Я усмехнулся:
- Вам официальное отношение или…
- Лучше «или».
- Как политик, - сказал я, - и правитель я приветствую все, что возвышает и укрепляет. А также обогащает, усиливает, строит, харвестит, крафтит, добывает и создает. Если чародейство помогает укреплять быт и обороноспособность, то я приветствую такое чародейство, снимая с него негативный ярлык и навешивая гативный. И вообще это уже не чародейство, а вроде полезного крафта. Ну, как столярное дело. Или добыча руды.
В ее глазах росло удивление. Она приподнялась на локте, всматриваясь в мое лицо, надеюсь, достаточно тупое и довольное. Обычно у женщин в этой позе груди не совсем красиво свешиваются набок, но у этой как у юной девушки торчат, не поддаваясь гравитации, а измусоленные моими губами кончики все такие же вздутые и красные.
- Вы всерьез?
- Я вообще серьезный человек, - заверил я.
- Гм…
- Правда-правда. Просто не будем афишировать некоторые особенности вашего управления. Отнесем к удачному менеджменту, точному расчету и планированию. Даже церковь способна закрывать глаза на некоторые вещи, если они не афишируются и другим не навязываются. У всех есть свои слабости. Человек может быть хоть магом, хоть геем, лишь бы не устраивал шествия и демонстрации, а занимался своими извращениями в своей квартире за плотно закрытыми дверьми. Лучше - с плотно зашторенными окнами. А то знаете, даже от Бога можно укрыться, но не от соседей.
Она всматривалась со всем большим удивлением, спросила внезапно:
- Сэр Ричард… вам сколько лет?
- Гм… сколько и зим, думаю.
Она покачала головой.
- Вы хорошо скрываетесь, но иногда замечаю, что вы гораздо старше, чем выглядите.
- А я хорошо выгляжу?
- Прекрасно, - ответила она. - Хорошо, если опасаетесь признаться, скажу я первой, хотите? Мне четыреста лет.
Она напряглась и в ожидании смотрела в мое лицо. Я переспросил с туповатым недоверием:
- Ровно четыреста?
Она внимательно посмотрела в мое лицо.
- Мне кажется, вас удивляет совсем не то, что должно.
- Ну да, - сказал я, - круглые цифры всегда врут. Неужели ровно четыреста?
Она усмехнулась:
- Если уж нужна точность, то четыреста три года.
- Аа-а-а, - протянул я разочарованно, - тогда другое дело…
- В чем?
- Могли бы отпраздновать круглую дату, - сказал я. - А так… ну ничего. Пропустили, жаль.
Она с все большим удивлением всматривалась в мое лицо.
- Похоже, вас вовсе не волнует мой возраст? Здесь может быть только одно объяснение… Либо вы гораздо старше сами, либо у вас столь велика самодисциплина…
- С дисциплиной у меня хреновато, - признался я. - А чему я должен поразиться? Что вам четыреста с хвостиком? Так я еще и за то глубоко уважаю, что следите за собой и заботитесь о внешности. Каждая женщина должна заботиться… Ну там кремы, увлажнители, эпиляторы, ботокс, рестилайн, педикюр, подтяжка и всякая прочая ваша хрень…
Она покачала головой, в глазах удивление все росло и росло.
- Нет, сэр Ричард, вы в самом деле не прикидываетесь, я это вижу, но это… так странно!
- Хе-хе, я вообще замечательный.
- Но как, - спросила она шепотом, - как вы можете… мне же четыреста лет! Вы сейчас должны вскочить, бледный и трясущийся, глаза навыкате, на губах слюни, еще надо шептать молитву и творить крестное знамение на себя и на все, что вокруг…
- Да я-то могу, - ответил я бодро, - но как вы, леди Изабель, можете?… Может быть, это вы прикидываетесь? Вы ведь всегда такая, в старую каргу не превращаетесь? Ну вот. Так что меня это устраивает. А что фигуру держите в такой форме - вообще класс! Слушайте, а сиськи можно покрупнее?
Она переспросила с недоумением:
- Еще?
- Ну да.
- Куда уж больше?
- Ничего, - заверил я, - больше можно всегда. А если вдруг надоедят, хотя это идиотом надо быть, можно сделать совсем маленькими?
Она ответила медленно:
- Да, конечно… Но вы… Вас это не пугает?
- Пугает? - изумился я. - Леди Изабель! Я с вас удивляюсь! Да это прям праздник какой-то!… И жопа горячая, это же надо…
- А что мне четыреста лет?
Я хмыкнул:
- Женщине столько, на сколько выглядит. Вам с виду лет двадцать. А то и все восемнадцать. А когда вот так глаза таращите, то и вовсе шестнадцать. Словом, дурочка что надо. Таких мужчины друг у друга из рук рвут.
Я привлек ее к себе, она сперва упиралась мне в грудь маленькими теплыми ладошками, но вскоре ощутила, что не притворяюсь, мужчинам в таких вопросах притворяться труднее, медленно и тихо вздохнула, лицо расслабилось, сама прильнула, как слабая лоза цепляется за крепкий дуб.
А я еще тот дуб, подумал я горделиво.
Глава 4
Макс вскочил из-за накрытого стола, едва я вошел в зал. Дружно поднялись и рыцари, с грохотом отодвигая стулья. В глазах Макса тревога сменилась ликующей радостью. Так щенок лучится счастьем, когда возвращается отлучившийся хоть на минуту хозяин.
