— Всем застыть! — велел я.
Мириам барахталась, била мечом по моей лапе, высекая искры, наконец отрезала подол, за который я держу, но я отпустил в последний момент, и она упала от неожиданности лицом в песок.
Ярл налетел на меня с боевым кличем. Я выдернул у него меч, подмял, а другой лапой придавил Мириам. Оба барахтались, визжали в ярости, едва не плевались, но я держал крепко.
— Мое терпение лопнуло! — проревел я страшным голосом. — Сейчас оторву у вас обоих задние лапы и буду смотреть, как ползаете!..
Оба нехотя перестали дергаться, лишь прожигали друг друга горящими взглядами. Люди ярла остановились, трепеща, в сторонке.
Я прорычал люто:
— Не злите меня!.. Мириам, ты для меня такой же человеческий червяк, как и это… что под другой лапой. Рассердишь меня, я всего лишь сожму когти…
Ярл вскрикнул:
— Нет, не делай ей зла!
Я проревел:
— Почему?
— Она и так слишком много страдала, — крикнул он.
— По твоей вине, как я понял по твоей глупой морде?
Он прошептал:
— Да…
Мириам выкрикнула с яростью:
— Убей его!.. Или я сейчас выберусь и убью вас обоих!
Я чуть стиснул лапу, вжимая Мириам в песок, она задохнулась и замолчала, тяжело дыша. Ярл выворачивал голову, стараясь не выпускать девушку из поля зрения. Она бросала в его сторону ненавидящие взгляды.
— Тихо, — велел я. — Мне многое в этой истории непонятно. Итак, ты говоришь, что не пытал проводника караванов. Кто он, ты уже знаешь…
Ярл прохрипел под тяжестью моей лапищи:
— Приемный отец Мириам…
— Почему он со следами зверских пыток?
Он попытался пожать плечами, но лишь застонал, когда я на всякий случай вжал в песок сильнее.
— Не знаю. Я когда услышал, что караванщики отдали дракону в жертву необыкновенно красивую девушку с огненными волосами и необыкновенными серыми глазами, сразу же пустился на поиски этих караванщиков. А когда отыскал, по их описанию сразу понял, что это была ты… Это было два дня тому…
Мириам прошипела:
— И как пожалел, что не попала тебе в руки, чтобы ты мог поглумиться!
Он сказал тихо с болью в голосе:
— Я обезумел, разорвал на себе одежды и ушел в пустыню. Я с того далекого дня все десять лет изнемогаю под чувством вины… Убей меня, наконец, я освобожусь от этой тяжкой ноши.
— Ты не просто виноват, — прошипела она люто, — ты, сволочь… ты безумно виноват! Ты посмел потребовать себе в жены принцессу Вики!
Я скосил глаза на принцессу, та сидит на загривке и страшится пошевелиться, затем с интересом покосился в сторону Растенгерка. Ярл больше похож на тех, кто прет напролом, а тут приходится выкручиваться. Мириам заводится все сильнее.
Он вскинул брови, а глаза полезли на лоб.
— Принцессу Вики?.. Ах да, это мои советники постарались, а я их решение утвердил.
— Ах так, — прошипела она люто, — утвердил?
Он произнес устало:
— Это самый простой и надежный способ, как ты сама знаешь, укрепить наши два королевства. Брак с наследницей королевства… но при чем тут вина? Простой политический расчет…
Она завизжала в ярости:
— Тогда о какой вине ты мямлишь?
Он развел руками:
— Перед тобой, Мириам. Ты не овца, а я вознамерился тебя взять, как обычно берут… женщин. В наших племенах берут. Я всегда любил тебя и преклонялся перед тобой… и ты это знала. После того, как ты исчезла, я поклялся не знать других женщин…
Она слушала, затаив дыхание, но едва он замолчал на миг, прервала голосом, полным яда:
— И, конечно, не знал!
Он вскинул на нее ясный взгляд.
— Не знал.
— Все десять лет?
Он кивнул.
— Для меня что один день, что десять лет, что вся жизнь, ибо слово мое — кремень. Все женщины мира — овцы рядом с тобой. Твой облик всегда перед моими глазами, и я не могу видеть в других женщинах… других женщин.
Она смотрела на него исподлобья.
— И что же? Решился только сейчас? Брак с принцессой Вики?
Он ответил, глядя ей в глаза:
— Это политический брак. Я не вошел бы в ее спальню. Более того, если ей захотелось бы завести себе возлюбленного на стороне и встречаться с ним, я не стал бы им мешать. Мне все равно, для меня как не было других женщин, так и сейчас нет. Я же говорю, это советники, чтобы спасти мой разум, срочно запросили руку Вики, надеясь, что ее редкая красота как-то меня утешит. Наше посольство уже давно гостит в королевстве Йеремланд, но все эти годы я не давал согласия просить в жены дочь короля. Но когда я узнал, что почти отыскал Мириам, но ее отдали дракону… мне стало все равно, я не хотел просто жить больше.
Я проворчал:
— Все эти сю-сю очень даже волнительны и щипательны… Но все же… кто пытал караванщика?
Ярл сказал уже рассерженно, хотя едва дышит под моей тяжелой лапой:
— Говорю же, не я!.. Какой мне смысл? Если бы она где-то скрывалась, если бы можно было попытаться выбить тайну убежища… но если унес дракон?
— Логично, — сказал я, ярл посмотрел с удивлением, — но кто же тогда? И зачем?
