- Есть, - заверил я и улыбнулся колдуну: - Видишь, насколько у меня велико хозяйство. Даже доверенные люди не знают, что у нас и где.
Решетка, несмотря на толщину железных прутьев, медленно колыхается, как полотно под движением ленивого ветерка. Прутья не скрипят, не удлиняются и не сокращаются, все выглядит так, словно они из ртути, но я спинным мозгом чувствовал звездную крепость этой вещи.
Колдун смотрел исподлобья, я видел, как отчаянье борется с иногда вспыхивающими искорками надежды, но те сразу гаснут, как только колдун бросает взгляд на мое уверенное лицо.
- Кто ты? - повторил он с вызовом. - И почему вторгся сюда, куда волей госпожи Филиппы позволено вступать только мне… Учти, моя мощь безмерна!
- Потому ты и не бежал? - поинтересовался я. - Сейчас и вообще из замка?
Он кивнул, выпрямился, мощный и надменный, но я чувствовал его страх и растущую безнадежность.
- Да, - ответил он. - Замок может рухнуть, но это помещение уцелеет!
- Вряд ли, - заметил я. - Разве что земля, на которой замок… Да и то, гм… Но это так, реплика в сторону. Давай по делу. Я паладин, позволь представиться… Сэр Растер, не надо, я без церемоний, так что сам представлюсь. Это перед королями рискуем умалить свое достоинство, чего и страшимся, а с простолюдинами можно говорить свободно и открыто, мы всегда выше.
Растер посмотрел широко открытыми глазами, что с его запавшими медвежьими глазками на массивной гранитной глыбе лица непросто, а я продолжал отеческим голосом:
- Я - гроссграф, а это налагает. В том числе и сотрудничество со всеми слоями населения. Даже с неприятными мне лично, но ученые и книжники к ним не относятся. Книжников я уважаю! Сам как-то одну книжку читал. С картинками. Словом, вот мое предложение: присягу принимать не заставляю, но обязуешься служить не только чистой науке… и личной выгоде, но еще и обществу. За это я буду выделять гранды. И всячески поощрять.
Он поинтересовался надменно:
- Что значит поощрять?
- Это значит много, - ответил я уверенно, на ходу развивая мысль, - начиная от простой защиты культурного слоя интеллигенции… до снабжения некоторыми необходимыми материалами. Никакой ученый, работая в одиночку, не в состоянии собрать все нужные для колдовства, в смысле, для экспериментов, компоненты, а также ингредиенты! Потому исхитряетесь так, что смотреть неловко… А вот масса народа - может, даже не отрываясь от своих насущных дел. Потому колдунам не надо будет так уж трястись за свои коллекции… насколько я понимаю, это и есть истинная причина, почему ты не смылся? Или не знаешь еще, что замок захвачен моими победоносными войсками, и мы сейчас глубокомысленно решаем, кого вешать, на какие деревья и за какое место?
Он выпятил подбородок и сказал зло:
- Я остался потому… что смогу защититься!
- Ты уже защитился, - заверил я. - Все в порядке. Надеюсь, мы договорились?
Он промолчал, подбирая достойный ответ. Я обнажил меч Арианта, лезвие с жадностью впилось в созданное магией. По сверкающей стали клинка пробежали радужные разводы, я прорубил дыру, достаточную, чтобы пройти. Колдун не успел опомниться, как мы со злорадно улыбающимся Растером вошли в его кабинет.
Лицо колдуна стало мертвенно-бледным. Я вложил меч в ножны и сказал легко:
- Сэр Растер, не дергайтесь. Наша с вами святость и заслуги перед церковью так велики, что даже сто тысяч работающих у нас магов не поколеблют нашей верности Господу. В то же время могут способствовать укреплению обороноспособности великой Армландии! А также повышению авторитета в международных кругах.
Растер приосанился было, как же, у него, оказывается, заслуги еще и перед церковью, но все же спросил с понятным сомнением:
- А это не повредит нашей репутации?
Я воскликнул удивленно:
- Нашей? Да мы с вами как два светлых ангела!…
Он приосанился еще больше, но на лице оставалось сомнение.
- Это да, но что подумают…
- Чернокнижники, - сказал я, - такой же народ, как и плотники, каменщики, кожевники. Все работают на благо сюзерена и земель. К ним так и надо относиться. И вообще, они пока что все просто книжники, а запрет на чтение определенных книг начнется не скоро, в эпоху мракобесия, которую для смеху будут называть эпохой культуры.
Колдун не двигался, ни жив ни мертв, только следил затравленно, как по его лаборатории ходят два громадных человека в доспехах, но почему-то ничего не рушат.
Я оглянулся, указал ему на решетку с зияющей дырой. Колдун вздрогнул, лицо исказилось, но послушно повел дланью. По железным прутьям побежал рой искр, резко и сильно запахло озоном, решетка исчезла.
Растер хищно присматривался, к чему бы придраться и что бы разгромить, а я небрежно помахал рукой.
- Думаю, с интеллигенцией договорились. Сэр Растер, пойдемте. Нужно прикинуть, кому отойдут эти земли. Если слишком велики, разделим.
- Я даже знаю, - сказал Растер обрадованно, - как лучше раскроить эти владения. Чтоб одним грудинку, другим лопатки, третьим шейку…
- Охотно послушаю.
