Он потерял место водителя вскоре после того, как начал прогуливать работу ради дня в баре. И поскольку у него не было никакого дохода, Мэри начала беспокоиться за будущее младшего сына. Она неплохо справлялась благодаря помощи, которую оказывали ей старшие дети, а также ее собственной работе на неполный день, но этого было недостаточно, чтобы содержать еще и Ричарда. Во всяком случае долгое время. Тем не менее каждый день он выходил из дома с завидной регулярностью, а когда возвращался, был достаточно трезв, чтобы идти прямо, и на его лице цвела мечтательная улыбка.
Даже по прошествии всего этого времени Мэри не могла позволить ему жить своей жизнью без ее вмешательства. После того как он на протяжении многих лет пускал в ход кулаки и выливал всю злобу на нее, она все еще видела в нем ребенка, о котором нужно заботиться и необходимо защищать. Держа этот мысленный образ в голове, однажды утром она вышла за ним из дома, незаметно следуя по улицам на своей машине, пока не подъехала к бару Джинни; тогда мать разочарованно вздохнула. Очевидно, ее мальчик снова пристрастился к выпивке – не главный его порок, но, безусловно, самый стойкий. Она прокралась в прохладную темноту бара, ожидая увидеть, как он с присущей ему решимостью поглощает спиртное. Вместо этого ее ждала другая картина: он сидел у стойки, ловя каждое слово властной на вид женщины, стоявшей за ней. Мэри задержалась ненадолго, но то, что она увидела, убедило ее в том, что на горизонте появилась надежда, а не очередная волна отчаяния. Ричард снова был сражен, причем женщиной, которая выглядела так, словно могла постоять за себя и удержать его в узде.
Наконец появился кто-то, кто может выбить из него всю чушь, если покажется, что он собирается натворить дел.
Мэри пришла к тому же выводу, что и ее сын, когда посмотрела на женщину за стойкой бара. Джинни была само совершенство.
Несколько дней спустя она подняла эту тему с Ричардом за ужином. Он пребывал в одном из своих угрюмых молчаливых состояний, и мать, в очередной раз сунувшая нос в его дела, не улучшила его настроение. Мужчина не удивился, что она знала о пивнушке Джинни или его зацикленности на самой владелице бара. Когда мысленно не проклинал мать как мерзкую шлюху, он все еще цеплялся за детскую веру в то, что она все видела и знала. Учитывая то, как она вторглась в его личную жизнь, это предположение, возможно, было не совсем безосновательным. Она мягко начала расспрашивать о новой женщине в жизни сына, выпытывая подробности и выясняя, как далеко зашли их отношения. Мэри уже навела справки в городе и точно знала, как можно надавить, – просто нужно дать понять Ричарду, что это его идея.
Она сумела вытеснить Ричарда из своего дома в дом Джинни с осторожным и медленным давлением, используя лучшие рычаги воздействия из своего арсенала. У Джинни было двое детей, о которых некому было позаботиться, пока она работала в баре внизу. Если бы Ричард сумел изобразить из себя достойного отца или по крайней мере подходящую бесплатную няньку, Джинни приняла бы его. Как бы сильно он ни ненавидел вмешательство матери в его романтические отношения, Ричард начинал впадать в отчаяние. Он месяцами безрезультатно околачивался в пивнушке Джинни и боялся, что может взорваться, если в ближайшее время не уложит эту женщину в постель.
В первый раз, когда Ричард предложил посидеть с детьми Джинни, он ожидал неприятностей. Он не мог представить себе женщину, готовую оставить своих детей с незнакомым мужчиной, и ожидал получить сильный отпор, обрубивший бы на корню его многомесячные ухаживания. Но Джинни приняла предложение с огромной благодарностью. Она заключила его в объятия, сжимая своими сильными руками и наполняя его еще более смешанными чувствами, чем раньше. В тот же вечер Ричард сидел в ее квартире и пил в одиночестве, прислушиваясь к любым звукам, но дети уже спали, когда он пришел. Они не проснулись. До наступления утра он их даже не увидел. Он сидел, уставившись в одну точку, и пил до рассвета, пока Джинни не поднялась по черной лестнице и не вошла в квартиру. Она плюхнулась на диван рядом с ним, измученная долгой ночной сменой, и скользнула в его объятия, не дав ему даже слова сказать. Она пригласила его с собой в постель в ту ночь и делала так каждый раз, когда он присматривал за детьми и ждал ее. Он стал частью ее повседневной жизни. Его теплое тело в ее постели она ценила так же высоко, как деньги, которые экономила на няне каждый вечер.
Ричард обнаружил, что его похоть удовлетворяется за несколько часов потраченного впустую времени. Если бы не Джинни, он бы просто бездельничал дома и пил каждый вечер.
Здесь на него хотя бы не смотрели с осуждением, а еще не нужно было самому покупать пиво. И все же тень матери нависала над ним. Он не мог отделаться от подозрения, что она именно этого и хотела: чтобы он исчез из ее жизни, сидел здесь и скучал. Его зацикленность на Джинни не ослабла, но стало ясно, что она испытывает к нему скорее практический, чем романтический интерес, и он скучал по первым безмятежным дням с Ширли, когда слова любви не сходили с их уст. Секс с Ширли был грубым и омерзительным, но он всегда подпитывался их общей страстью друг к другу. С Джинни он почти ожидал, что она похлопает его по спине и скажет «молодец», когда все закончится. В ее жизни он занимал место скорее домашней любимой зверушки, чем мужчины, и его эго не могло этого вынести.
