— Чем она хороша? — спросил я. — Делает невидимым? Позволяет летать? Дает бессмертие?
Она покачала головой.
— Нет, гораздо больше!
— Что же?
— Делает кожу лица молодой, — ответила она восторженным шепотом, — и убирает все морщины! Женщина старится только телом, но его не видно под одеждами, зато лицо остается юным.
Я проговорил в затруднении:
— М-дя, гм… да, наверное, весьма зело… и даже местами обло. И что, они в самом деле отдали?
Она прошептала:
— Да. Как только она представила меня вашей светлости. Они стояли там дальше в проходе, леди Хорнегильда проходила мимо, мой брат передал ей ларец.
Глава 17
Я помолчал, переваривая интересную информацию. Мазь, судя по их отношению, считается весьма ценной. Получена за то, что эта синеглазка с ямочками на щеках займет кресло королевы турнира на недельку. Пустяк, продешевили, если не предполагать, что намереваются получить через эту вот дублершу нечто более важное…
И в самом деле уже в первый же день при дворе, и вот рядом в постели вся из себя голенькая, жаркая, сочная, а другие так и не сумели оказаться на этом ложе, несмотря на все старания и ухищрения.
Возможно, потому, что те другие — простые любительницы, а на эту работает целый штаб… А во дворце везде незримо присутствует группа поддержки.
— Это хорошо, — прошептал я ей в ухо, — что вы мне рассказали. Теперь мы с вами друзья… Дружба приносит только пользу, а любовь иногда и вред.
— Ваша светлость…
Я сказал жарким шепотом:
— Мужчины смотрят на женщину, как на живительный напиток. Что женщин самих мучит жажда, они замечать не желают. Увы, леди Лилионна, я тоже такой… нормальный.
Барон Альбрехт с утра свеж и бодр, жипон на нем новенький, с иголочки, расшит золотыми нитями, а на груди обязательная золотая цепь с крупным загадочно поблескивающим камнем в серебряной оправе.
Мне показалось, что смотрит на меня как-то не так, что значит, уже осведомлен. Весьма осведомлен. И вообще, думаю, уже весь двор осведомлен, это в интересах определенной группы, борющейся за влияние.
— Ваша милость, — обратился к нему я.
— Ваша светлость, — ответил он с церемонным поклоном.
— Как спалось?
— Как младенцу, — ответил он, как мне почудилось, с некоторым вызовом. — Как безгрешному младенцу!
Я возразил благочестиво:
— Все мы появляемся на этот свет уже отягощенными грехом происхождения от животных предков с их дикими и плотскими инстинктами. Я имею в виду нашу прародительницу Еву, что понесла от этого грязного животного, Змея, от которого родила Каина и Авеля, наших родоначальников!
Он подумал, спросил с сомнением:
— Но дети бывают разные… одни в мать, другие в отца, третьи в дядю, четвертые в деда, а пятые вообще в соседа… так и люди, сэр Ричард… одни ведут род больше от Сифа с примесью крови Каина, а другие от Каина с малой примесью крови Сифа…
Я спросил с подозрением:
— Это вы к чему, крайне любезный сэр?
Он воскликнул патетически:
— К тому, что ваша светлость ведет свой род напрямую от ангелов небесных, таких чистых и непорочных, что прям плакать хочется! Вот как взгляну на вас, так и хочется.
— Ага, — сказал я, — понял. Но завидовать нехорошо, учтите, сэр. Это грех и даже гордыня. Вот вам нынче наказ государственной важности. Тщательно изучите родословную леди Лилионны, ее нынешнюю родню, связи, вкусы и политические пристрастия всех, даже самых дальних родственников.
Он хмуро поинтересовался:
— Что, настолько хороша?
— Нет слов, — ответил я. — Теперь надо понять, почему.
Он хмыкнул, иронически поклонился.
— Ваша светлость…
— Ваша милость, — ответил я.
Он ушел, я некоторое время думал о Лилионне. О таком всегда думается хорошо, даже мыслится, без напряга и с великим удовольствием. Потому я взял себя железной рукой за хвост, пару раз со смаком с размаха хряснул о стену, после чего во мне протрезвело, я начал ломать голову над тактикой морского боя больших кораблей с множеством малых.
Как ни выкручивай мозги и ни брейнстормингуй, но уже видно, хоть и не сразу, что в поисках оружия нужно смотреть не в античность, а в далекое будущее. Самое удачное решение для парусного флота — это гарпун. Гарпунная пушка, из которой били китов, но точно так же можно бить и малые суда.
Вообще-то гарпунная пушка — это мощный лук, называемый гастрафетом. Он может с силой и достаточно точно бить огромной стрелой, размером с рыцарское копье, Их применяют редко, катапульты и требушеты значительно эффективнее. Гастрафеты против крепостных стен бесполезны, а в полевом сражении успевают выстрелить только раз, а дальше либо наступающие сомнут, либо придется стрелять в спину своим, что идут в наступление.
Однако установленные на корабле, они могут успеть выстрелить несколько раз. Главное же, в морском сражении достаточно и одного удачного выстрела. Корабль пойдет на дно, какая бы сила ни металась по палубе, потрясая мечами, нужно только пробить борт ниже ватерлинии.
