— Ваша милость, — обронил он, — страны процветают только при незаметных королях.
— Как это?
Он сказал осторожно:
— Великие короли ведут великие войны и разоряют свои страны больше, чем чужие. В истории остаются даты грандиозных битв, захваченные и сожженные города, а не то, сколько король построил школ, сиротских и домов призрения, насколько снизил налоги… Когда король разбирает тяжбы лордов из-за титулов, он… гм… не ведет войны и не избивает народы.
— Но и разбирать тяжбы, — отрезал я, — не королячье дело! А извозчики… в смысле суды на что?.. Ах, у нас нет таких судов? Надо учредить! А еще кассационный и апелляционный. Плюс — суд пристяжных. И тогда королю останется либо воевать, либо утонуть в плотских утехах. Даже не знаю, что интереснее.
Мои покои соединены прямым проходом с покоями королевы, где сейчас располагается леди Лилионна, в коридоре ждут ее выхода фрейлины-подхихишки, уже проснулись ранние пташки, как и положено, раньше королевы, надо же помогать в утреннем туалете, сама она только зевать умеет…
Я прошел мимо фрейлин со словами:
— Леди…
Все они почтительно присели, кто застенчиво опустил голову, кто смотрит прямо перед собой, а кто и зыркает хитрыми глазками снизу в мое лицо: туда ли смотрю, заметил ли, какие у нее там нежные белые округлости, выдавливаемые наверх жестоким корсетом.
Вдогонку мне слышались тихие голоса:
— Ваша светлость…
— Ваша светлость…
— …Ваша светлость…
Впереди громко и торжественно прозвучали трубы, донесся мощный голос:
— Майордом!
Я быстрыми шагами вышел из боковой двери, коротко бросив:
— Милорды…
Допущенные в малый зал члены Тайного Совета и наиболее влиятельные лорды, красиво выстроившись в три шеренги, степенно склонили головы, все путем, я опустился в кресло, возложил длани на широкие подлокотники, в самом деле удобные для этого величественного жеста, выпрямил спину и обвел всех царственным взглядом человека, от которого ничто не скроется.
Все распрямились и с почтительными выражениями лиц ждут, никто не смеет открыть рот, пока к нему не обратится король… черт, в самом деле пора, что-то я затянул это дело. Сам начинаю чувствовать себя узурпатором, потому что еще полевой вождь, а требую королевских почестей. Или не требую, но все равно получаю, а это выглядит как краденое.
— Что у нас на сегодня? — спросил я звучно. — Сэр Жерар?
Сэр Жерар поклонился и сделал шаг вперед.
— Ваше… ваша светлость, — сказал он, я посмотрел с подозрением, но сэр Жерар просто обмолвился, потому что дворец королевский, придворные тоже, ритуалы королевские, а сижу я на королевском троне. — Ваша светлость… прибыл гонец из Армландии.
Я оживился, потер ладони.
— Давай его сюда! Давно оттуда никаких вестей.
Сэр Кристоф Шлоссер, армландский лорд, сказал с обидой:
— Ваша светлость, почти ежедневно прибывают армландские рыцари и священники в помощь вашему благородному завоеванию!
— Да-да, — согласился я, — моя светлость не совсем точно выразилась. Я имею в виду, как там в целом…
В зал вошел из дальней двери высокий мужчина в доспехах, но без шлема, с плеч свисает, закрывая спину, длинный алый плащ, на груди герб рода Пурпурной Лилии, шаги уверенные, лицо жесткое и хмурое.
Все расступились, он остановился в двух шагах от помоста и кротко склонил голову.
Сэр Жерар сказал бесстрастно:
— Виконт Рутгер Хауэрден, гонец из Армландии.
— Милорд, — сказал я.
— Ваша светлость, — ответил он и, не дожидаясь моего кивка, сказал быстро: — Ваша светлость, тревожные вести.
Я насторожился.
— Из Армландии?
— Да, ваша светлость, — ответил он быстро и четко. — Король Гиллеберд усилил свои пограничные замки новыми башнями, построил дополнительные стены, а также усилил их войсками. В замке Пронзающий Тучи около тысячи солдат, а в Холлиграде — еще две тысячи.
Барон Альбрехт охнул, сэр Растер выругался. Понятно, никакой замок не прокормит и половины такого гарнизона, а это значит, войска скапливаются перед переходом границы. А мы тут увязли с войной в Гандерсгейме, раздразнили пиратское гнездо, бросили все ресурсы на строительство большого океанского флота…
Я сказал тяжелым голосом:
— Я вижу, вы спешили так, что дорожная пыль въелась в вашу кожу и пропитала одежду. Сэр Жерар, распорядитесь, чтобы сэра Рутгера Хауэрдена накормили, помыли и отвели ему хорошую постель.
Один из старших слуг сделал виконту знак, тот поклонился мне и отбыл, а барон Альбрехт проговорил мрачно:
— Расчетливый гад… Момент для давления выбрал самый удачный… Лучше и не выберешь.
Сэр Жерар спросил в недоумении:
— Но… зачем? Его купцы торгуют по Сен-Мари, как у себя дома, без пошлин! Он получает хорошую прибыль, облагая их налогами. Что еще?
Я сказал медленно:
— Это хорошо было бы для его соседа, Роджера Найтингейла, короля Шателлена. Тот воевать не любит и не хочет, а Гиллеберду все равно, каким путем получать преимущество: торговым, дипломатическим или военным.
