сстановлением «остаточных» Польши и Чехии под международной гарантией; реституция всех германских колоний; трехсторонний пакт о ненападении с Англией и Францией с возможным отказом от союза с Москвой. Риббентроп заметил, что фюрер едва ли согласится на это, но начал работу над черновиком «мирной» речи, исходя из предложенного проекта.
Подготовка текста заняла неделю, еще столько же рейхсминистр колебался, прежде чем отнес его Гитлеру. Фюрер пришел в ярость. «Похоже, г-н фон Риббентроп, — сурово сказал он, — вы совершенно забыли, что мы выиграли войну, а не проиграли ее… У меня совершенно иные планы!» Затем он поведал изумленному министру, что намерен разделаться с Россией, дабы лишить Англию последней надежды на спасение. Хессе относит разговор к концу июля 1940 года, но эта датировка неверна, ибо «мирная» речь была произнесена 19 июля, а двумя днями позже фюрер приказал приступить к разработке плана военной операции против СССР (в запасе у генштабистов такого плана не было).
Риббентроп скрыл свой провал даже от ближайшего окружения, тем более слухи о «великодушном предложении» продолжали циркулировать — возможно, для внешнего употребления. Все стало на свои места, когда в речи Гитлера 19 июля мирным предложениям были отведены всего три неконкретные фразы: «В этот час я считаю долгом перед собственной совестью еще раз воззвать к разуму и здравому смыслу в Англии и других странах. Я уверен, что вправе обращаться с таким призывом, ибо я не проигравший, просящий пощады, но победитель, говорящий от имени разума. Я не вижу оснований для продолжения этой войны». Через три дня лорд Галифакс, выступая по радио, отверг любой компромисс с нацистами. Гитлер окончательно отказался от идеи вторжения в Англию, о чем Черчилль знал из перехваченных немецких радиограмм, но не спешил делиться информацией даже со своими министрами (эта история подробно описана Д. Ирвингом в книге «Война Черчилля»).
С Англией связан еще один эпизод биографии Риббентропа, относящийся к лету 1940 года и обросший массой домыслов. Речь идет о плане похитить герцога Виндзорского и его жену и попытаться использовать их как знамя «партии мира», в существование которой верила нацистская верхушка. Экс-монарх в звании генерал-майора был прикомандирован к британской военной миссии во Франции, после ее поражения — дабы избежать возможного плена — отправлен в Испанию, а затем назначен генерал-губернатором Багамских островов. Причины столь несолидного назначения очевидны: Георг VI, скверные отношения которого со старшим братом ни для кого не были секретом, и его советники во главе с Черчиллем решили отправить бывшего короля как можно дальше от Европы, да еще под строгим присмотром контрразведчиков. Отказаться от назначения герцог не счел возможным, уезжать не хотел, а пока перебрался из нейтральной проосистской Испании в нейтральную пробританскую Португалию.
Воодушевленный сообщениями посла в Мадриде Эберхарда фон Шторера и посланника в Лиссабоне Освальда фон Гойнингена-Гюне о недовольстве бывшего короля своим положением и о его стремлении к миру, Риббентроп решил вступить с ним в контакт и даже подумывал вывезти в Испанию с тем, чтобы сделать фактическим пленником немцев. Миссия была возложена на Вальтера Шелленберга из Службы безопасности, прославившегося похищением двух английских агентов из голландского приграничного городка Венло в конце 1939 года. Герцог проявил некоторое внимание к германским авансам, но в итоге отплыл на Багамы в назначенный день. Сведения об этом содержатся в германских дипломатических документах, но детектива по ним не напишешь, а верить английской версии «мемуаров Шелленберга», неизвестно кем сочиненной, не стоит ни в коем случае{2}.
Несмотря на поглощенность событиями в Европе, рейхсминистр не обходил вниманием доклады из Токио. До лета 1940 года они не радовали. Получив вызвавшее шок в Японии известие о заключении пакта Молотова — Риббентропа, министр иностранных дел Арита объявил послу Отту о прекращении переговоров с Берлином и Римом. В конце сентября Альбрехт Хаусхофер позвонил отцу из Берлина и огорошил вопросом, готов ли тот ехать послом в Токио. Хаусхофер-старший, которому месяцем раньше исполнилось 70 лет, решительно отказался{3}. Чья это была идея? Несомненно, Риббентропа — кто еще имел право делать такое предложение?
Кабинеты генерала Абэ Нобуюки и адмирала Ёнаи Мицумаса считались переходными, а их министры иностранных дел адмирал-атлантист Номура Китисабуро и непотопляемый хамелеон Арита были озабочены лишь балансированием между враждебными блоками великих держав. Не внушал доверия и новый посол в Германии, хитрый и сладкоречивый Курусу. Беседа Риббентропа 8 июля 1940 года с бывшим министром иностранных дел Сато Наотакэ, приехавшим в Рим для экономических переговоров и нанесшим визит вежливости в Берлин, тоже ограничилась банальностями. На единственный конкретный вопрос хозяина о глубинных причинах японско-американского противостояния гость так и не дал внятного ответа{4}.