Кроме того, изобретенный не то ассирийцами, не то персами или финикийцами, гастрафет был хорош уже в эллинской армии, но эллины даже паровую машину не раз делали, гелиоцентричную систему разгадали и атомарную структуру материи открыли, ну и что?
Сейчас открываем и делаем все заново. Вообще-то привычные арбалеты — это те же гастрафеты, массовое применение которых отбило нападение карфагенского флота великого полководца Гамилькона, попытавшегося захватить крепость Мотию на западном берегу Сицилии.
Само слово «гастрафет» более точное, чем «арбалет», так как состоит из слов «живот» и «лук», то есть заряжается, когда упираешь конец в землю и наваливаешься животом, чтобы натянуть тугую тетиву, а «арбалет» из слов «дуга» и «метать», но восстанавливать справедливость в таких вопросах не мое дело, пусть будет арбалет, мне нужно только, чтоб он был как можно более мощным.
Гастрафеты античности били на двести пятьдесят ярдов. В то время как лучшие композитные луки — только на пятьдесят. Плутарх в своих «Изречениях царей и полководцев» записал, как сын Аргесилая Архидам, увидев, как далеко и точно бьет гастрафет, воскликнул с горечью: «Великий Геракл! Вот и конец всем доблестям».
На основе ручных гастрафетов были созданы станковые, что стреляли намного дальше и мощнее, хотя и заряжать приходилось дольше, но я, если воссоздам их по старинным чертежам без изменений, буду круглым дураком. Пусть другие этого не увидят, но я буду именно круглым дураком, потому что знаю, как на смену веревочной тетиве придет стальная проволока, а деревянную дугу из ясеня заменят стальной полосой.
И пусть это не станет массовым явлением, но корабли уж постараюсь вооружить по полной мере. И не тем, которое есть, а которое могло бы быть. Корабли терять — удовольствие дорогое…
Ничего не придумав с ходу, как очень хотелось, я хлопнул в ладоши, тотчас появился сэр Жерар и молча склонил голову.
— Сэр Жерар, — сказал я, — отыщите и принесите фолианты из королевской библиотеки.
— Все?
— Зачем мне все?.. Вы что, читать мысли еще не научились? Тоже мне, царедворец! Господи, какие здесь все дикари… Мне нужны те, в которых описывается осадная техника и различные метательные устройства, привычно называемые нами баллистами, а то и вовсе катапультами, подразумевая и онагры, и «скорпионы», и требушеты, и эйнармы.
— Эй… — проговорил он, — чего?
— Эйнармы, — повторил я, — да не заморачивайтесь! Просто несите.
— Слушаюсь, ваша светлость.
Немного прибалдел, вижу по лицу, я кивнул ободряюще, он еще раз поклонился и торопливо вышел.
Я покосился на зарешеченное окно, там на подоконнике простой деревянный крест на массивной золотой подставке, дерево потемнело от времени, зато ярче видна игра драгоценных камней в оправе из благородного металла.
В прошлый раз вроде бы не было, мелькнула вялая мысль. Если король Кейдан успел увезти с собой драгоценности, то сейчас кто-то стаскивает во дворец подобное, и в первую очередь — в покои майордома, все еще не понимая, что это за странный титул — эрцгерцог.
Явился сэр Жерар не скоро, в руке лишь свернутый в трубочку листок, виновато развел руками.
— Ваша светлость…
— Сэр Жерар, — ответил я в нетерпении, — принесли?
— В королевской библиотеке лишь любовная лирика, — сообщил он. — Великое множество фривольных сочинений, не увидел бы их отец Дитрих, удар хватит, множество альковных историй… с иллюстрациями, весьма подробно и… гм…
— Правдоподобно?
— Точно, сэр! Вы как будто сами их все прочли!
— Не читаю, — отрезал я твердо. — Библиотека крупного государственного деятеля должна состоять совсем из другого рода литературы! Кейдан не был крупным.
Сэр Жерар заметил тихонько:
— Он вообще не был деятелем.
— Почему так думаете?
— Иначе дал бы вам отпор получше, — ответил он. — Сторонников у него в Геннегау больше, чем мы думаем.
— А это что у вас? — спросил я.
Он протянул листок.
— Это все, что нашел.
Я тупо смотрел на стих, написанный витиеватым почерком, потом заметил, что на полях небрежно нарисованы различные требушеты и катапульты. Гримаса истории в том, что Петрарка всю жизнь писал на латинском языке трактат об Африке, а на полях, балуясь, набрасывал стишки на простонародном итальянском в честь своей подружки Лауры. С тех пор помнят основоположника итальянской поэзии и эту Лауру, и почти никто на свете не слыхал о никому не нужном трактате.
На полях довольно умело нарисованы эти штуки, кто-то свое дело знал, но я всмотрелся и требушеты, катапульты и все виды тяжелых баллист отбросил сразу, хоть и с тяжелым сердцем. Попасть с качающегося корабля по другой качающейся штуке, что к тому же идет под парусом — задача непосильная для любого Архимеда, а я еще тот перипатетик.
Часть III
Глава 1
Обед я велел подать в свой кабинет, уверенный, что пожру быстро и в приятном одиночестве, одним глазом в карту, масляные губы можно о скатерть или о штору, если та на расстоянии протянутой руки, однако следом за подносом, на котором двое слуг