Статья 3. В случае возникновения споров или конфликтов между Договаривающимися Сторонами по тем или иным вопросам, обе Стороны обязуются разрешить эти споры и конфликты исключительно мирным путем в порядке взаимной консультации или путем создания в необходимых случаях соответствующих согласительных комиссий.
Статья 4. Настоящий договор заключается сроком на пять лет, с тем что, поскольку одна из Договаривающихся Сторон не денонсирует его за год до истечения срока, срок действия договора будет считаться автоматически продленным на следующие пять лет.
Статья 5. Настоящий Договор подлежит ратифицированию в возможно короткий срок, после чего договор вступает в силу.
Постскриптум. Настоящий пакт действителен лишь при одновременном подписании особого протокола по пунктам заинтересованности Договаривающихся Сторон в области внешней политики. Протокол составляет органическую часть пакта»{48}.
Уже при беглом взгляде на советский проект заметны его проработанность и ориентация на общепринятые правовые нормы (ратификация и т. п.). Создается впечатление, что он был подготовлен загодя в отличие от импровизации Риббентропа. Гитлер наконец-то вздохнул с облегчением и направил Сталину личное послание о согласии с предложенным проектом и о том, что «заключение пакта о ненападении означает для меня закрепление германской политики на долгий срок». Сталин ответил быстро и коротко: «Народы наших стран нуждаются в мирных отношениях между собою. Согласие германского правительства на заключение пакта ненападения [так! — В. М.] создает базу для ликвидации политической напряженности и установления мира и сотрудничества между нашими странами», — добавив, что ждет Риббентропа в Москве 23 августа{49}.
Персональное обращение к Сталину, официально не занимавшему никаких государственных постов, принесло прекрасный результат. «Это послание стало вехой в мировой истории — оно отметило момент, когда Советская Россия возвратилась в Европу как великая держава. До того ни один европейский государственный деятель не обращался к Сталину лично. Западные лидеры относились к нему так, как будто он был далеким, да к тому же малозначительным бухарским эмиром. Теперь Гитлер признал в нем правителя великой страны»{50}. По словам Шуленбурга, послание произвело глубокое впечатление на Молотова{51}. О реакции Сталина можно только догадываться.
Одновременно Вайцзеккер по указанию шефа разослал в германские посольства и миссии за рубежом циркулярную ноту. Кратко осветив ход переговоров и мотивировав необходимость скорейшей нормализации двусторонних отношений перед лицом Польского кризиса, он возвещал: «Поступая таким образом, мы последовательно старались не нанести ущерба нашим отношениям с дружественными державами, особенно с Италией и Японией, и давали понять это Советскому Союзу на каждой стадии переговоров. Мы ожидаем, что и в японско-советских отношениях наступит желанная обеим сторонам передышка, которая приведет к дальнейшему ослаблению напряженности. Возможное обвинение в том, что, заключив соглашение с Советским Союзом, мы нарушили принципы Антикоминтерновского пакта, в данном случае не имеет силы. Эволюция Антикоминтерновского пакта все более и более вынуждала державы видеть своего главного врага в Британии. Кроме того, русский большевизм при Сталине пережил структурные изменения решающего характера. Вместо идеи мировой революции на первый план вышли идеи русского национализма и консолидации советского государства на его нынешней национальной, территориальной и социальной основе. В этой связи стоит обратить внимание на устранение евреев с руководящих постов в Советском Союзе (падение Литвинова в начале мая). Разумеется, оппозиция коммунизму внутри Германии остается полностью прежней. Борьба с любым возобновлением попыток проникновения коммунизма в Германию будет продолжаться с прежней суровостью. Во время переговоров Советскому Союзу не было оставлено никаких сомнений на этот счет, и он полностью принял данный принцип»{52}.
Вечером 22 августа в сопровождении многочисленной свиты Риббентроп отбыл из Берлина. Перед вылетом ему предстояло исполнить одну неприятную обязанность — объяснить происходящее своему другу Осима, с которым он не встречался целый месяц. На аэродром японский посол приехал растерянным и подавленным, исчерпав запас негодования в беседе с Вайцзеккером{53}. В кратком разговоре (на долгий не хватило времени) рейхсминистр повторил все прежние аргументы — от англо-французского «окружения» до неудачи переговоров об альянсе трех держав и подчеркнул целесообразность нормализации японско-советских отношений: «наилучшей политикой для нас будет заключить японско-германо-советский пакт о ненападении, а затем двинуться против Англии». На вопрос об укреплении Антикоминтерновского пакта Риббентроп решительно ответил, что теперь с этим покончено и что «наши две страны должны идти вместе по другому пути»{54}. Японцы могли возмущаться сколько угодно, но они «опоздали» по собственной вине. Наиболее дальновидные из них сделали необходимые выводы, но большинство лишь разразилось бранью в адрес как Москвы, так и Берлина{55}.
