– А… как?
– Не снимая лыж, – объяснил я. – Эх, теперь объяснять, что такое лыжи… В общем, на все вам отпускаю полчаса. А затем в седло и – галопом к побережью. Захватив всех своих доблестных рыцарей! Сумеете уложиться – Господь и дальше будет за вами присматривать, на вас рассчитывать. Нет – вычеркнет из списка.
Его лицо медленно светлело, словно из-за горизонта поднимается солнце и освещает его одного.
– Я оправдаю, – сказал он, – ваше доверие, ваша светлость! Правда, я еще не успел собраться, как мои рыцари, я их прибытия ждал только завтра, но все равно через полчаса буду в вашем полном распоряжении! И сразу же выступлю.
Я сказал одобрительно:
– Действуйте, дорогой друг! Докажите, что мужчины пока еще рулят в этом мире.
Он кивнул и пошел к женщине, я видел, с каким усилием старается не бежать, не вилять хвостом, мир вроде бы еще принадлежит мужчинам.
Рыцарство обречено, подумал я, глядя ему вслед. Эволюция подчиняется великому дарвиновскому закону выживания зауряднейших. Единственное, что вообще-то можно сделать, – это чтобы на смену рыцарству приходило… рыцарство! Я еще не знаю, как это сделать, но ради достижения такой цели… даже ради попытки ее достичь могу в качестве торжественного обета отказаться от чревоугодия, сластолюбия и скотоложества. Вообще-то я и раньше ничем этим не увлекался, но пусть обет будет, все-таки серьезное ограничение наших вольностей, а высвободившаяся энергия пусть будет потрачена с большим толком.
Еще раз бросил взгляд в спину Моргана, он почтительно целует даме ручку, а она нетерпеливо поглядывает в мою сторону. Я, во избежание, отправился в свои покои, по дороге встретил Бобика, погладил, сказал, что да, люблю, в самом деле люблю.
Он унесся, счастливый, а я пошел к себе, отвечая на поклоны дворян и глядя поверх склонившихся голов челяди. Чем больше кабанчик нагуливает жир, тем опасливее посматривает на хозяина. Может быть, именно поэтому челядь меня заранее не любит и боится, все-таки при герцоге жилось вольготно. С другой стороны, еще есть люди, которые наглеют, если их ежедневно кормить, это учитывать надо любому хозяйственнику.
Как известно, есть несколько способов разбивать сады, но лучший из них – поручить это дело садовнику. Здраво поразмыслив, я вызвал Кемпбелла, тот явился моментально и склонился в поклоне, на всякий случай даже чуть перепоклонился, от перепоклона хуже не будет, а причуды нового хозяина не узнаешь сразу.
Я измерил его оценивающим взглядом.
– А скажи, любезный, насколько плотно герцог занимался хозяйством?
Он ответил осторожно:
– Да, ваша светлость… занимался.
– Всем?
– Ну, – ответил он, раздираясь между лояльностью к прежнему хозяину и стремлением не слишком соврать, – он предпочитал благородную охоту…
– Понятно, – согласился я. – Это главное для благородного человека. Благородная охота для благородного… ага. А ты больше по всякой мелочи, верно? Типа всех накормить, нагрузить работой, проверить исполнение, дать задания на завтра…
Он потупился.
– Все верно, ваша светлость. Вы как в воду смотрите.
– Вот и прекрасно, – сказал я с чувством. – Как говорят каменщики, большие камни не ложатся хорошо без малых. Верно? Продолжай руководить всем хозяйством и дальше. А я буду присматривать за тобой. За одним легче, чем за всеми этими бестолковыми муравьями. Никаких особых перемен не планирую, а если и будут, то быта особо не коснется. Да и вообще кузнецам зачем знать о переменах в высокой политике?
Он выпрямился, лицо от приятной неожиданности порозовело.
– Я счастлив служить вашей светлости!
– Иди, – разрешил я. – Ветер шумит и ломает ветви наверху, а у подножия должно быть тихо.
– Истинно мудрые слова, ваша светлость!
– Да-да, – согласился я, – я весь такой мудрый… Кстати, после гибели герцога, как я слышал, оживились разбойники. Наверное, им показалось, что я не так страшен, как Хорнельдон?..
Он смиренно потупился.
– Не могу знать, ваша светлость.
– Возьми бумагу и запиши, – велел я. – Мой приказ. Я, Ричард Длинные Руки, вступил в управление… нет, во владение крепостью и землями… можешь все перечислить, и приказываю прекратить все самовольства и грабежи. Все, кто ослушается, будут наказаны по всей строгости закона…
Он в недоумении поднял голову.
– Как-как?
– По всей строгости закона, – повторил я автоматически, поперхнулся. – Ах да, что это я… Последнее слово не пиши.
Он кивнул:
– Я так и подумал, что ваше сиятельство оговорилось. «…будут наказаны по всей строгости!» Все, записал.
– Отлично, – сказал я. – Промокни, высуши и вели обнародовать. Суровость властителя говорит о его человеколюбии, понял?
Он ошалело кивнул:
– М-да, конечно….
Будут наказаны по всей строгости, повторил я про себя. А потом это и станет законом. Когда утвердится, и если народ примет именно такое решение вопроса.
Глава 2
Морган, как и поклялся, явился через полчаса, гордый и несчастный одновременно, но на меня посмотрел честными глазами человека, выполнившего обет.
