Она очаровательно надула губы.
— Я уж надеялась, что вы та-а-акое спросите, что я покраснею и застесняюсь вся… А это, гм… Император учел, что политику делают мужчины. Это мужской мир! Мужчина встречает другого мужчину всегда настороженно, зато для женщины сразу исключения… если не считать вас, конечно. Потому мне в таком мире везде легче, чем даже более опытным и знающим мужчинам. Только и всего, сэр Ричард! Разочарованы?
— Нет, — ответил я честно. — Так и предполагал, но не думал, что признаетесь. Вашему императору хвала за дальновидность и смелые решения.
Она напомнила скромно:
— Он и ваш император, кстати. Но это так, к слову. Ой, мне пора по делам, милый Ричард!.. Но все-таки с легитимностью поосторожнее, можно обжечь пальцы…
Она отступила в сторону, очаровательно улыбнулась и ушла в стену, а улыбка еще оставалась в воздухе, словно и Бабетта среднечеширской породы.
Сердце мое заколотилось чаще, я подошел и обозленно пощупал стену. Твердый холодный камень, даже не нагрелся, сволочь. То ли иллюзия, а сама Бабетта в двух шагах хихикает над моим глупым видом, то ли достаточно мощное колдовство, которое не по зубам какому-то там эрцгерцогу.
Глава 7
Во дворе празднично от богато украшенных повозок, кони все с султанами, упряжь блещет серебром, в конюшнях мест нет, у коновязей лошади все под такими роскошными попонами, что глаз не отвести, а гости все прибывают.
Весть о возвращении майордома из почти покоренного Гандерсгейма достигла и самых отдаленных земель королевства. Лорды прибывают на обязательный праздник и торжество, что закончится пиром, танцами в главном зале и на свежем воздухе, состязаниями в стрельбе из лука и гуляниями в королевском саду.
Я появился, когда в расцвеченном флагами и яркими полотнищами материи зале уже гремит музыка, вдоль стен столы с яствами, кто-то уже сидит и жрет, а в центре женщины вышагивают под музыку не чинным строем, а в самом деле танцуют, даже пляшут, это же Сен-Мари, а не строгая Армландия, здесь в ходу вольности и адюльтеры, смеются и хохочут, хотя, конечно, до таких непристойных танцев, каким будет вальс, еще далеко…
Как и положено, я сел в тронное кресло, улыбался милостиво, иногда кивал, иногда позволял себе небрежный дружественный жест, но не слишком, а то сразу нарушится некое равновесие в придворной иерархии.
Кстати, о равновесии, вроде бы и недолго отсутствовал, а новых лиц многовато. Хотя и не моей светлости это дело, но навести справки надо о каждом. При дворе не бывает мелочей.
Танцуют довольно легко и вольно, но женщины своей группой, а мужчины на некотором расстоянии выплясывают перед ними, хорохорясь и показывая, какие у них плечи, морды, и старательно втягивая отвисающие животы.
Барон Альбрехт наклонился к моему уху:
— Ваша светлость, не хотите ли принять участие?
— В чем?
— В веселии, сэр Ричард.
— Дык я веселюсь!
— Я имею в виду, в танцах.
Я посмотрел на чинно танцующих, поморщился.
— Боюсь, мой танец покажется здесь чрезмерно… благочестивым.
Он посмотрел на меня с некоторой странностью во взоре.
— Благочестивым?
— Ну да. Разве не благочестие мы принесли в эту погрязшую в грехах страну?
Он пробормотал:
— Да, конечно. Хотя мой дед как-то говорил, что необязательно самим есть то, что подаешь другим.
— Ваш дед был циник и распутник, — сказал я строго. — Разве не так?
Он взглянул несколько смущенно:
— Вообще-то он кончил плохо, вы правы. Но прожил весело.
— Мы не чернь, — напомнил я, — только она жаждет бездумно веселиться с утра до вечера, а о великом думать не желает и не умеет. Так что эта… веселитесь, барон. Меня не надуете насчет своего танцевания.
Он мрачно усмехнулся.
Среди молодых девушек я заметил одну, раньше не видел при дворе, яркая, хоть и с очень бледным лицом, зато густые черные волосы, перехваченные узкой красной лентой, пурпурные губы, изящной формы нос и рот, красиво и смело вычерченные брови, стройная фигура, полная уверенности и достоинства…
Я тихонько спросил у сэра Жерара:
— Это кто?
Он проследил за моим взглядом, нахмурился.
— Наверное, зря ее сэр Теренц пропустил… Я бы точно закрыл перед такой ворота.
— Почему?
— Это леди Глория Ваттер, — произнес он.
Я сказал сварливо:
— Думаете, я всех баб знаю?
— Вы даже слуг помните по именам, — ответил он хмуро.
— Так то слуги, от них польза.
— Леди Ваттер, — сказал он тихонько, — из четырех дочерей графа Финлэйна Дугласа была самой умной, всех видела насквозь и не упускала случая это показать. Из-за ее высокомерия и язвительности ее старались избегать, чтобы не стать мишенью острых насмешек. Однажды расчихалась, но никто не пожелал ей здоровья…
Я спросил тупенько:
— Невежливо, но… что тут такого?
Он посмотрел на меня с жалостью.
— Ваша светлость, у нас, как и везде, если девушке на три чиха не сказать хотя бы раз «Будь здорова!», то ее берет в жены злой гном из племени леприконов.