Он пробормотал:
— Стоп-стоп… я слыхивал… да слыхивал, но тогда не обратил внимание… что какие-то люди разыскивают девушку с красными волосами и серыми глазами. Тогда я не обратил внимание, думал, что это говорят о нас, но теперь понимаю, что мы ни при чем…
Я рыкнул:
— Кто это мог быть?
Он напряженно морщил лоб, наконец прохрипел:
— Боюсь даже выговорить.
— Почему? — потребовал я. — Он великий воин? Маг?
Принц повел взглядом в сторону яростно барахтающейся в песке Мириам.
— Разъярится еще больше.
— Все равно говори, — потребовал я.
Он все выворачивал шею, наконец попросил:
— Отпусти Мириам, ей плохо.
— Она тебя разорвет, — предупредил я. — А еще снимет шкуру, натянет на барабан, тебя будет жарить на мелком огне, а еще повесит, утопит, разорвет конями…
Он пробормотал:
— На нее похоже. Но я не перестану ее любить.
— Дурак, — сказал я.
— Еще какой, — согласился он без горечи в голосе. — А кто из нас не дурак?
— Я, — сообщил я гордо, но ярл уловил сомнение в моем голосе, и я добавил: — Стараюсь. Дракону проще.
Он вздохнул, я осторожно приподнял лапу, вжимающую Мириам в песок, и сразу предупредил:
— Затеешь драку — разорву. Мое слово твердое.
Глава 14
Она села, вся в песке, отплевывалась, но лицо полыхает все той же священной яростью. Растенгерк смотрел на нее так, что я сразу поверил в его непричастность к пыткам ее приемного отца.
Очень медленно я снял лапу и с его груди, но когтями пощелкал прямо над лицом, дескать, смотри, с чем шутишь, следи за собой, чтоб я не подумал ничего лишнего.
Мириам вскрикнула яростно:
— Думаешь, этот предатель спасет тебя, мразь?.. Я хорошо знаю, что ты говорил моему дяде! Он долго мучился, не хотел открывать то, о чем ты проболтался по пьяни, но мое счастье для него дороже, и он в конце концов решился переломить себя и рассказать про тебя и твои грязные делишки!
Ярл даже не вздрогнул, только как-то поник, глаза потускнели, однако сказал с усилием:
— Так-так, говори, говори…
Она заорала громко и некрасиво:
— Тебе мало?
— Мало, — ответил он тоскливо. — Кажется, сейчас… Что же я за дурак был! Только теперь начинаю понимать, откуда ветер дует… И почему ты вдруг начала относиться ко мне с таким омерзением. И все те недоговоренности…
— Какие?
— Всякие, — ответил он подавленно. — Множество мелких, не все сразу и упомнишь. Можно не обвинять в лоб, а в нужном месте хитро так улыбнуться, словно знаешь больше, чем говоришь, в другом месте внезапно умолкнуть, чтобы вроде не сболтнуть лишнего… И вот так, крохотными мазками или стежками, как тебе угодно, создать образ последнего негодяя… которому, однако, верен и не желаешь его выдавать.
Она смотрела исподлобья, глаза поблескивают сухо, как слюда, это не Вики, у которой чуть что, сразу море слез.
— Дядя… — сказала она зло, — да, это он тебя выдал.
— Не выдал, — возразил он, — а оклеветал!
— Зачем?
Принц воскликнул:
— Как зачем?.. Избавившись от тебя и обезвредив меня, теперь правит королевством и смеется над нами!
Она покачала головой.
— Вассалы на такое не согласятся. Мой отец жив, я знаю. Отстранить его никто не может, убить — тем более. Там такая охрана, среди них с особыми амулетами, сразу заметят хоть попытку отравить, хоть… что угодно недоброе.
— Насколько я знаю, — сообщил он, — вся власть уже давно в руках твоего дяди, ярла Камбре. Да-да, так и есть. Отец твой очень болен, уж прости… Уже несколько лет. А последние полгода вообще не встает с постели. Камбре прибрал к рукам всю власть почти с момента твоего исчезновения. Для него не так важно, что королем пока что считается твой отец. Он терпелив и знает, что уже ничто не стоит между ним и троном.
Ее лицо медленно серело. Глаза трагически расширились, я услышал испуганный вскрик, затем прерывающийся шепот:
— Отец болен тяжело?
— Очень тяжело, — сказал Растенгерк сумрачно. — Извини, что такое говорю именно я, однако он уже при смерти.
— А почему никто не знает?
— А кому знать? — ответил он вопросом на вопрос. — Здесь, в пустыне, каждый думает о своих верблюдах, конях, овцах, табунах. От того, кто в столице, ничего не меняется.
Мириам все еще смотрела на него с яростью в глазах и недоверием на лице, но я рассмотрел и глубоко запрятанное страдание от долгой разлуки, а Растенгерк этого и не скрывает, у него все на лице крупными скандинаво-халдейскими рунами, мы, мужчины, бесхитростные звери, хоть и звери.
Принцесса наконец слезла, Растенгерк преклонил перед нею колено, но она смотрела с опаской и недоверием, мотнула головой и прижалась ко мне.
У ярла округлились глаза, а нижняя челюсть начала отвисать.
— Милый Шумил, — прошелестела она нежным голоском, — ты не дашь ему меня обидеть?
— Никому не дам, — прорычал я и покосился на всадников. Они оставили коней на одного, подошли ближе и сели в нескольких шагах. — Ты у меня единственное непристроенное сокровище.