– Ваша светлость, я в вашем распоряжении!
– Надеюсь, – сказал я, – не очень нарушил ваши планы?
– Мои нет, – ответил он, – однако леди Эмили Дикинсон весьма удивлена. Даже изумлена, можно сказать.
– Никто ее раньше не игнорировал? – спросил я.
– Вы угадали, ваша светлость.
– Я вообще догадостный, – согласился я. – Но с ними надо ухо держать востро. Мигом на шею сядут и не дадут подвижничать. А что за жизнь без подвигов? И не жизнь, можно сказать. Надеюсь, Кемпбелл ее хорошо устроил. Она издалека?
– Нет, ваша соседка. Я тоже, кстати. Прибыла засвидетельствовать, как и положено, все-таки после смерти мужа управляется одна…
– И боится, – закончил я, – что могу отобрать ее землю?
– Или выдадите замуж, – добавил он, – за одного из своих рыцарей.
– Понятно, – сказал я. – Уже привыкла править одна? Давно овдовела?
– Недавно, – пояснил он, – но и при живом муже тоже… Есть женщины, что сразу берут в свои руки все хозяйство, чему мужья только рады. Леди Эмили как раз такая.
Я посмотрел на него с интересом.
– А почему вам самому на ней не жениться? Женщина молодая и красивая.
Он вздохнул:
– Ваша светлость, я не хотел бы оказаться тем мужем, которого ей навяжут. Это львица!.. А мы все предпочитаем покорных овец. У нас с нею просто дружба… хотя и странная.
– Чем?
Он развел руками.
– Однажды я ее, можно сказать, спас от бесчестья, а то и смерти. Хотя для таких женщин бесчестье и есть смерть. С тех пор она, как ни странно, от меня отдалилась, хотя раньше общались без затей.
Я посмотрел на него с большим интересом.
– Ого! Вы ее заинтересовали настолько, что она боится попасть в лапы вашего обаяния.
Он улыбнулся польщенно, однако покачал головой.
– Для занятых делом женщин, – сказал он, – как я понимаю, садовник и есть просто садовник, каменщик – просто каменщик. Для женщин бездельничающих, их абсолютное большинство, и садовник, и каменщик – мужчины. А так как женщины – дуры и бездельницы, то для них мужчины в первую очередь именно мужчины. Для леди Эмили я отныне стал только ее спасителем, которого она почему-то побаивается, а вот как мужчиной не интересуется совершенно.
Я покачал головой, но смолчал, а он продолжал тяжеловесно выстраивать аргументы:
– Вообще-то я и сам бы это предпочел, я таких женщин побаиваюсь, но с другой стороны… как-то задевает. Не то, чтобы обидно, я выше такой мирской суеты, себе цену уже знаю, прошла пора неуверенности, я не юный барон Гедвиг, но все же она должна бы замечать мою чисто мужскую стать, могучий разворот плеч, физическую силу и вообще прочие благородные черты, начисто отсутствующие у большинства соседей…
– Да замечает она, – сказал я беззлобно, – эти хитрые лисы все замечают!
– А почему не показывает вида?
– А потому!.. Сэр Морган, потому!… Просто потому. Ждете от них разумных поступков? Тогда женщины потеряют половину прелести. Выпейте лучше вина, все пройдет. Вообще-то нам, мужчинам, лучше думать о Родине, а потом о себе… Я имею в виду земли Гандерсгейма, его богатства и сокровища.
Он воскликнул жарко:
– Я пойду готовить рыцарей!
– Но не на ночь же глядя? – сказал я с укором. – Им, кстати, тоже надо чуточку отдохнуть.
Во дворе деловитая суета, у прибывших осматривают коней, двоих повели перековывать, из кузницы доносится стук молота, из пекарни несет ароматом свежего хлеба.
Неистовый закат охватывает все бескрайнее небо от востока и до запада. В западной части разверзлись пурпурные бездны, даже не облака, а раскаленные скалистые горы искрятся оранжевым огнем на сколах. По выгнутому своду замерли красные и багровые волны, похожие на застывающие потеки тверди расплавленного купола над миром, спасающего от чудовищ из космоса.
Трепет прошел по нервам, ощущение небывалого и величественного придавило с такой силой, что ощутил себя крохотнейшей букашкой перед таким величием. С душевным трепетом смотрел и смотрел во все глаза, пока нечто глубоко в вечно бунтующей душе человека не возмутилось: какого хрена? Весь мир и вся вселенная созданы только для меня, я – вершина мира и творения! Так что да, неплохо, неплохо. Одобряю.
А теперь пойду спать. Наверное. Если засну. Но пусть все знают, что пошел спать. Это показатель, или, как говорят теперь, сигнал, что уверен и спокоен, все идет хорошо и по-задуманному. А если кто решит, что явился беспечный дурак, то обломится. Я не дурак, по крайней мере не круглый. И спать не лягу.
Сердце мое дрогнуло, а сквозь меня, как через рыбью сеть с крупными ячейками, пронесся холодный ветер. Я быстро огляделся, ничего опасного, я один в своих покоях, это всего лишь вершины далеких гор заискрились от близости опускающегося солнца, почти белого, как накаленное в горне железо. Оно сползает медленно, однако на крыши и башни уже пал печальный отсвет зловеще багрового заката.