{19}.
Гитлер скептически относился к подобным идеям и неохотно соглашался на создание «инородческих» вооруженных формирований, особенно из числа бывших противников — бельгийцев, голландцев, французов и русских. По мере общего ухудшения ситуации его настроения становились экстремистскими и антиевропейскими, поэтому все проекты такого рода оказались обречены. «Национальная динамика этих государств была слишком сильна и чересчур ограничена традициями, а их вера в германскую победу с самого начала — слишком мала, — признал Риббентроп после войны. — …Сама мысль, что эти страны дали бы решающим образом использовать себя для победы Германии, вне всякого сомнения, совершенно ложна. Напротив, мы убедились в том, насколько трудно побудить друзей и союзников пойти на по-настоящему серьезные военные усилия»{20}. Вспомним известное стихотворение Самуила Маршака:
Кличет Гитлер Риббентропа,
Кличет Геббельса к себе:
— Я хочу, чтоб вся Европа
Помогала нам в борьбе.
— Нас поддержит вся Европа! —
Отвечали два холопа
И пустились вербовать
Многочисленную рать.
Швед из города Берлина,
Три бельгийца с половиной
Да подручный Дорио
Встать готовы под ружье.
Опереточный испанец
С шайкой жуликов и пьяниц —
Вот фашистский легион
Всех мастей и всех племен.
Вызвал Гитлер Риббентропа
И спросил, нахмурив лоб:
— Это что же — вся Европа?
— Вся! — ответил Риббентроп.
Тридцатого апреля 1943 года рейхсминистр отметил в Фушле свое пятидесятилетие. Поздравлений было много, в том числе от «оппозиционера» Вайцзеккера, но именинника больше всего обрадовало письмо от фюрера. Вскоре после юбилея он последовал за вождем в Восточную Пруссию. Здесь на сцене появился Осима, воодушевленный известиями о мирных предложениях Муссолини. Сговорившись с Альфиери, он повторил их от своего имени, добавив, что Токио готов выступить посредником, но Риббентроп заявил, что Сталин не примет германских условий. Впрочем, он считал, что надо не только дождаться, когда Москва запросит мира, но и быть готовым к этому, а потому не отговаривал ни итальянцев, ни японцев от попыток зондажа, четко обрисовав им возможные восточные границы Третьего рейха{21}.
Не в силах забыть о дамокловом мече «безоговорочной капитуляции», Риббентроп сказал Хессе: «Должен быть какой-то способ объяснить англичанам и американцам безумие войны, которую они ведут против нас. Неужели они не понимают, что ликвидация германской мощи поможет только Сталину и уничтожит баланс сил в Европе?.. Даже сейчас военная сила Советов позволяет им превзойти англичан и американцев. Германская опасность — ничто в сравнении с этим»{22}.
Тем временем в Стокгольме оживился Клаус, 18 июня сообщивший Клейсту, что через три недели с ним готов встретиться советский дипломат Александров (псевдоним?), с которым он был знаком до войны. Мотивом Москвы Клаус, сославшись на разговоры в посольстве, назвал «нежелание ни одной лишней минуты сражаться за английские и американские интересы». Вернувшийся в Берлин с этой горячей новостью, Клейст был арестован и препровожден к шефу полиции безопасности и СД Эрнесту Кальтенбруннеру, который сообщил ему, что действия, предпринятые вопреки приказу фюрера, стали известны в «Вольсфшанце» и произвели переполох, поэтому ему, Клейсту, запрещается даже докладывать рейхсминистру о поездке. Тем не менее тот узнал о ней от Ликуса, которого в начале августа посылал в Стокгольм для сбора информации, и потребовал от Клейста подробного доклада. Переговорив с неуступчивым Гитлером, Риббентроп разрешил продолжать контакты с Клаусом, но заявил, что компромисса с немецкой стороны не будет. После этого Клейст был снова зачислен в личный штаб рейхсминистра{23}.
Ситуация для Германии и ее союзников продолжала быстро меняться к худшему. Советская армия перешла в наступление под Курском. Не успевшие эвакуироваться войска «оси» капитулировали в Тунисе. «Союзники» высадились на Сицилии и начали бомбить итальянские города. Но самый неожиданный сюрприз преподнес Рим. 25 июля радио сообщило, что король Виктор Эммануил III, которого никто не воспринимал как политически значимую фигуру, отправил Муссолини в отставку «по состоянию здоровья» и назначил премьером бывшего начальника Большого Генерального штаба и вице-короля Эфиопии маршала Пьетро Бадольо, получившего титул герцога Аддис-Абебского. В Берлине этого не предвидел никто — ни дипломаты, ни военные, ни разведчики.