Сэр Растер прорычал:
— Дайте мне рыцарскую конницу и пять тысяч пикейщиков, я отброшу его к стенам его же столицы!
— Вряд ли, — сказал я невесело, — он сам рвется в войну. Начинается, мои друзья, то, чего я так не люблю… Да-да, интриги, дипломатия, раскачивание лодки, шантаж, скрытые угрозы… а все-то он хочет, как предполагаю, увеличить свою долю в наших проектах.
— Это как?
— Например, — сказал я, — хочет иметь свои корабли в нашей гавани. У него же выхода к морю нет, вы не забыли? Но если другие короли это принимают как данность, то Гиллеберд постоянно готов изменить при удобном случае… В общем, сэр Растер, давайте пока не будем пороть горячку. Если бы Гиллеберд хотел напасть, он бы все приготовления сумел проделать тайно. А вот так демонстративно… Сэр Жерар, пошлите к его двору гонца, узнайте, что его встревожило, предложите помощь, если вдруг какой лорд вздумал взбунтоваться против его воли… Это он, конечно, отвергнет, однако наверняка сообщит как бы невзначай о своей заинтересованности…
— В чем? — спросил он, не дождавшись конца мучительной паузы.
— В чем-то, — ответил я. — Это ваша задача, узнать, в чем дело. И постараться дать как можно меньше. Не люблю торг, но что наша жизнь, как не постоянный торг?
Сэр Жерар сказал угрюмо:
— Ваша светлость, теперь по поводу вашего… флота, простите за грубое слово.
Глава 5
В зал вошел очень пышно и вычурно одетый человек в громадной трехэтажной шляпе с затейливо изогнутыми краями, вздернутыми плечами, широкий в поясе, одежда вся в тщательно собранных складках, что-то новое в моде, издали эффектно сорвал шляпу, поклонился, да не просто, а станцевал нечто эдакое, так выглядит его поклон с помахиванием шляпой, прыжками, сменой ног и красивым разведением рук.
Сэр Жерар провозгласил с каменным лицом:
— Мастер Френк Мазон, главный художник верфи.
Я сказал с интересом:
— Мастер Мазон?
Он гордо выпрямился и сказал с великим достоинством художника, прекрасно понимающего, что художник — это все, а короли и всякие майордомы — всего лишь мелкие и временные управители:
— Ваша светлость, я разработал систему украшений ваших великолепных кораблей, которую уже скоро можно будет начинать готовить с вашего высокого разрешения…
— Украшений? — переспросил я с настороженностью. — И что изрекли в своей великой мудрости святые отцы Бонидерий и… как его, который совсем лысый? Им, насколько помню, поручено руководить строительством кораблей.
Он ответил с негодованием:
— Священники! Что они могут понимать в высоком искусстве?..
— А все-таки?
Он гордо вскинул голову.
— Они… они ссылаются на ваше личное распоряжение, ваша светлость! Утверждают в своем невежестве, что вы такое сказали!
— Так и говорят? — переспросил я. — Хорошо. А то я уже думал, что пойдут по проторенной. Да, все верно, никаких дурацких и глупых украшений, что удорожают стоимость корабля на треть, а то и больше. А то еще и ухудшают его мореходные качества.
Мастер Мазон охнул, глаза полезли из орбит.
— Ваша светлость, — выговорил он с трудом, словно произносил нечто святотатственное, — как можно такое чудо выпускать без украшений статуями царственных зверей, мифологических героев?
Я отрубил жестко:
— Лучшее… и единственное украшение — кресты на парусах. Спросите отца Дитриха, нашего духовного вдохновителя. Крестоносцы не нуждаются в суетных… финтифлюшках. Наша вера — наша ценность и наша защита.
Он поклонился, но не отступил, как я ожидал, не удалился робко и молча, а вскинул голову и посмотрел прямо и бесстрашно.
— Ваша светлость, — сказал он вздрагивающим голосом, — корабль — тот же человек. Бедный корабль, как и бедный человек, ходит в обносках и без украшений, а вот ваша светлость в дорогом бархате, шитом золотом, на вас золотая цепь с кулоном из рубина в обрамлении, если не ошибаюсь, мелких изумрудов из копей Блэкчета?.. А ваша украшенная золотом и опалами шляпа?.. А ваш пояс, над которым трудились лучшие мастера Сен-Мари, делая его произведением искусства?.. Так почему же отказываете в этом кораблю? Цели украшения одни и те же!
Я поморщился.
— Какие?
— Внушать, — ответил он бестрепетно. — Когда видят такое богатство, вложенное в постройку и украшения, человек начинает трепетать перед подобным могуществом.
Я подумал, он выпрямился и ждал, готовый хоть на плаху за убеждения, гордый и несгибаемый.
— Да, — сказал я мрачно, — таков порядок, все к этому привыкли. Богатый, как дикарь какой-то, все свои сбережения цепляет на себя, чтобы все видели издали… Но по-настоящему богатый, который действительно богат, не нуждается в этой показухе. Мы сделаем корабли нарочито и подчеркнуто без единого украшения! Прекрасные элегантным корпусом, изумительными очертаниями бугшприта, гордым разворотом мачт. Понимаете, великий мастер?
Он смотрел напряженно, стараясь поймать мою мысль.