Со временем он начал тайком спускаться в бар по вечерам, чтобы пропустить стаканчик-другой в компании старых приятелей. Джинни это не нравилось, но обычно Ричард сидел там недолго, прежде чем вернуться к своим обязанностям няньки, так что она не обращала на это особого внимания. Она рассудила, что за те полчаса, что он проводил внизу, мало что могло произойти, что ему просто не хватало тусовок в баре, где он проводил все свое время до встречи с ней. Она находила для него оправдания, как и все другие женщины в его жизни, и для нее это закончилось так же плохо, как и для остальных.
В январе 1966 года Ширли официально подала на развод. Несмотря на их долгую разлуку и тот факт, что он уже несколько месяцев жил с другой женщиной, этого оказалось достаточно, чтобы привести Ричарда в бешенство.
Как она посмела подать на развод? Он был ее мужем, а она – его собственностью.
Как всегда, он направил ярость внутрь себя и подпитал ее своим извращенным отношением к женщинам. Все они были шлюхами, просто ожидающими возможности переступить через своего мужчину и любого повода, чтобы обмануть. Каждый вечер он начал задерживаться в баре все дольше и дольше, пристально следя за Джинни вместо того, чтобы пить. Точнее, наблюдал за тем, как она флиртует с посетителями за чаевые. Все подозрения, казалось, подтверждались прямо на его глазах.
Однажды он увидел, что ее ладонь задержалась на руке одного мужчины на мгновение дольше, чем следовало, когда она протягивала ему сдачу, и пришел в ярость. Он бросился через всю комнату и схватил мужчину за воротник, швырнув его на пол. Вдалеке он слышал, как Джинни выкрикивает его имя, но это уже не имело значения. Все, что он мог чувствовать, – это грохот собственного сердца. Кровь шумела у него в ушах; руки двигались со скоростью и грацией, на которые, казалось, он не был способен в обычном состоянии. Когда мужчина попытался подняться, Ричард сбил его с ног. Тогда тот сделал выпад ногой и заставил его пошатнуться. А когда мужчина поднялся, чтобы броситься на него классическим приемом из американского футбола, в руке Ричарда оказался нож, хотя он даже не понял как. Кровь брызнула на половицы, и друзья мужчины наконец вмешались, не рискнув оказаться в зоне досягаемости разъяренного Ричарда с выпученными глазами. Они схватили своего приятеля и утащили прочь, прежде чем могло случиться что-нибудь похуже. Они вывели его на улицу, и Ричард услышал вой сирен. Он повернулся с ножом в руке, чтобы перерезать горло трусу, натравившему на него копов, и увидел Джинни у телефона-автомата, которая смотрела на него так, словно увидела впервые.
Этому мужчине она доверила заботу о своих детях, пригласила в дом и в постель. Этот мужчина теперь был забрызган кровью и смотрел на нее теми же потерянными глазами маленького мальчика, что изначально ее привлекли.
Он выронил нож, когда прилив гнева сменился стыдом, и она пробежала прямо мимо него, чтобы встретить машину скорой помощи снаружи. Больше они никогда не говорили.
Поскольку это была поножовщина, полиция прибыла сразу за машиной скорой помощи, и, бросив один короткий взгляд на Ричарда, притаившегося у стойки бара, полицейские поняли, что преступник пойман. Его потащили на допрос, и впервые полиция по-настоящему обратила внимание на его эмоциональное состояние. Все остальные аресты были связаны с алкоголем или наркотиками, и его брали за мелкие преступления и грабежи, чтобы достать денег для своих пагубных пристрастий. Но это было первое преступление Ричарда на почве страсти, и полицейские проявили сочувствие. Он увидел, как какой-то другой мужчина флиртует с его девушкой, они подрались, и кто-то пострадал. В глазах большинства сотрудников полиции это не было преступлением. Они, вероятно, даже не стали бы настаивать на тюремном сроке, если бы не его прошлое.
К сожалению, учитывая его предыдущие судимости, у такого человека, как Ричард, не было других вариантов, кроме как отправиться обратно в тюрьму, когда его обвинили в нападении при отягчающих обстоятельствах. Что еще хуже, если бы он вернулся обратно в тюремную систему, скорее всего, руководство тюрьмы обнаружило бы его неотбытый срок. Вероятно, ему бы даже предъявили обвинение за побег до даты освобождения из-за административной ошибки. Любого уголовного обвинения, крупного или мелкого, было достаточно, чтобы упрятать его за решетку, возможно, лет на десять.
Именно тогда его мать явилась в суд в сопровождении дешевого адвоката. Тот приводил юридические аргументы, в то время как Мэри непрерывно подлизывалась к окружному прокурору, пока наконец стороны не пришли к соглашению. Ричард призна́ет себя виновным в мелком преступлении, связанном с нарушением общественного порядка, а взамен будет снято обвинение в нападении при отягчающих обстоятельствах. Это была невероятно удачная сделка, подпитываемая огромной добротой и пониманием ситуации Ричарда со всех сторон. Но он не испытывал ничего, кроме презрения. Он признал свою вину, получил штраф в размере десяти долларов, а затем сразу же отказался его выплачивать.