— Конечно, — огрызнулся я, — повезло… У тебя иначе и быть не может, правда?
Она вернулась ко мне, села рядом с моей головой и непривычно ласково погладила по носу.
— Прости. Сильно он тебя? Я могу тебе чем-то помочь? Перевязать?
— А ты умеешь?
— В переходе через пустыню, — ответила она, — бывает всякое. Какие только звери не нападают!
Я проворчал:
— У нас, жаб поганых, как ты говоришь, раны заживают быстро. Нам нужно только в это время не гавкать над ухом, а гладить, чесать и говорить ласковые вещи.
Мириам покосилась на принцессу, та уже давно гладит, чешет и шепчет что-то в мою ушную раковину, прижимаясь нежными пухлыми губами.
— Ладно, — пробормотала она, — пусть заживает вдвое быстрее. Но что насчет той мрази…
— Знаешь, — сказал я устало, — наблюдая за небесными светилами… да-да, драконы могут видеть звезды и днем, я одновременно успел подумать и задней левой ногой о ваших совместных проблемах… Ваш любимый ярл Растенгерк, о котором только и думаете, скачет сейчас от города в излучине реки, где двухголовая гора, по направлению к городу, где справа и слева оливковые рощи, а на востоке большое озеро…
Принцесса сделала большие глаза, а Мириам сказала с презрением:
— От города Кенерда к городу Марбелю. Тоже мне дракон, такого не знает!
— А ты знаешь имена всех муравейников в лесу? — отпарировал я. — Да еще на муравьином языке? Эх, существо… Да еще рыжее.
— А что тебе рыжая?
— Рыжие, — сказал я авторитетно, — все брешут.
Она спросила возмущенно:
— И где я тебе брехала?
— Везде, — ответил я и добавил, отсекая возражения: — И всегда. Иначе какая ты женщина?
Принцесса сказала жалобно:
— А я не брешу… Я что, не женщина?
— Нет, — ответил я со всевозможной уклюжестью дракона, — ты чудо, ты небесный цветок, ты сама мечта… какая ты женщина? Женщины — еще те звери и даже зверюки… Так вот, вас обоих ярл Растенгерк все еще интересует? В смысле, вы в него все еще влюблены безумно и страстно до глубины фибр?
Принцесса зябко передернула плечами.
— Не шути так! Мне страшно.
Я приподнял крыло, она тут же юркнула под него и прижалась ко мне всем трепещущим телом.
Мириам проследила за ней хмурым взглядом, полным тревоги и вместе с тем неудовольствия.
— Что не так? — осведомился я.
Она процедила с таким нажимом, словно грызла камни:
— Эта мразь никого из нас не интересует. Ничуть! Но я не отказалась бы увидеть его кишки на ветках. Этот гад… не должен поганить землю!
Я зевнул, натруженные мышцы ноют, но не сладко, как у набегавшегося человека, а очень даже горько и едко. Пожалуй, стоит втихую уменьшить размеры. Эти дуры не поймут, спишут на обман зрения, дескать, просто привыкли…
— Ну вы тут решайте, — сказал я, — кому на свете жить, кому умереть… вы ж такие умные!.. а я малость вздремну. Все звери спят помногу в отличие от мерзкой обезьяны и человека, которую Великий Дракон сотворил из этой обезьяны.
Глаза мои закрылись, под их чесание я провалился в тяжелый сон, но и в нем помнил, что спать надо тихо, не дергать задними лапами, а то ненароком размажу этих существ по камням…
Глава 10
Долгое время высадившиеся на берег племена варваров управлялись ярлами и конунгами. Потом, когда завоевание Гандесгейма было завершено, постепенно конунги стали именоваться королями, а ярлы так и остались ярлами, но теперь они все были в подчинении королей. А те ярлы, у которых хватило сил отстоять захваченные земли от соседей, тоже провозгласили себя королями.
Когда наконец завершилось упорядочивание, на земле Гандерсгейма существовало не меньше ста семидесяти королевств.
Я открыл глаза, даже во сне создаю государство, я же государственник, по крайней мере — сейчас, сперва не поверил ощущениям, очень медленно приподнял крыло. Принцесса и Мириам, обнявшись и поджав ноги, мирно спят, прижавшись к моему боку. Лицо принцессы нежное и мечтательное, пухлые губы стали еще крупнее и просто просятся, чтобы их накрыл мужской твердый рот и смаковал нежность и чистоту, а Мириам раскраснелась, во сне это очень красивая молодая женщина, с высоко поднятыми скулами, решительно очерченным подбородком и стильно запавшими щеками.
Я некоторое время любовался обеими, такие разные, но трудно сказать, какая красивее, обе прекрасны, наконец осторожно вытянул голову и тихонько дунул особым образом на приготовленный с вечера шалашик из сухих поленьев.
Дрова зашатались, но устояли, а оранжевый огонек охватил бересту в самом низу и начал робко лизать, как щенок руку хозяина.
Пламя начало разгораться, веки Мириам дрогнули, приподнялись, открывая удивительно крупные серые глаза, просто волшебные в своей необыкновенности.
— Доброе утро, — сказал я негромко, — Мириам Сероглазая…
Она осторожно освободилась из рук принцессы, та тут же сонно вцепилась в мою шерсть и зарылась в нее лицом.
— Что это ты вчера съел? — пробурчала она тихо. — Или тот дракон тебе по голове сильно стукнул?