Я пробормотал:
— Добрые вы…
Он спросил:
— Правда?
— Ну да, — подтвердил я, — хотя бы гномы, но берут? А у нас в срединном такие чересчур умные остаются старыми девами. И не дают потомства. Так мир становится лучше и добрее.
Он зябко передернул плечами.
— Жестокое у вас общество.
— Да, — согласился я, — а леприкон… он как?
Сэр Жерар пожал плечами.
— Ну, трудно сказать… Если раз в год отпускает в мир людей… наверное, добрый?
— А она может не вернуться? — спросил я.
Он посмотрел в недоумении:
— Как это? Она ж замужем.
— Ну да, — пробормотал я, — ну да, разводы не предусмотрены. Здесь, чтобы развестись, рубят головы, как Генрих VIII своим женам. Тоже вариант экономии на адвокатах и разделе имущества… Мне кажется, она выглядит неплохо?
— Да, — согласился сэр Жерар. — Говорят, если обживешься, то и в аду неплохо. А настоящая женщина должна уживаться и с леприконами. С нами же уживаются?
— Да, — согласился я, — мы еще те леприконы… всем леприконам леприконы. Пойду-ка представлюсь. Все-таки я должен быть радушным ко всем… существам.
Леди Глория Ваттер ощутила мое приближение, обернулась, присела в поклоне.
— Леди Глория, — произнес я.
— Ваша светлость, — ответила она чистым ясным и в то же время слегка насмешливым голосом, в котором слышится подтекст: да-да, знаю, куда смотришь и что со мной проделываешь мысленно, но я даже не ударю, все вы такие…
— Надеюсь, — сказал я, — вам понравится при этом дворе, леди Глория.
Она спокойно смотрела мне в глаза, что-то в аристократическом лице от вечности и неспешного движения галактик, а в глазах настоящее звездное небо.
— Возможно, — ответила она контролируемым голосом, — а что, в нем нечто особенное?
— Не знаю, — признался я, — но вообще-то должно быть. Мы же гнусные захватчики с Севера, а я вообще отвратительный узурпатор королевского трона. У нас все не так!
Она огляделась.
— Правда? А мне показалось, ничего не изменилось.
— Человеческая природа гомеостатична, — объяснил я. — И сам человечек стремится к равновесию. Неосознанно. Как ни тащи к счастью, все равно в привычное дерьмо лезет. Ну сами видите…
Она усмехнулась:
— Правда? У вас интересный взгляд.
— Потому что я тоже леприкон, — объяснил я. — В своем роде. Только я леприкон внутри. Из скромности. А ваши там все нараспашку, что и понятно, все свои, таиться или защищать свои ценности не перед кем… А ценности в самом деле ценности?
Она улыбалась, глядя мне в глаза, но взгляд стал серьезным.
— Все зависит от угла зрения, — произнесла без всякой ехидцы. — Леприконы не видят солнца, а в этот мир могут подняться только ночью в новолуние и еще чтоб тучи закрыли даже звезды… зато они живут по тысяче лет, а женщины их никогда не старятся.
— Это серьезный козырь, — согласился я. — Главное, никаких морщин?.. И щеки не обвиснут? И на боках не нарастут горы дурного жира?
Она чуть усмехнулась.
— Да, вы тоже леприкон… хоть и не похожи.
— У меня просто другая раса, — объяснил я. — Высшая, разумеется.
Она засмотрелась на сидящих за столами, это молодежь пляшет, а солидные люди сразу жрать и пить, там такие жареные лебеди и гуси, что какие танцы, не смешите.
В ее глазах появилось изумление, наконец спросила тихонько:
— Что это у них в руках?
Я сразу понял, о чем она: рыцари Ундерлендов завезли в Сен-Мари такую странную штуку, как вилка, модницы сразу приняли ее с восторгом, щеголи тоже начали пользоваться с первого же дня, а нормальные люди хмурились и продолжали брать мясо и рыбу руками.
— Это называется вилка, — объяснил я, — придуман новый столовый прибор, что совершит революцию. Не верите? Начинается переход к бесконтактной еде… в смысле еду больше не берут руками, как животные. И отныне брать не будут.
Она смотрела загоревшимися глазами, вряд ли поверила, однако даже рот открыла в удивлении, год назад точно в Сен-Мари вилок не было.
В зал вошел отец Дитрих, его сопровождают два священника, но на пороге он бросил им пару слов, оба с поклонами развернулись и пропади за дверью.
Великий инквизитор на ходу поглядывал неодобрительно на орущих песни, там сразу стыдливо умолкли, он кивнул мне, ему моментально освободили место, но он долго не садился, оглядывая всех из-под кустистых седых бровей.
Мне показалось, что уже успокаивается и вот-вот опустится в кресло, однако глаза его метнули молнии, он заговорил громко и гневно, голос его загремел, как у пророка Ильи:
— Разве не видите, что это двурогое чудовище символизирует дьявола?.. Вы и так забываете прочесть молитву, садясь за стол, а еще и берете в руки эту мерзость?.. Я отлучу от Церкви всякого, кто будет пользоваться этими вилками… так их называют?.. и направлю папе прошение, чтобы он обнародовал такой билль…
Все затихли, кто-то в испуге выронил вилку, кто-то так поспешно бросил на блюдо, что звон услышали и во дворе.