Я кивнул:
– Ну-ну. Я толстокож, толстокож. Иной раз, как до жирафы… Видимо, радиация… то бишь, древняя магия, что-то сдвинула в моих генах. Вернее, в генах моих родителей. Я вообще-то двухголовый… нет, не в том смысле, что ты подумал, просто вторая голова у меня тоже на плечах, только невидимая. Кто ее срубит, тот и победит, а этой, видимой, хоть плюй в глаза, она же скажет что-то насчет божьей росы и непротивлению толстовству индирагандизмом.
Он выглядел ошарашенным, я улыбнулся ободряюще, я ведь отец народа, а теперь еще и покровитель науки, пусть даже такой. Вышел и плотно закрыл за собой дверь.
Теперь у меня два мага, что может быть и здорово, но с другой стороны – вроде бы рановато при моей скудной экономике содержать целый научно-исследовательский институт. Однако я, теперь уже не сомневаюсь, прирастил к своим землям еще кучу сел и деревень, пусть попробуют отнять, а это позволит содержать на бюджете добавочные единицы непроизводственного населения.
Намного сложнее будет удержать захваченное, все-таки Одноглазый владел большими землями, у него вассалы, а его вассалы, как помню, не подчинены даже королю, а только ему, сюзерену. С его же гибелью либо хранят верность его наследникам, либо считают себя свободными.
Я задумался, тревога не уходит, на смену одной пришла другая. А что, если вздумают хранить верность этой зеленоглазой? Ей, признаюсь, хранить верность приятнее, чем ее мужу, это каждый мужчина скажет. К тому же с нею гораздо проще столковаться насчет всякого рода вольностей, свобод и привилегий…
Здесь моя мысль ушла несколько в сторону, пошли яркие картинки насчет вольностей, которые я могу позволить с нею, законной добычей… и вот эти вольности еще… и вот эти, а потом ее вот так… ей это не понравится, зато мне в самый кайф… ну и что, я же феодал, здесь все мое, и она – тоже…
– Тьфу, – сказал я вслух, – ну что за… О каких бы высоких материях ни начал мыслить, все равно на баб сворачивается. Само!
Гунтер подбежал на минутку, доложил о состоянии дел, я поинтересовался насчет Зигфрида, Гунтер с усмешкой сообщил, что доблестный сэр Зигфрид и Алан де Тридент ужрались в винных подвалах вусмерть, один отмечает блестящую победу над сильнейшим противником, а второй все еще уточняет условия поединка. Переустройство гарнизона и вообще жизни народа в замке целиком на плечах Харальда, Ульмана, Тюрингема, не говоря уже о маге Рихтере или об отце Ульфилле, этот неутомимо суется везде и всюду, стараясь побольше захапать под церковную руку.
С полудня местные воины кто нехотя, кто в охотку, приносили мне присягу, за ритуалом следили, с одной стороны, отец Ульфилла, с другой – маг Рихтер. Отец Ульфилла сокрушается, местная церковь еще в более ужасающем состоянии, чем в моем замке, тут же потребовал у меня скорейшего восстановления. Я вспомнил Тертуллиана, пообещал выделить на церковные нужды кое-что из добычи, и отец Ульфилла на некоторое время перестал обличать меня, как охвостье сатаны.
Челядь потихоньку принималась за работу, не ожидая, пока погонят пинками и ударами плети.
Я поднялся на самую высокую башню замка, солнце укрылось за облаками, воздух свежеет, как перед дождем, ветерок выпивает капли пота, я вздохнул всей грудью.
– Господи, какой простор!.. Так и хочется, чтобы выросли крылья.
Послышались шаги, со стороны лестницы показался блестящий шлем, хмурое раскрасневшееся лицо, уже не просто как будто натертое кирпичом, а из раскочегаренной бани, темные глаза задорно блестят, усы победно торчат кончиками кверху. Добротные латы на широких плечах в свежих насечках.
Гунтер привычно сплюнул через парапет, нимало не заботясь, кто там внизу.
– Ваша милость, – напомнил он с беспокойством, – в нашем замке Амальфи, считай, никого… Как бы кто не ударил!
– Вряд ли дознались, – возразил я, – что мы все здесь.
Гунтер вздохнул:
– Кто знает, какие у кого маги.
Я вздохнул:
– Господи, неужели эти гады у всех?
– У вас даже два, – уличил Гунтер. – Сказать по правде, про Кабана не знаю, да и нет уже у Кабана, а вот у Волка ни одного, точно. Он сам хвастался, что не верит ни в Бога, ни в Дьявола, потому одинаково велит вешать священников и магов. На одном уровне!
– Это хорошо, – сказал я с облегчением. – Достойный человек, атеист! Мужественный, с незамутненным умом. Это будет наша следующая добыча.
Гунтер улыбнулся, сделал вид, что в самом деле поверил, будто нам по силам тягаться еще с кем-то. Уловив перемену, спросил осторожно:
– О чем задумались, мой лорд?
Я развел руками:
– Знаешь, слишком много свалилось сразу. Не разобрался с хозяйством Галантлара, а тут еще одноглазовское… Боюсь, что откусил больше, чем смогу проглотить. Двадцать деревень?
– Собственных, – уточнил Гунтер. – И восемь, оттяпанных еще у сэра Галантлара.
