Перед глазами, как мне казалось, поплыло, я ошалело мотнул головой, но не почудилось: глубоко врезанные в камень символы двигаются, переползают с места на место, меняются местами, создают некие фигуры, цепочки…
– Да пошел ты, – сказал я, – не археолог я, понятно?.. Не заинтересуешь везти в музеи, а по дороге чтоб нападали всякие аменхотепы и нефертити…
Меч взлетел над головой, я ударил не сильно, чувствую, ничего не получится, но проверить надо, да и как не вдарить, если можно. Железо высекло сноп искр, словно с силой чиркнул по точильному камню, на камне ни царапины, а на мече длинная зазубрина.
– Сволочь, – сказал я в сердцах. – Мой бы молот сюда… ты бы у меня садовым песочком рассыпался… Хорошо, попробуем так…
Молитвы не помогли, как и удары мечом, кинжалом. Снизу на склоне холма послышалось тяжелое дыхание, граф и барон взбираются на четвереньках, оба дышат хрипло и надсадно, а наверху без слов рухнули на спину.
Гатер прохрипел сухим горлом:
– Если бы… пришлось драться хотя бы с воробьями… я бы отдал им свой меч…
– И я признал бы себя побежденным, – признался барон. – Ваша светлость, а лук зачем?
– А вдруг стрелами смогу, – признался я. – Может, совсем одурел, но уже все перепробовал, только что лбом не стучал… Хотя вообще-то это мысль…
Барон приподнялся, сказал хрипло:
– Не надо… Вдруг да камень крепче вашего лба?
– Тогда вставайте, – сказал я, – и думайте, как эту штуку уничтожить.
Граф простонал:
– Мне всегда думалось лучше лежа.
Я удивился:
– А над чем вы думали?
– Ни над чем, – признался он. – О чем вообще может мыслить благородный человек? Как не уронить себя в обществе, как погалантнее подхватить оброненный дамой платочек…
– И дать в рыло тому, – прошептал барон, – кто бросится наперехват.
Я удивился:
– Барон, мне прискорбно такое слышать! Вы поступали так грубо?
– Нет, – признался он, – но так поступали со мной… Ваша светлость, а нельзя его заклятием?
Я развел руками.
– У меня вообще не бывает заклятий. Я не колдун, я паладин. У меня только защитные, лечебные и ретирадные.
– Жаль, – сказал барон.
Он с трудом поднялся, вытащил меч и посмотрел на меня. Я кивнул, разрешая. Граф тоже приподнялся и с завистью наблюдал за юным бароном, тот по молодости быстрее восстановил дыхание, рукоять меча в его руках сидит крепко, а в глазах разгорается злая решимость.
Меч тускло блеснул багровым на фоне пламенеющего неба. Раздался хрустящий удар. Граф охнул и пригнулся, над головой пронесся обломок острой стали.
Барон тупо смотрел на рукоять в ладонях. Я сказал поспешно:
– Это не ваша вина, барон! С подлыми заклятиями бороться честному человеку трудно.
Граф поднялся на четвереньки, глаза огромные, посмотрел на небо.
– Ваша светлость… Эта сволочь сказала, что с заходом солнца три камня откроют проход полчищам гнусных тварей ада?
– Да, – ответил я.
– Так солнце уже заходит! – взревел он.
Я не успел слова сказать, как барон с хриплым криком ярости ринулся вперед, ударился грудью о камень. Тот качнулся и тяжело скатился с каменной плиты.
Граф сделал движение остановить, но покрытый знаками шар покатился по склону все быстрее и быстрее. На камнях подпрыгивал, падал в траву, дальше только по исчезающим стеблям видно его путь. Дважды вздрагивали и трепетали тонкие березки, наконец совсем исчез из виду, только еще раз вылетели на пути из кустарника вспугнутые птицы, донесся слабый плеск и чавк, затем все стихло.
Я быстро посмотрел на горизонт, верхний краешек солнца ярко блеснул, словно пустил зайчика в глаз, и сразу в мире стало уныло и багрово.
Граф прошептал хрипло:
– Успели?
– Надеюсь, – ответил я без уверенности. – Спасибо, барон. Гениальность – в простоте. А я дурак. Вот как важно вводить в советы мудрых совсем юных и желторотых! У них свои оригинальные методы, которые мудрым и в головы не придут!
Барон сказал убито:
– Нет, я все-таки… не умен. Вы меч сохранили.
Граф сдержанно улыбнулся, похвалы все любим, сказал деловито:
– Как я понял, им надо все три… иначе не получится открыть врата?
Барон сказал с нажимом:
– Я все-таки спущусь и попробую выловить в болоте. Там неглубоко. Приведу с собой кузнеца с его молотобойцами.
– Не успеете, – сказал я. – Ночь… Внизу уже темно. Завтра разве что изничтожите.
Барон посмотрел истово, на лице пламень веры, расправил плечи.
– Ваша светлость, я останусь там и ночью. На всякий случай.
– У болота? – изумился я.
Он кивнул, голос прозвучал очень серьезно:
– Как я понял, те твари могут попытаться найти и встащить на прежнее место. Если придут, я сумею их встретить.
Граф тяжело вздохнул.
– Он прав, ваша светлость. Я останусь с ним. Если все пройдет хорошо, ничего с нами не случится. Разве что комары напьются нашей крови, а тут они громадные, сволочи.
