мит так, что треск пойдет… Зато мы, продвинутые, идем святой дорогой Истины… Вот со стороны посмотреть глазами простых человеков, так это я сижу здесь за столом и жру этого жареного гуся и пью это вино. Ха-ха, представляешь дураков?
Брат Кадфаэль взглянул испуганно, уронил взгляд, долго боролся с собой, мне стало жаль честного парня, затем с трудом выдавил:
– А… а… как на самом деле?
Я ответил с подъемом:
– Но это ложная картина! Как и та глупость, что Земля плоская, а солнце встает на востоке, а заходит на западе! Редкая дурость, но люди так думают, представляешь? Так вот эти придурки… хотя почему придурки – нормальные люди, мирские, как мы говорим, простые люди или электорат, они тоже видят, что я сижу вот здесь, ем и пью… А на самом деле сидит и жрет в три горла грязная похотливая обезьяна, да еще и посматривает по сторонам: кого бы сгрести и подгрести! А мы с тобой ведем возвышенные беседы о вечном, Божественном, обсуждаем дивную гармонию природы, которую с бесконечной мудростью создал Творец и доверил нам не просто жить в своем саду, это он и обезьянам разрешил, но как бы обязал культивировать, выращивать новые цветы, раздвигать пределы сада, пока он не охватит всю землю! То есть обезьяне – обезьяньево: ну там всего лишь еду, вино и баб, а нам, возвышенным и одухотворенным, весь остальной мир, в котором столько божественной гармонии!
Он слушал в великом смятении, кровь то приливала к бледным худым щекам, то отливала, глаза вспыхивали, как звезды, только иногда их блеск становился очень уж кровав, но затем снова светились ангельской чистотой, как у профессионального киллера.
– Но, – произнес он наконец с трепетом в голосе и в фибрах, – об этом ни слова в Святом Писании!
– Кадфаэль, – сказал я с укором, – разъяснять такие простые истины – значило бы оскорбить того, кому говорено! Джентльмены так не поступают. Что само собой разумеется, о таком и говорить как-то неловко… разве Господь нас считает недоумками? Ведь он вложил в нас часть своей души! Только мы, люди, имеем то, что роднит нас с самим Творцом, – душу, так чего же он нам станет объяснять на пальцах, как придуркам?
– Значит, – проговорил он трепещущим голосом, – твоя сила, брат паладин, в том, что не расходуешь почти все силы своей души на борьбу с искушениями?
– Истинно, – восхитился я, у монаха в самом деле острый и цепкий ум, хватает на лету. – Один из отцов церкви… ах, да, это же сказал Тертуллиан!.. изрек в свое время, что лучший способ преодолеть искушение – это поддаться ему! Понятно, эту мудрую мысль сразу же засекретили и сделали доступной только для братьев высокого уровня. Сам понимаешь, что если разрешить так поступать начинающим, то они так и не вынырнут из океана искушений. А нам нужно пополнять ряды, ибо битва предстоит еще нешуточная, Антихрист вот-вот придет.
Он стал очень серьезным, подобрался, даже быстро огляделся по сторонам, словно Антихрист уже входит в двери.
– Значит, высшие иерархи церкви…
Он замялся, не зная, как выразить ужасающую его мысль, что звучит крамольно, я сообразил на лету, лучшее из доказательств, что насытившаяся обезьяна ничуть не мешает мыслить, а напротив – способствует умиротворению, сказал с сочувствием:
– Ты о случаях, когда наши епископы… иной раз…
Он судорожно кивнул, взглядом заелозил по столу с такой интенсивностью, что по дереву забегал сизый дымок и начала проявляться извилистая дорожка, словно по столешнице ползала невидимая гусеница, что привыкла жить в недрах Солнца.
– Это не брехня, – сказал я тяжело, и несчастный монах убито уронил голову, – но всяк ведь понимает в меру своего развития, не так ли? Даже простые монахи, что на первом уроке должны бороться с искушениями, и не дерзать выше… что правильно, ведь пока не сдашь экзамен на усвоение, никто не переведет в более высокий класс… так вот эти монахи осуждают иерархов и рассказывают о них всякие гадости. А на самом деле наши высшие чины, как люди высоких посвящений, просто проходят через плотские утехи, не запачкав ног, хотя другие люди, попроще, утонули бы в них на всю жизнь.
– Но ведь…
Он снова судорожно умолк, я опять же понял, как легко понимать этих простых и бесхитростных людей, и до чего же преподлые, лживые и хитрые мы, люди грядущего мира, сказал ему отечески:
– Ну нельзя детям говорить всю правду, нельзя!.. Они ее просто не поймут. Потому от детей и скрывают шокирующую правду даже о том, откуда они взялись, а рассказывают то про аиста, даже если он родился в декабре, то про капусту, а то и вовсе о какой-то хрени, вроде пестиков и тычинок. Епископы и архиепископы уже знают тщетность борьбы с искушениями, но в то же время понимают необходимость этой борьбы для молодого, неокрепшего сознания, чтобы вырабатывался характер, чтобы научился отделять желания плоти от желаний души, чтобы постоянно помнил: душа – святое, душа – это все! У человека нет ничего, кроме души.
