— …и властелин архипелага Рейнольдса, — добавил сэр Жерар.
Я отмахнулся.
— Это не так важно, как то, что пираты сильнее, чем мы думали. Это даже не пираты, а могучие республики… Может быть, даже державы. Во всяком случае, на одном острове я даже видел и общался с королем! Но хуже всего то, что…
Я запнулся, сэр Жерар спросил встревоженно:
— Что еще хуже?
— Последствия Великих Войн, — сказал я наконец. — По Северу удар был нанесен, видимо, значительно сильнее, чем по южной части. И хотя там и там человечество было отброшено в пещеры, на островах кое-где и кое-что из защиты уцелело.
Барон Альбрехт озабоченно присвистнул.
— Их будет взять непросто?
— Не знаю, — ответил я.
— Может быть, как-то удастся договориться о нейтралитете…
Сэр Жерар покачал головой.
— Шутите? Они уничтожают все на побережье, чтобы не дать местным выйти в море. А если построите флот… какой может быть нейтралитет?
— Или мы, — согласился барон, — или нас.
Я подумал, что остатки местной обороны, уцелевшей на островах или даже на Южном континенте, тормозят прогресс и любые перемены, потому что дают устоять старому под натиском нового, но это, конечно, сэру Жерару и даже барону будет непонятно и неинтересно.
— Будем настороже, — сказал я мрачно. — Хотя что-то надвигается…
Барон посмотрел пытливо, но промолчал, а сэр Жерар спросил обеспокоенно:
— Что, ваша светлость?
— Знать бы, — сказал я точно так, как и тогда на море. — Чутье, будь оно неладное! Просто пугает, предупреждает, но не говорит, с какой стороны и кто ударит… Ладно, идите, я пойду мыслить. Причуда у меня такая, видите ли.
Глава 13
Пару часов возился с указами и распоряжениями, карал виновных и вносил изменения в местное законодательство, в голове уже шумит и потрескивает, как всегда почти неслышно вошел сэр Жерар, встал слева у стола, почтительно склонив голову в полупоклоне, а глазки смиренно потуплены.
— Что? — спросил я.
Он сказал с поклоном:
— Ваша светлость, позвольте…
— Ну-ну, — сказал я нетерпеливо, — что еще у тебя? Шевелитесь, сэр Жерар, мы же свои, за нами никто не наблюдает.
Он отступил к двери, стукнул, она тут же отворилась, в комнату вошли трое в дорогих одеждах, но с эмблемами цеховых мастеров, первый опустился на колени и протянул в мою сторону богато украшенную шкатулку, скорее, ларец.
Руки вздрагивают от напряжения, тяжеловат, второй из цеховиков поднял крышку и вытащил крупную чернильницу в виде золотой чаши с откидывающимся верхом, украшенной крупными бриллиантами. Ножка массивная, широкая — когда чаша с вином опрокинется, невелика беда, куда хуже будет, если так же прольются чернила на мой стол и мои драгоценные бумаги.
Я повел глазом в сторону сэра Жерара, тот принял чернильницу и поставил передо мной на столешницу. Я взял длинное гусиное перо, пальцем откинул тяжелую, но тщательно подогнанную крышку, даже притертую, словно там духи, так что не только мухи не попадут в чернила, но сами чернила так просто не высохнут даже в такое жаркое лето.
— А куда дели предыдущую? — спросил я. — Помню, стояла такая… э-э… с конем.
Сэр Жерар объяснил:
— Убрали.
— Почему?
— Там был личный герб Его Величества, — пояснил Жерар.
Я фыркнул:
— Да мне по фигу. Считал бы боевым трофеем.
Он покосился на коленопреклоненных мастеров.
— Но не… все равно ремесленникам Сен-Мари. Вы загрузили всех работой, они счастливы, и это их дар вам, ваша светлость, за их, как бы сказать…
— …счастливое детство, — прервал я. — Да-да, я тронут. Господа, спасибо, я в самом деле приятно польщен. Куда проще быть королем для лордов, чем для простого народа, вам хрен угодишь, все не так, все рыла воротите… Это признание дорого стоит, спасибо! Хочу сказать, что самые большие заказы сейчас в Тарасконе, там начата великая стройка века, деньги и заказы туда уже текут рекой… Можете встать, господа.
Они поднялись, рожи разрумянились, глаза блестят, запах наживы — лучшее средство от усталости и уныния.
Старейшина сказал с поклоном:
— Ваша светлость…
— Господа, — ответил я.
Они попятились и вышли, сэр Жерар хотел было удалиться тоже, я остановил кивком:
— Знаете, сэр Жерар, на самом деле мне один овощ, из какой чернильницы писать. Лишь бы в чернилах не плавали дохлые мухи.
Он сказал почтительно:
— Да вы святой, ваша светлость!
— Ага, — ответил я, — да, я он самый. В общем, вы поняли? Регулируйте там сами. А то попрут с подарками, а я человек совестливый, отказаться не смогу, буду жрать, пока не лопну.
Он помялся, отошел ко второму столу и вернулся с другой шкатулкой в руках, украшенной таким количеством драгоценных камней, а сверху еще и жемчужинами, что пристала бы больше королеве, чем вообще мужчине.
— Ваша светлость…
— И эта мне?
Он кивнул.
— Принесли, когда вы проводили заседание Тайного Совета. Мои помощники приняли.
Я покачал головой.
— Ну-ну. И что я с нею буду делать? Бусы складывать? Или оторванные пуговицы?