Еще 16 июля Рузвельт и Черчилль обратились к итальянцам, заявив, что их единственный шанс на выживание — скорейшая почетная капитуляция (о безоговорочной речь на этот раз не шла). Это был крайне тревожный сигнал. Через три дня Гитлер встретился с Муссолини в приграничном городе Фельтре для обсуждения военных вопросов. Муссолини просил новых поставок. Обстановка была тягостной, но никто не предполагал, что крах режима настолько близок. Затем стало известно, что в ночь с 24 на 25 июля Большой фашистский совет большинством голосов принял предложенную Гранди резолюцию, которая рекомендовала ограничить власть дуче и передать верховное командование королю. За нее проголосовали Чиано и сподвижник диктатора по «походу на Рим» 1922 года маршал Эмилио Де Боно. 25 июля Муссолини принял японского посла Хидака Синрокуро, которому говорил о желательности мира с Россией, а к пяти часам вечера отправился на встречу с королем, с которой не вернулся{24}.
Бадольо и новый глава МИДа Рафаэле Гуарилья немедленно заявили, что Италия будет продолжать войну и останется верна взятым на себя обязательствам, но немцы не поверили — и были правы, поскольку главной целью нового правительства был скорейший выход из войны, тайные переговоры о котором начались сразу после его прихода к власти. Гитлер отправил в Италию Риббентропа и Кейтеля, которые 6 августа в приграничном Тревизо встретились с Гуарилья и Амброзио. Рейхсминистр сказал Шмидту: «Мы должны оставить на германской территории все секретные бумаги и шифры. Не исключаю, что эти бандиты могут попытаться нас похитить по наущению англичан или американцев». Переговоры шли в его вагоне, находившемся под усиленной охраной СС. Опасаясь, что итальянцы попытаются отравить его эмиссаров, Гитлер категорически запретил им притрагиваться к любой пище или питью, пока их не попробуют хозяева.
Спектакль, в ходе которого стороны, по словам Шмидта, «соревновались, кто кого переврет», продолжался два часа. «Риббентроп открыл совещание официальным заявлением немецкого правительства по поводу последних событий в Италии и произошедших в связи с „уходом“ дуче изменений, вызвавших негативную реакцию фюрера и оказавших серьезное воздействие „на морально-политическую ситуацию в немецком обществе“. Он уполномочен получить разъяснения относительно общего положения в стране и ближайших намерений вновь сформированного правительства Италии. Гуарилья подчеркнул, что в данном случае речь идет „исключительно о внутренних проблемах Италии“. […] Всякое сомнение в верности один раз данному слову задело бы чувство национальной гордости итальянского народа. Риббентроп заверил Гуарилья, что у него нет поводов для сомнений в искренности итальянского союзника, однако последние события дают пищу для серьезных размышлений. […] Гуарилья опроверг слухи о проведении официальными властями сепаратных переговоров с западными противниками „оси“. По настоянию рейхсминистра генерал Амброзио доложил о военных намерениях правительства Бадольо. […] Военное сотрудничество будет развиваться на тех же принципах, на которых оно стояло до сих пор. Итальянское верховное командование выражает озабоченность в связи с передислокацией в страну большого числа немецких дивизий без предварительного оповещения командных инстанций. […] По словам генерала [Амброзио. — В. М.], итальянцы перестают быть хозяевами в своей собственной стране. […] [Кейтель ответил: — В. М.] Намерения ОКВ оказать содействие в наведении элементарного порядка воспринято как вмешательство во внутренние дела, совершаемое якобы вопреки воле итальянского народа»{25}.
«Ось» Берлин — Рим сломалась, в чем убеждало исчезновение Муссолини, которого арестовали на крыльце королевской виллы и тайно перевозили из одного уединенного места в другое. Разгневанный Гитлер приказал найти соратника. Шесть недель поисков завершились 12 сентября, когда десантники генерала Курта Штудента и диверсанты гауптштурмфюрера СС Отто Скорцени освободили дуче, заточенного на высокогорном курорте Гран-Сассо, и привезли его в «Вольфсшанце». Это событие изумило весь мир и до сих пор остается классическим примером удачной спецоперации. 8 сентября Бадольо объявил о перемирии с «союзниками» (фактически оно было заключено еще 3 сентября), хотя несколькими часами ранее король и Гуарилья отрицали это, принимая нового немецкого посла Рудольфа Рана. Несколько дней спустя королевская семья и правительство бежали в занятый «союзниками» Бриндизи и 13 октября объявили войну Германии. Гитлер устроил разбор полетов, в ходе которого Риббентропу, срочно вызванному в Ставку несмотря на болезнь, досталось особенно сильно (знавшие его в последние годы единодушно отмечали ощущение «затравленности»). Вермахт под командованием генерал-фельдмаршала Альберта Кессельринга оккупировал Италию. 15 сентября Муссолини по радио объявил о возвращении к руководству фашистской партией и освободил военных от присяги королю. Неделей позже он провозгласил создание Итальянской социальной республики