Мы вышли, я в дверях обернулся и послал магу одобряющую улыбку. Он содрогнулся и торопливо поклонился.
- Пришлю своего заместителя по научной части, - сказал я властно. - Зовут его Маркус, он посвятит в детали. Все, продолжай работу! О, сколько нам открытий чудных готовит просвещенья век…
Часть 3
Глава 1
Конечно же, я, как и абсолютное большинство населения, не читал Священное Писание. И даже не видел, как оно выглядит. Но делает ли это меня плохим человеком? Думаю, не делает даже плохим христианином, хотя такое не рискну сказать даже умному и проницательному отцу Дитриху. Священное Писание, как мне кажется, и так есть в каждом из нас, это всего лишь простейшая арифметика нравственных правил.
Они впитываются в человека сами по себе по мере того, как живешь, встречаешь перемены, относишься к другим людям. У одних звучат громче, у других едва слышны, но даже закоренелые злодеи чувствуют, когда поступают неправильно, и часто перед смертью каются, просят прощения.
Я, рыцарь и паладин Ричард Длинные Руки, никогда не читал Священное Писание и вряд ли прочту. На бумаге, в дереве или на камне. Потому что постоянно читаю в делах и свершениях достойных людей. Вижу в чистых глазах Макса, слышу в голосах людей, вижу в засеянных полях и вырастающих городах. Вижу в самой цивилизации, что, как феникс, снова и снова возрождается из пепла.
Уверен, что и погибала только потому, что нарушала эти правила. Уже не отдельные люди, те нарушают часто, а как цивилизация нарушила, за что и поплатилась. И если мы удержим в рамках нравственности Священного Писания или целесообразности, называй как хочешь, пусть не себя, свиней поганых, нас удержать трудно, а цивилизацию, то сумеем избежать новой катастрофы, что останется в памяти выживших как Очередная Великая Война Магов.
Если на этот раз не испепелит планету так, что и шахтеры не выживут.
Холодок пробежал по моей шкуре, я поежился. Дорога из Зорра дальняя, но должны бы уже приехать отец Дитрих, а также те, на кого бы я сумел опереться. Мне мало просто преданных мне рыцарей, они слишком уж от мира сего, чистого, благородного и зашоренного, нужны такие, как барон Альбрехт, но хорошо бы без его доли цинизма и меркантильности.
Я вздрогнул, открыл сонные глаза. Справа от меня в трех шагах багровые угли костра, спина мерзнет от ночного холода. Если бы я не сказал гордо вчера вечером, что буду спать у костра вместе с остальными, то, может быть, не лезли бы в голову тревожные мысли о нравственности и судьбах цивилизации, а снились бы голые бабы, ну люблю эти сны, люблю, хоть и просыпаюсь иногда с мокротой в штанах.
Солнце уже поднимается из-за горизонта, громадное, словно Юпитер, наблюдаемый с Каллисто, желтое, покрытое окалиной шлака размытых облаков. Еще не режет глаз, и вот так, когда полусонный наблюдаешь за его восходом, лежа у потухшего костра, вижу на его фоне, как на подсвеченной декорации, стебли травинок, на одной - застывшее от ночного холода тельце кузнечика.
С первым упавшим на него лучом он начал медленно шевелиться, разогревая тело, все быстрее и быстрее, надо успеть раньше других захватить лучшие корма и самому не попасть более сильным на корм.
- Я тоже кузнечик, - пробормотал я, - еще тот кузнечик… Всем кузнечикам кузнечик…
Рядом на валуне сгорбился, подстелив под задницу конскую попону, свернутую вчетверо, один из рядовых воинов, в руках длинная толстая палка с обугленным дымящимся концом.
- Проснулись, ваша светлость? - пробормотал он сонно. - Да, утро больно свежее… Как бы не вернулись заморозки. Говорят, такое бывает даже в мае.
Он напрягся, когда в моих ладонях появилась чашка с дымящейся жидкостью. Я пил жадно, мозг очищался от тягостных испарений сна, слух начал улавливать шевеление громадного войска, вздохи, сонное бормотание, позвякивание железа.
- Ну что? - спросил я сипло. - Какие новости?
- Да вроде бы ничего, - ответил он с недоумением. - Ночь все-таки… Ночью только призраки ходят. Да еще потерянные души.
- А это кто? - спросил я с тоской.
- Души воинов, умерших без причастия, а еще души некрещеных младенцев, потом часто попадаются непринятые души…
- Со всеми разберемся, - прервал я. - Вот приедет отец Дитрих… А не приедет, то вызову отца Ульфиллу. Тот вообще выжжет здесь все на десять футов в землю. Не пощадит ни правых, ни виноватых, но никакие потерянные души после него уже не останутся.
Он спросил испуганно:
- Как же, ни правых, ни виноватых? Все мы в чем-то да виноваты! Господь велит быть милосердным.
- То Господь, - ответил я. - А мы, люди, толкуем его слова, как нам выгоднее. Одни слишком милосердны, другие - наоборот. А в целом… да, все путем.
Из шатра вышел барон Альбрехт, сухой, подтянутый, собранный, словно проснулся уже пару часов тому. Посмотрел на меня неодобрительно.
- Не спали, сэр Ричард?