Я стиснул зубы, не выпуская стон. Двадцать восемь сел и деревень, а я еще не ознакомился, не разобрался как следует с моими, не укрепил их, не обезопасил!.. Или переходить на другой уровень: не вникать во все, а поручать управителям? То-то от моего имени начнется лихоимство, воровство, моим именем начнут творить грабежи, а молодых девок таскать на потребу…
– Еще три деревни вернула леди Роберта, – безжалостно напомнил Гунтер, – и четыре – сэр Гуинг. Сами деревеньки, что втихомолку отошли к барону де Пусе – мусор, зато земли знатные, а какой лес, какие луга!..
Я стиснул челюсти, так что заломило в висках. Гунтер неколебимо уверен, что теперь я, оскорбленный действием со стороны сэра Уландра, теперь смертного врага, и барона де Пусе, должен обязательно либо вернуть те деревни взад, либо вообще как-то досадить обоим. А судя по тому, как в одно касание справились с Одноглазым, не сомневается, что перспекивы у нас есть. Как объяснить, что такой шанс выпадает раз на миллион лет, я не просто воспользовался им, а спасал шкуру: с потерей последних деревень мы были бы обречены на голодную смерть. Или пришлось бы покориться победителю.
– Мы все еще не уверены, – сказал я, – что сумеем удержать в своих руках даже замок Амальфи. На все сто процентов! В смысле, полностью. А теперь и этот… И еще – куда ведет другой ход подземников? Главная нора ушла вглубь. Третье, чем больше хозяйство, тем труднее его охранять. У меня нет столько людей! Четвертое, что делать с женой Одноглазого? Она как заноза в моей заднице.
Гунтер слушал, сам загибал пальцы, а когда я закончил, так же методично начал их отгибать.
– Замок удержать сумеем. Отец Ульфилла все же прав: нечисть не пробралась, а подземники – это просто рудокопы. Рихтер тоже клянется, что через их запоры никто не пролезет. Теперь они с отцом Ульфиллой ставят стены еще и против всяких подземников, каждый возводит свою. Договорились, что не будут вредить друг другу, а там Господь посмотрит, у кого лучше. Я думаю, что Господь не последний дурак, понимает, что две лучше одной, оставит обе… Теперь, куда ведет второй ход? Сэр Ричард, у меня уже спина взмокла от страха, я же вижу по вашим глазам, что у вас на уме!.. Третье, деревни и земли отщипывали у слабого. А сейчас, когда вы Одноглазого одним ударом…
– Мы, – прервал я.
– Ваша милость?
– Мы Одноглазого, – пояснил я, – а не один Ричард! Это наша общая победа.
Он поклонился, делая вид, что не согласен, но по роже вижу, доволен до мозга костей. И будет счастлив отдать жизнь за хозяина, который замечает и ценит их усилия.
– Да, когда… гм… Одноглазого, теперь присмиреют. Ну а что с женой Одноглазого… Сэр Ричард, это у вас такие шуточки? Тоже мне, задача! Во-первых, вы можете использовать право тетравленда. Во-вторых, женщины – существа слабые. С ними что угодно может случиться.
– Нет человека – нет проблемы, – пробормотал я. – Конечно, это решение… но для красивых молодых женщин всегда находятся исключения.
Он скабрезно ухмыльнулся:
– Тетравленд?
– Не исключено, – ответил я туманно.
На землю упала и быстро промелькнула косая тень. Я припал к бойнице, а Гунтер, еще не видя, что встревожило сеньора, ухватился за меч.
Высоко в покрытом облачками небе несутся стаей, вытянув головы, как журавли, довольно крупные драконы. Что-то очень знакомое показалось в строении их голов, пока не осенила мысль, таких же точно, только поменьше, видел в музее палеонтологии, где выставлены кистеперые… нет, панцирные рыбы. Да и вообще головы драконов очень похожи на рыбьи, к примеру – щучьи, но еще больше, конечно, на черепа панцирных, закованных в костяную броню, когда все тело в таких доспехах, расчерченных на хорошо подогнанные плитки.
У панцирных рыб скелет снаружи, как у раков, у драконов, похоже, тоже, во всяком случае я еще не видел драконьего скелета, а при мне их уже разделывали дважды или трижды.
Гунтер со стуком задвинул меч обратно в ножны, отвернулся от бойницы, лицо хмурое, буркнул с неприязнью:
– Давно такого не было…
– Таких драконов? – спросил я.
– Нет, чтобы косяками. Драконы – одиночки.
– Понятно, – согласился я, – иначе не прокормиться. По дракону на сто миль, иначе будут объедать один другого.
– Вот-вот, – продолжал он напряженным голосом. – А раз они вместе, какая-то недобрая сила их держит. И направляет в одну сторону.
Я проводил взглядом стаю. Даже я знаю, что в той стороне – север. Там непокоренные христианские государства. И не просто непокоренные, а уверенные, что выстоят, а затем сами принесут свет истинной веры в погрязшие во грехе страны Юга.
– Собирай отряд, – сказал я. – Не весь, треть оставь в помощь Харальду. Да и так… на всякий случай. А нам к ночи надо вернуться в наш замок. Здесь пусть распоряжается Харальд. Он показался мне надежным человеком. Да и присягу принес.
Мы вышли во двор, Гунтер взглянул на небо, солнце еще высоко, пусть и на западной стороне.
– Да, – подтвердил он, – Харальд – ваш человек. Вы убили Одноглазого, так что для Харальда – законный преемник его прежнего сюзерена, властелина замка и окрестных земель. Он будет служить верой и правдой.