– А если, – спросил я, – те темные гады догадаются, где искать зачарованный камень?
– Два меча лучше одного, – ответил граф кратко.
Я посмотрел на небо, слабый свет поднимающейся из-за леса луны озаряет облака, внизу земля серебрится легким призрачным туманом, похожим на жидкий свет. Звезды становятся ярче, а воздух прохладнее.
– Пробуйте, – разрешил я. – Хорошо бы на всякий случай сбросить с холмов и остальные два… но уже не успеваем. Разве что завтра с утра можно бы… Но вообще-то важна не сама ночь, а полночь. Тогда успеем. Граф, вы какой выбираете?
Граф не сразу сообразил, о чем я, а когда понял, поспешно поклонился.
– Ваша светлость, выбирает старший по титулу.
Я вздохнул.
– Вот уж не думал, что и здесь проблема выбора. Трудно быть христианином…
– Что делать, ваша светлость. Герцог – вы.
– Хорошо, – сказал я, – мой холм слева, ваш – справа. Если камень там такой же, можете привязать к седлу и тащить в замок. Надеюсь, молотобойцы сумеют разбить на сотни осколков. Раскидаем по белу свету, у волшебников слюней не хватит склеивать.
Он произнес с твердостью:
– Жилы порву, но сделаю!
У подножия холма глубокая тень, багровое небо там, наверху, а здесь чернота, почти ночь. Я пронесся по лощинке, как бегущий от собак олень, почти с разбегу взбежал на второй холм, этот пониже, так показалось, или склон более пологий.
В груди тревожно ноет, хотя вроде бы на эту ночь мы вражеские планы вторжения сорвали. Не сразу позволил себе понять, что боль там из-за Илларианы. Стараюсь думать только о деле, о спасении мира, но как-то у нас получается, что одна женщина становится важнее всей вселенной. Это же плохо, я веду себя, словно всего лишь примитивный мужчина, самец, а не человек с запросами…
Этот колдовский камень устанавливали, видимо, первым. Не просто взгромоздили на гранитную плиту, но и чем-то укрепили, словно приклеили или срастили с основанием. Над первым всегда трудятся дольше, это потом все на поток…
Я пробовал так и эдак, наконец приволок большую глыбу и, действуя как тараном, после множества ударов услышал треск. Каменный шар качнулся и, сверкнув свежим сколом, тяжело упал на землю.
– Ненавижу колдунов, – пробормотал я, дыхание стало горячим, как у дракона, – ничего, инквизиция и здесь поработает… Весь мир насилья мы очистим…
Снизу затрещало, ветки кустарника раздвинулись. Граф Гатер поднимается наверх почти бегом, на ходу склоняясь так, что касается руками травы.
– У вас уже? – спросил я.
Он кивнул, не в силах ответить, в груди одни хрипы, наконец выдавил:
– Ваша светлость, – выпалил он жарко, – там такое… такое…
Я быстро огляделся, никто за ним не гонится, сказал строго:
– Отдышитесь, граф.
– Ваша светлость… надо спешить…
– Ведите, – велел я. – Только вот спихну это вниз…
Вниз бежать легче, граф спешил к холму, где должен был убрать камень-маяк, но, судя по его легкой сумке, камня не взял, а по времени, когда догнал меня, на вершине даже не побывал.
Тревога росла, но мы подбежали к тому холму, а там у подножия зловеще чернеет вход в подземелье или, как мелькнула мысль, внутренности тайного помещения. По обе стороны два человека с оружием в руках, один лежит, раскрыв рот, донесся сочный храп, второй спит сидя, упершись спиной в полусгнивший пень.
– Я видел, как сюда заходят люди, – прошептал граф.
– Может быть, охотники? – предположил я.
Он покачал головой.
– В черных балахонах. Вообще-то многие по ночам служат черные мессы, но кто на них обращает внимание?.. Но сейчас я подумал, уж простите за такое…
– Спасибо, граф, – сказал я твердо. – Думать – хорошо. Думать – полезно. Думать вообще-то надо даже нам, мужчинам, а не только монахам.
Он с облегчением перевел дыхание. Я начал подкрадываться ко входу, граф тихохонько двигался следом.
Под его ногой сухо хрустнула ветка. Сидящий охранник встрепенулся и вскочил, очумело поводя сонными глазами. Я с силой ударил его кулаком в лоб.
– Чего встал? Спи!
Граф оглянулся на второго, этот продолжает похрапывать, бесстыдно распахнув рот.
– Кто бы подумал, – пробормотал он, – что спать на службе полезнее, чем бдить?
– Парадоксы воинской службы, – ответил я. – Такие и награду получают первыми.
Граф пробормотал, заглядывая в пещеру:
– Вообще-то существуют награды за военное мужество и за гражданскую трусость. Так что все может быть…
Внутри стены пещеры укреплены камнем, кто-то поработал основательно, перед нами не медвежья берлога и не скромный скит отшельника Антония.
Граф решительно отстранил меня и шагнул вовнутрь первым.
– Простите, ваша светлость, – сказал он непререкаемо, – по кодексу Индевера в такие места первым должен входить младший по титулу. А здесь он я.
Ход темный, душный, сырой воздух, я начал сомневаться, стоит ли, в это время настороженные, как у коня, уши уловили далекое протяжное пение. Множество голосов, сплетенные воедино, доносятся словно из-под земли, а через несколько шагов ход понизился, я увидел впереди красноватый свет.