— Нельзя вспоминать о твоем прозвище? — переспросил я. — Красивые у тебя глаза, Мириам. Не захочешь, так сами напомнят. Просто необыкновеннейшие…
Она старалась смотреть зло и непримиримо, но в некий миг растерянности в глубине глаз проглянула другая женщина: тихая, ласковая, нежная, стремящаяся к такой же ласке и ответной любви, но тут же незримая стена в ее глазах разгородила нас, и на меня с вызовом смотрела прежняя гордая и высокомерная дочь степей.
— Что ты понимаешь, — сказала она грубо. — Жаба с крыльями, а туда же — рассуждает! Куда мир катится?..
— Пора, Мириам, — сказал я.
Она вскинула брови.
— Ты о чем?
— Пора возвращаться, — объяснил я. — Я свои дела здесь закончил… почти что. А тебе надо либо к приемному отцу, либо к настоящему. Не дело приличной женщине находиться с драконом в одной пещере. Да еще и спать с ним… Ты же приличная?
Она зашипела в ярости, на щеках выступили красные пятна.
— Я не спала с тобой, рептилия!.. И не тебе заботиться о моих приличиях, урод чешуйчатый!! Весь в бородавках, а тоже — рассуждает! Умников нажрался, живоглот брюхастый…
Принцесса сонно заворочалась, крепче вцепилась в мою шерсть и попыталась вжаться в меня целиком, чтобы на поверхности вообще ничего не осталось, однако почему-то не получилось, и заспанные глазки приоткрылись в недоумении и детской обиде.
— Доброе утро, — сказал я ласково. — Это и от Мириам, а то она и слов таких не знает.
На миг мне почудилось, что блеснул выдернутый из ножен острый меч, это Мириам сверкнула холодной сталью глаз.
— Ящерица, — произнесла она с непередаваемым выражением, — до чего же ты гнусная, подлая и бородавчатая…
Принцесса сказала сонно:
— Это ты про кого?
Мириам с усилием ласково улыбнулась.
— Да есть тут одна подкоряжная… Как спалось?
— Всю ночь с Шумилом летали, — сообщила принцесса все еще хрипловатым со сна детским голоском. — У меня тоже отросли крылышки, и мы поднимались к звездам, опускались на волшебные луга фей…
Мириам фыркнула.
— Какая только дурь во сне в голову не лезет! Вики, мы тут планируем, что делать дальше. В смысле, эта жаба с крыльями отнесет меня к приемному отцу или к родному. И то и другое — чревато. С тобой так вообще… Возвращаться опасно, оставаться здесь не можешь вечно…
Принцесса широко распахнула удивительные глаза. После сна они у нее настолько нежно-голубые, что небо должно со стыда скукожиться и закрыться облаками.
— Почему не могу? Зато с милым Шумилом…
— Жабе пора под корягу, — заявила Мириам. — Под жабью. Нечего ей тут очеловечиваться!
Я вздохнул, женщины разом умолкли и повернули головы.
— Сперва навестим твоего приемного отца, — сказал я. — А там посмотрим…
— Жабы далеко вперед не заглядывают? — съязвила Мириам.
Принцесса сказала жалобно:
— Мириам, ну какая же он жаба? Жабы холодные и противные, а Шумил теплый, даже местами горячий…
Мириам поспешно прервала:
— Принцесса, ты слишком наивна, чтобы говорить о таких вещах вслух.
— О жабах?
— О таких жабах, — уточнила Мириам с нажимом. — Ладно, я согласна. Летим к моему отцу. Вообще-то я сама об этом подумывала. Странно даже, что первым сказал этот рептиль…
— Почему? — удивился я. — Мы, благородные драконы, очень чувствительные создания. Это вы, люди, существа грубые, злобные, мерзкие, бесчувственные, лживые, подлые, гадкие, тупые, глупые, грязные, неуклюжие, бестолковые, ограниченные, коварные, бездушные…
Они слушали долго, а я увлекся, вытаскивая из бездонной памяти новые определения, которые, как ни странно, в самом деле соответствуют человеку. Правда, как сказал Достоевский, человек широк, в нем столько же хорошего и очень разного, но кому это интересно. Все мы предпочитаем, чтоб в других было побольше говна, на их фоне кажемся себе и другим лучше и чище.
— Какой ты умный, — восхитилась принцесса.
А Мириам сказала пораженно:
— Ну и ящерица, ну и болтливая… Я бы решила, что самка… Нет-нет, прекрати, верю, я же не спорю, это характер у тебя такой странный, если с точки зрения человеков. Насчет приемного отца ты прав, но, боюсь, помрет от разрыва сердца, когда появится вот такая огромная ящерица с крыльями. Да еще со мной на спине.
— И со мной, — прочирикала принцесса счастливо. — Твой отец будет рад. Правда!
Мириам посмотрела на нее в сомнении.
— Тебе лучше остаться.
— Почему?
Мириам в затруднении пожала плечами:
— Да по всему!.. Ветром сдует, простудишься, воробей по дороге клюнет, ворона громко каркнет…
— И пусть каркает, — отважно заявила принцесса. — Вот нисколько не испугаюсь! Милый Шумил, не оставляй меня здесь одну, я умру от одиночества!
Я посмотрел на одну, на другую, очень уж оживились, увлеклись даже, чирикают, словно на распродаже платьев.
— И как вы это мыслите? — спросил я саркастически. — Кто-то здесь брякнул, что полетит, видите ли, на мне верхом! Как на каком-то вислоухом осле!..