Глава 13
Несмотря на жесткое давление графа Эбергарда, рыцари продали только половину трофейных коней. Местные барышники предлагали слишком низкую цену. Рыцари и так отдавали за бесценок едва не со слезами. Для бедных безземельных рыцарей, которые и на одного коня, способного нести их в полных доспехах, брали в долг, оказаться владельцами сразу четырех великолепных рыцарских коней, да еще таких же дивных доспехов – слишком велико искушение. Многие ощутили себя с таким богатством почти равными графу, что не добавило отряду дисциплины.
Граф Мемель сообщил утром, что ночью замечены личности, проявлявшие слишком большой интерес к нам. Они выспрашивали, сколько нас, какой дорогой отправимся. Граф Эбергард насторожился, но явно обрадовался, как же: погоня идет за нами, давая возможность настоящему Легольсу мчаться к трону без всяких помех.
Позавтракали горячим супом и шкворчащими на сковородках бифштексами, в дороге придется питаться холодным мясом. Выехали уже не таким чудовищным обозом, но граф Эбергард скрипел зубами, а граф Мемель молча закатывал глаза и смотрел на меня с невыразимым укором. Брат Кадфаэль, искренне сочувствуя, но понимая и рыцарей, предложил компромиссный вариант: свернуть на боковую дорогу, что приведет к Далилску, крупному городу, где есть ярмарка, где много богатых людей, кто в состоянии заплатить настоящие деньги за таких коней и такие доспехи.
– Это поможет сбить со следа преследователей, – добавил я. Перехватил взгляд графа Эбергарда, добавил поспешно: – На некоторое время, понятно. Но если успеем избавиться от коней и лишних доспехов, отряд станет мобильнее. А если рыцари зашьют в седла вырученное за трофеи золото, они станут сражаться с удвоенным… энтузиазмом.
Он окатил меня взглядом, полным презрения.
– Сэр Ричард, – прозвучал его холодный голос, – мои люди сражаются не за золото.
– Прошу прощения, – сказал я искренне, – просто некий дополнительный стимул. Как говорят на Юге, материальная заинтересованность.
Он вскинул брови.
– Вы знаете, как говорят на Юге?
Я вздохнул.
– Догадываюсь.
К удивлению и неудовольствию графа Эбергарда, сэр Брайан и леди Ингрид, о которых мы почти забыли, так как обычно они тащились позади отряда и ничем не досаждали, начали упрашивать позволить им присоединиться к нам. Им срочно нужно попасть в некий маленький городок с труднопроизносимым названием, что под самым Хребтом, а раз уж мы едем в том направлении…
Эбергард попробовал отказываться, но Брайан уверял, что лишний меч нашему отряду не помешает, а леди Ингрид смотрела жалобными глазами, и граф сдался. Леди Ингрид пообещала за двоих, что поедут сзади тихие как мыши.
Дорога из города повела между пологими холмами. С севера надвинулись тучи, но верховой ветер сперва разлохматил края, потом растрепал вовсе. Солнце сияет без помех. Рыцари настолько взбодрились на новой дороге к Далилску, что грянули веселую песню про славного короля Аварика и его веселую двоюродную сестру Агнессу. Все-таки, как ни печально признавать, а материальная заинтересованность – стимул еще какой. Даже для одухотворенных рыцарей, готовых жизни положить за сюзерена.
Дозоры теперь граф рассылал как вперед и назад, так и далеко в стороны. Но первым заметил подозрительных чужаков сэр Смит. Сперва переговорил с братом Кадфаэлем, тот кивнул, сэр Смит растопырил усы и сказал осторожно:
– Монсеньор, а вас не тревожит, что вон та наглая птаха нас сопровождает?
В сером небе такой же серый, едва заметный силуэт, я бы не обратил внимания, но сэр Смит научился выживанию в этом мире, зря не каркнет, я пробурчал:
– Уверен?
– Да, – ответил Смит. – вон там заросли гуще, да и трава выше. Другие птицы высматривали бы дичь там, а не на тракте.
Я огляделся, одна дорога по-прежнему идет между холмами, но еще одна поменьше ведет в лес, что неподалеку.
– Проверим, – решил я.
Не стал смотреть, последуют ли за мной люди графа Эбергарда, куда денутся, пустил коня в галоп, но не в карьер, чтобы остальные могли догнать. Сэр Смит несся рядом, сзади стучали копыта мула Кадфаэля, а чуть погодя за спиной раздался могучий гул множества скачущих тяжелых рыцарских коней, который легко отличишь от дробного стука копыт мелких крестьянских лошадок.
Стена леса приближалась медленно, затем надвинулась со скоростью скачущего коня. Деревья пронеслись справа и слева, сразу потемнело, в лицо ударило влажными запахами гниющих пней, едко пахнущих муравьиных куч. Стук копыт превратился в шуршание, будто за нами несется вихрь, взметывающий опавшие листья до самого подзола.
Я выбирал участки леса с широкими кронами, и хотя Зайчик намерился было лихо пронестись по сосняку, я направил в дубовник, где под копытами сразу затрещали крупные, как яблоки, желуди. В сторону шарахнулось свиное стадо голов так в двадцать. Два огромных, как быки, вепря нагнули головы и, выставив устрашающие клыки, выбирали налитыми кровью глазами, кого сбросить с коня и растерзать к чертям собачьим. Мы пронеслись дальше, дальше, попетляли между островками елей, зарослей клена, сбежавшихся в кучку березок.