- Все в порядке, - заверил я торопливо еще издали. - Если закончили с пиром, можем ехать обратно.
- Закончили, - ответил Макс.
Старший из слуг проронил мрачно:
- Никто из благородных рыцарей ни к чему не притронулся даже.
Я обвел всех удивленным взором, повернулся к Максу:
- Правду говорят?
Он кивнул без всякого смущения.
- Мы не можем пировать, сэр Ричард, когда томимся неизвестностью. Об этой женщине ходят всякие слухи. Не все из них хорошие. И вообще здесь уютно… слишком.
- Потому что женщина, - объяснил я.
Я сел за стол, кивнул слугам, передо мной тут же появились разнообразные кушанья. Я знаком велел всем сесть, повеселевшие слуги убрали уже остывшие блюда прямо из-под рук рыцарей, у которых вдруг появился зверский аппетит, взамен из кухни торопливо несли горячее, обжигающее пальцы мясо.
Макс посматривал часто и со смущением во взоре. Рыцари переглядывались, острили потихоньку. Всем уже понятно по моему виду, где я был и чем кончились переговоры, словно от меня несет женскими духами за полмили.
Макс спросил, сильно покраснев:
- Сэр Ричард, давно хотел спросить вас…
- Спрашивай, - ободрил я.
- Вот вы паладин…
Он умолк и посмотрел на меня, словно дальше должен говорить я, однако я только кивнул.
- Ну да, паладин. И что? Ты усомнился?
Он испуганно перекрестился.
- Упаси Господи!
- Так что же?
Он продолжил вздрагивающим голосом:
- Сэр Ричард, но тогда не правы святые отцы, которые говорят о безбрачии и непорочности паладинов? Но священники не могут быть не правы…
- Почему?
- Они ж не сами такое придумали! Так сказано в Священном Писании!
Я уловил заинтересованные взгляды рыцарей, у некоторых челюсти стали двигаться совсем медленно, чтобы не заглушить чавканьем мой ответ.
- Макс, сперва я тоже так думал. Нет, не о Писании, там в самом деле написано так… наверное, а о верном толковании. Дьявол, как известно, в деталях. И, честно скажу, понимая Святое Писание буквально, сперва подавлял в себе любую похоть. Даже любые мысли о бабах топтал, бодал и затаптывал. И никого не тащил в постель. Был образцовым рыцарем, за что и удостоился высшего рыцарского ранга - паладина. А будучи паладином, гнал от себя всякую мысль о бабах, сосуде греха, как сказано в Священном Писании…
Рыцари ели и прислушивались краем уха, только Макс смотрел с мукой в ясных глазах.
- А теперь?
Я сказал мягко:
- Макс, я не стал грешником. Во всяком случае, не стал им большим, чем был. Просто поднялся еще на одну ступень и понял вдруг, что у простых людей душа и тело едины. Ну, как если красную и синюю глину перемешать, то уже не отделить потом одну от другой. Простые люди еще не настоящие христиане! Все еще не настоящие. Потому когда грешат телом, у них грешит и душа. Для них и написаны заповеди!
Он потряс головой, в глазах смятение все росло.
- Для них? А для нас?
- Для них, - сказал я терпеливо, - только для них! Потому что их, простых людей, надо еще долго вытаскивать из животного состояния. Но тот, кто уже вылез… это я так гордо о себе, те осознали вслед за мною, красавцем, что плотские утехи, если не злоупотреблять, вовсе не затрагивают и не пачкают душу. Кесарю кесарево, как сказано в Писании. Потому остаюсь паладином, когда встаю из-за накрытого стола, где в удовольствии вкушал роскошные яства, или когда вылезаю из женской постели. А что я паладин, а не прикидываюсь им, проверить очень просто…
Он сказал торопливо очень виноватым голосом:
- Знаю-знаю, вы вчера одним прикосновением залечили рану кузнецу. Просто все это так…
Он замялся, смотрел честными и строгими глазами праведника, который не волен уходить из грешной жизни в мир аскезы, здесь надо сделать так много, однако хочет оставаться как можно более безгрешным.
- Необычно? - подсказал я. - Непривычно?
- Да, сэр Ричард. И вразрез с тем, что я слышал от святых отцов.
- Они говорят правду, - успокоил я. - Но эта правда - для большинства. Человек, увы, животное злобное и похотливое. Однако, если сможешь жить в мире похоти и чревоугодия, но заниматься делом и не впадать ни в то ни в другое… ты останешься чист. Главное, что душа твоя никакой похотью не занимается. А Господь все видит, Макс! Кто-то в самом деле проходит через грязь и не пачкается, а кого-то на ночь запри в чистейшей комнате - утром обнаружишь по горло в грязи!
Рыцари снова стали поглощать пищу медленнее, по скорости работы челюстей могу определить, когда врубаются с ходу, а когда задумываются и стараются понять и проверить на соответствие со своими нравственными правилами.
Макс вскрикнул шокированно:
- Сэр Ричард, как можно?
- Всю грязь человек носит в себе, - объяснил я, - мир без человека вообще не знает грязи.
Он пробормотал в смятении:
- Но как пройти через грязь и не испачкаться? Так разве бывает?
- Можно вообще раствориться, - сказал я зловещим голосом. - Ага, страшно? Это смотря кто ты есть в этом мире. В смысле, алмаз или кусок сахара.