— Это для письменных принадлежностей, — пояснил он. — Тут есть отделение для тонко просеянного песка, особо очищенный сургуч… и прочее необходимое.
— От кого?
— Гильдия писарей.
Я буркнул:
— Мог бы догадаться. Все остальные подарили бы меч, топор или доспехи… В общем, насчет подарков понял. Гони взад, но вежливо! Если увидишь, что отказаться — смертельно обидеть, бери, но без обязательств, а то я их, гадов, знаю. Подарят шкатулку, а хотят взамен получить сундук.
Он поклонился и отступил к двери.
Я сказал вдогонку:
— И как бы невзначай оброни, что лорд вернулся, гневен, недоволен и задаст чертей всем, кто прятался от обязанностей, как пес от мух! Вроде как утечка информации, понял, дорогой сэр Жерар?
— Слушаюсь, ваша светлость.
Из окна кабинета видно, как во дворе среди зелени на позолоченных столбах ветер лениво треплет широкий красно-желтый полог, защищающий от солнца. На дорогой ткани с обязательным шитьем золотом в глаза бросается королевский герб Кейдана. Барон Альбрехт в свое время хотел заменить, но бурно воспротивился сэр Растер, громогласно доказавший, что это символ победы сэра Ричарда и его рыцарей, потому, мол, пусть все видят. Главное не чье, а кому принадлежит сейчас. Не умаление чести сэра Ричарда, а доблестно завоеванный, даже захваченный, прямо скажем, трофей.
Я снова покосился в окно, со лба сорвалась капля горячего пота, в здании жарко и душно от накаленных стен. Жерар сочувствующе вздохнул, но в глазах все то же непреклонное: надо, сэр Ричард, без пастуха любое стадо гибнет.
Я сказал с досадой:
— Да черт с ними, этими церемонными столами! Сэр Жерар, собрать мои письменные принадлежности, карты Гандерсгейма и архипелага Рейнольдса!..
— Будет сделано, ваша светлость.
— И все отнести вон туда!
— Как скажете, ваша светлость.
— Так и скажу, — сказал я раздраженно. — Изволю!
Он сказал с неуверенностью:
— Может быть, заменить хотя бы полог? Там привыкли… ну… развлекаться. В его сени, так сказать…
— Что такое сени? Ах да, сенные девушки… Сена не надо, без него накувыркаемся.
— Музыкантов позвать?
Лицо его было серьезное, я спросил с досадой:
— Издеваетесь? Для меня работа и есть развлечение, вот так вам! И без музыки. И вас приучу развлекаться таким странным для простого божьего создания извращенным образом.
Он тяжко вздохнул, а я вышел, заложив руки за спину. К счастью, на правах победителя я сразу ввел новую моду: в жару всего лишь в рубашке, брюках и башмаках, да и то рукава закатываю по самые бицепсы.
Молодежь Сен-Мари тут же подхватила моду, старшее поколение держится, под пышностью одежд скрывает недостатки фигур, хотя кое-кто, желая попасть в фавор победителям и у кого телосложение сохранилось, тоже вот так появляются в саду с распахнутыми на груди рубашками из тонкой дорогой ткани.
Полог установлен удачно: воздух свежий, тень от солнца, ветерок постоянно охлаждает жар моего тела, я устроился на легком стульчике и корпел над картой.
Стражи заняли все направления, откуда ко мне могли бы пожаловать незваные гости, я работал самозабвенно, пока в саду не раздались испуганные крики. Я услышал частый конский топот, рука привычно метнулась к рукояти меча. Из-за аккуратно постриженных деревьев выметнулся, как огромная дивная птица, прекрасный белый конь с роскошной гривой и пышным хвостом, а на нем пригнулась, зарывшись лицом в дикую прическу, хохочущая женщина с развевающимися волосами.
За нею со всех ног бежали стражи с копьями в руках. Я помахал им успокаивающе, мол, возвращайтесь к воротам, и они с облегчением остановились, но на оскорбившую их нарушительницу смотрели с лютой злостью.
Конь остановился возле меня, как вкопанный, не видно, чтобы устал или даже запыхался, это значит, леди Бабетта появилась уже прямо в саду. Стражи, по-видимому, новые, еще не знают, что я запретил расследовать случаи, когда она появляется вот так из ниоткуда, минуя строжайшую охрану.
Она весело смотрела сверху вниз, ожидая реакции. Я поднялся во весь рост, он у меня хорош, подчеркнуто поморщился.
— Ах, леди, как вы можете?
Она очаровательно улыбнулась.
— Что?
— Ну, вот так на коне, — сказал я таким тоном, словно поймал ее на непристойности. — Мало того, что это конь, а не лошадь, но что за седло под вами?
Она смотрела насмешливо.
— Ах, милый Ричард!.. Если бы это говорил сэр Жерар или сэр Альбрехт — вон как осуждающе смотрят!.. даже бровями шевелят, — я бы поверила, но вы можете только дразниться, прекрасно зная, что я по доброте женской души и мягкости пылающего к вам сердца просто не посмею обидеться…
— Ага, — сказал я с тяжелым сарказмом, — и доброта… и женская… и душа… как много того, чего у вас никак не нащупаю! А мягкость пылающего сердца — это вообще нечто. Вы-то знаете точно, что это такая мышца, усердно гоняющая кровь от головы к жопе, ненадолго останавливаясь в гениталиях. Позвольте, я вам помогу…