Ситуация изменилась в середине июля, когда в Токио разразился политический кризис. Кабинет Ёнаи ушел в отставку, не справившись с глобальными проблемами, точнее, не решившись взяться за них всерьез. Во внешней политике надо было делать выбор между Западом и «осью», во внутренней — переходить к авторитарной перестройке государства в «новую политическую структуру» (роспуск политических партий, профсоюзов и общественных организаций с последующим объединением их в массовое движение под лозунгами «помощи трону» и «всеобщей мобилизации нации», окончательное лишение парламента политического влияния, унификация идеологии и тотальный контроль над СМИ и системой образования), чего требовали различные группы правящей элиты и общественности.
Выполнение обеих задач взял на себя принц Коноэ, возглавлявший кабинет министров с июня 1937 года по начало января 1939 года и теперь вновь назначенный премьером. Арита, которому уже никто не доверял, разделил судьбу Ёнаи. Вопрос о его преемнике приобрел особую важность, поскольку Коноэ заявил о намерении сосредоточиться на внутренней политике. Молва называла две кандидатуры — бывшего посла в Риме Сиратори Тосио и бывшего президента Южно-Маньчжурской железной дороги Мацуока Ёсукэ, имевшего собственное мнение по любому вопросу и высказывавшего его при первой возможности. В амбициозности они не уступали друг другу, поэтому, при определенном сходстве взглядов, их отношения вылились во взаимную неприязнь. Коноэ остановил выбор на старшем и более респектабельном Мацуока{5}.
Одним из первых шагов нового министра стало возобновление переговоров с Берлином и Римом о заключении союза, в котором он хотел видеть такую же долгосрочную основу внешней политики, какой в начале века был англо-японский союз. 30 июля при его непосредственном участии был составлен меморандум «Об укреплении сотрудничества между Японией, Германией и Италией», за которым последовали проекты армии и флота и новый, обобщающий план МИДа. Несмотря на отдельные расхождения, все они имели целью военно-политический союз с конкретными взаимными обязательствами, включая содействие в урегулировании военных конфликтов. Проекты предусматривали поддержание добрососедских отношений с Москвой и совместные с Германией усилия по координации политики «оси» и СССР. Теперь инициатива скорейшего оформления союза исходила от Токио, точнее, лично от Мацуока. По его указанию Курусу активизировал свою деятельность, но без успеха, ибо не имел авторитета в нацистских кругах. Опыт прежних лет разуверил Вильгельмштрассе в способности японцев вести последовательную политику и брать на себя ответственность{6}.
Однако Риббентроп преодолел скепсис своего окружения и перешел к практическим шагам. 23 августа он сообщил Курусу, что Генрих Штамер получил ранг чрезвычайного и полномочного посланника и предписание отправиться со специальной миссией в Японию. Перед ним были поставлены три задачи: 1) выяснить подлинное отношение японского правительства к Германии; 2) начать переговоры о союзе, если Япония проявит заинтересованность; 3) немедленно информировать его по всем вопросам, требующим согласования с руководством рейха{7}. Штамер был известен как доверенное лицо Риббентропа, что придавало миссии особый вес.
Новость о приезде эмиссара из Берлина ускорила развитие событий. Подготовку предложений к конференции четырех министров (из прежних пяти «выпал» министр финансов) взял на себя лично Мацуока, хотя в Японии этим обычно занимаются чиновники более низкого ранга. 1 сентября на совещании руководства МИДа Сиратори, занимавший почетный, но декоративный пост советника министерства, выступил за «альянс четырех» с привлечением СССР, но министр отмахнулся от идеи вечного соперника, чтобы позже выдавать ее за свою. 6 сентября план Мацуока, предусматривавший союз с Германией и Италией, был одобрен. На следующий день Штамер прибыл в Токио.
Первый раунд переговоров проходил 9–12 сентября в резиденции Мацуока в обстановке строгой секретности; третьим участником был посол Отт. Для удобства говорили на английском, которым все трое хорошо владели. Штамер начал с сообщения о целях и задачах своей миссии. Текст инструкций, полученных им от Риббентропа, неизвестен, однако в бумагах Коноэ сохранился меморандум с изложением его заявления (очевидно, со слов Мацуока):
«1. Германия не желает разрастания нынешнего конфликта в мировую войну и стремится завершить его как можно скорее. В особенности она желает, чтобы США остались в стороне от него.
2. Германия не ищет военной помощи Японии в настоящий момент в войне против Англии.