После остановки на ночь в Кёнигсберге посланцы фюрера прибыли в Москву. По пути «вся делегация, включая Риббентропа, как завороженная глядела в иллюминаторы»{56}. «Со смешанным чувством ступил я в первый раз на московскую землю, — вспоминал Риббентроп. — …Никто из нас никаких надежных знаний о Советском Союзе и его руководящих лицах не имел. Дипломатические сообщения из Москвы были бесцветны [явная несправедливость! — В. М.]. А Сталин в особенности казался нам своего рода мистической личностью»{57}.
Встретили рейхсминистра не только без пышных церемоний, но даже с некоторым нарушением протокола: на аэродром приехали только заместитель наркоминдел Потемкин (переводчику Шмидту его фамилия казалась подтверждением нереальности происходящего) и шеф протокола НКИД Владимир Барков. Нацистские флаги пришлось позаимствовать на киностудии «Мосфильм», где их использовали при съемках пропагандистских фильмов. Почетный караул, конечно, был и понравился гостю «своим внешним видом и выправкой»{58}. Риббентроп разместился в здании бывшего австрийского посольства, которое после аншлюса отошло к Германии, и после завтрака отправился в Кремль. Там его уже ждали — не только Молотов, но и Сталин, принявший участие в переговорах с самого их начала. «На переговорах царила благоприятная атмосфера, — вспоминал Риббентроп, — хотя русские известны как дипломаты упорные»{59}.
В четверг 24 августа 1939 года около двух часов утра Договор о ненападении был подписан и в то же утро опубликован в «Правде» (разумеется, без секретного дополнительного протокола). За основу был принят советский проект от 19 августа, воспроизведенный почти дословно[46], но с двумя важными дополнениями, вставленными между 2 и 3 статьями проекта:
«Статья 3. Правительства обеих Договаривающихся Сторон останутся в будущем в контакте друг с другом для консультации, чтобы информировать друг друга о вопросах, затрагивающих их общие интересы.
Статья 4. Ни одна из Договаривающихся Сторон не будет участвовать в какой-нибудь группировке держав, которая прямо или косвенно направлена против другой стороны».
Эти статьи были заимствованы из нового германского проекта, который привез с собой Риббентроп. Статья о консультациях вызывала в памяти Антикоминтерновский пакт. Статья о неучастии во враждебных блоках в том или ином виде фигурировала в разных проектах германо-итало-японского альянса и должна была, с одной стороны, предупредить выступление СССР в союзе с Великобританией и Францией на стороне Польши, а с другой — успокоить Москву относительно возможных действий Германии в поддержку Японии (бои на Халхин-Голе еще продолжались).
В ходе переговоров Сталин основательно поработал над текстом. Прежде всего, была снята пространная преамбула, написанная Риббентропом и повторявшая его излюбленные идеи:
«Вековой опыт доказал, что между германским и русским народом существует врожденная симпатия. Жизненные пространства обоих народов соприкасаются, но они не переплетаются в своих естественных потребностях.
Экономические потребности и возможности обеих стран дополняют друг друга во всем.
Признавая эти факты и те выводы, которые следует отсюда сделать, что между ними не существует никаких реальных противоречивых интересов, Немецкая Империя (Рейх) и Союз Советских Социалистических Республик решили построить свои взаимоотношения по-новому и поставить на новую основу. Этим они возвращаются к политике, которая в прошлые столетия была выгодна обоим народам и приносила им только пользу. Они считают, что сейчас, как и прежде, интересы обоих государств требуют дальнейшего углубления и дружественного урегулирования обоюдных взаимоотношений и что после эпохи помутнения теперь наступил поворот в истории обеих наций» (русский текст, представленный германской стороной).
Сталин отверг преамбулу как риторичную и несовместимую с бешеной антисоветской кампанией, которую нацистское руководство вело на протяжении последних шести лет (это же относилось и к тексту коммюнике по итогам переговоров), вычеркнул статью 5 германского проекта, посвященную расширению экономических отношений за рамки соглашения от 19 августа, и внес кое-какие технические поправки, основываясь на формулировках советского проекта.