Молодцы, подумал я. Вороны совсем обнаглели, даже в замке пытаются что-то высмотреть и спереть. Гарпии сдерживают их рост, иначе вороны все бы здесь разворонили и оворонили.
Из кузницы вышел приземистый мужик в кожаном фартуке на голом торсе, весь лоснится от пота, торопливо поклонился.
– Доброго здравия, ваша светлость!
Уже вся челядь научилась вместо "ваша милость" говорить "ваша светлость". Мне вообще-то по фигу, но такое нужно, чтобы помнили: их замок захватил более сильный и могущественный сеньор, чем прежний, так что служить ему выгоднее и почетнее.
Кузнец быстро хватил горсть снега, потер лицо и поспешно скрылся в своей халупе. Я подумал вяло, что весной надо сделать кузницу каменной, а то слишком велик риск пожара.
Хотя, конечно, много ли работы у кузнеца? Прошло то наивное время, когда я полагал, что мечи кует кузнец. Уже в самом раннем Средневековье каждый меч изготавливала слаженная бригада узких специалистов числом так это в десять-двадцать человек. Одни заготавливают просто бруски металла, другие переплавляют железо в сталь, третьи проковывают полосы, четвертые – полируют, пятые – закаливают, шестые – затачивают, седьмые – насаживают клинок на рукояти, а есть и еще работы для спецов попроще, что ничего другого делать не умеют, кроме как работать за столом ложкой.
Так что мне требуется много мастеров, причем не простых, а которые знают технику дамаскатуры. Это когда кузнец берет три полосы железа и четыре стальные, сваривает их попеременно вместе, а затем это все перекручивает или складывает гармошкой, надрубив для удобства, а потом проковывает в узкую полосу. Но и это еще не меч, потому что этих полос нужно сложить не меньше двух, а лучше семь-десять, а уже из них сваривают основу клинка… Но только основу, к ней нужно еще нарастить особо прочное стальное лезвие.
Такого умельца язык не повернется называть кузнецом. Кузнец – это дюжий мужик, что подковывает коней и способен разломить подкову, а еще он может починить или выковать серп. Мне же нужны настоящие умельцы. Много. Хотя бы потому, что торговля оружием – самый доходный бизнес.
А в моем случае – не только, не только.
Заглянул в часовню, там холодно и пусто, только в самом уголке коленопреклоненная фигура. Я не сразу узнал Макса, он всегда прямой и с развернутыми плечами, а здесь такой сгорбленный, приниженный, словно раздавленный мощью и величием силы, представшей перед ним.
Я прислушался, он вполголоса молится горячо, истово, в самом деле разговаривая с Богом, уговаривая и убеждая Его, а я, втихую посмеиваясь, вдруг ощутил, что я вот умнее и ширше во взглядах, но откуда странное чувство, что этот примитивный молодой рыцарь – глубже и выше?
Если твой глаз соблазняет тебя, вспомнил я старую христианскую мудрость, – вырви его. Если рука твоя соблазняет тебя – отруби ее. Если язык твой соблазняет тебя – откуси его. А если тебя соблазняет твой разум – стань верующим.
Макс в борьбе со своими демонами из просто верующего стал пламенно верующим. А в этом мире, как припоминаю с тревогой, пламенная вера может дать очень много. Опасно много.
– Пусть тебе повезет, Макс, – прошептал я, пятясь из часовни. – Больше, чем мне.
Вернувшись в донжон, в раздражении ходил по этажам, в который раз измерил шагами свои апартаменты. Я так часто слышал осточертевшее клише насчет пешки в чужой игре, достало это однообразие, и вдруг в этом безделье сам ощутил себя этой самой пешкой.
Нет, пешкой как раз не считает меня ни та, ни эта сторона. Как раз обе подчеркивают, что я фигура очень важная, чуть ли не ферзь, но все равно чувствую себя униженным, как бывает унижен только большой и сильный мужчина.
Женщины не в счет, они любое унижение используют как оружие, а слабых мужчин и раньше мордой о стол, зато вот такие, кто всегда ссылался на Господню волю, сделавшую человека абсолютно свободным, отвечающим за все свои поступки, хозяином своей судьбы…
Я вскочил в раздражении, не в силах сидеть и ждать, куда переставят эту пешку, хлопнул в ладоши. Вбежал слуга, я велел коротко:
– Теплую одежду! На выезд.
Он торопливо поклонился.
– Только что постирали, скоро высохнет.
Я сделал зверское лицо.
– У меня что, замены нет?
Он исчез, я одел через плечо перевязь с мечом, прицепил молот к поясу. Подумал и взял лук Арианта с тулой, полной стрел.
Прошлой ночью свирепствовал ветер, выдул тепло, и хотя камин горит вовсю, собачий холод пробрался даже во внутренние помещения. Слуги заботливо натянули мне на ноги теплые шерстяные носки, сапоги тоже принесли особые, зимние, с пышными меховыми отворотами.
Пес прыгал вокруг меня, напоминал, что вот он здесь, прямо передо мной, как это я его не вижу и не глажу все время, даже странно как-то…
Я захлопнул дверь, велел стражам бдить и пошел к лестнице. Барон Альбрехт пирует внизу со всеми рыцарями, но завидел меня еще на верхней ступеньке, сразу поднялся из-за стола.
Я любезно улыбнулся, он догнал меня в холле.
– Сэр Ричард…
Я обернулся, его лицо собранное, ни намека на обильное застолье, в глазах настороженность.
– Сэр Ричард, что на этот раз задумали?
Я сказал с досадой:
– Не могу сидеть вот так и ждать, пока зима кончится! Бешусь, понимаете?
– Понимаю, – ответил он неожиданно. – Но как иначе? Зимой просто ждут.
– Не могу… Я на всех стану кидаться. Лучше проедусь по морозному воздуху.
– Можно осведомиться о маршруте?
Я отмахнулся:
– Не волнуйтесь, всего лишь нанесу визит в замок Сворве.
Альбрехт не повел и глазом, сразу сказал с энтузиазмом:
– Обязательно побывайте там! Это же ваш замок. Надо иногда бывать, а то, знаете ли… по нашей вине что-то и выходит из-под контроля.
– Вот и я так думаю, – сказал я. – Спасибо, барон, за понимание.
Он довольно улыбнулся, но сказал предостерегающе:
– Хоть на этот раз возьмите сопровождение!
Я покачал головой.
– Пусть трудятся. А я, как истый лорд, должен наслаждаться жизнью и ее прелестями. Когда вот такой собачий холод, зима вокруг, еще и снег почему-то, свинство какое, то самое время подумать о жарком лете, раскаленном песке, где можно понежиться, а потом с разбега в волны теплого моря…
Он смотрел пытливо, взгляд оставался серьезным.
– Да, подумать можно. Подумать, помечтать. Но вряд ли вы даже на своем коне доскачете до жаркого песка…
Я вздохнул.
– Вы правы, я планирую всего лишь навестить свою невесту.
– Леди Беатриссу? – уточнил он, словно у меня их несколько.
Я вскинул брови, высокомерно промолчал. Он развел руками, слегка поклонился, признавая промах.
Дверь отворилась легко, на этот раз снегу не намело на крыльцо. Небо чистое, синее, под ногами веселый скрип, морозный воздух приятно щекочет кожу.
Провожать меня вышли почти все рыцари, щурились под ярким солнцем и от сверкающего снега, одобрительно осматривали Зайчика и мое вооружение.
Примчался Пес, прыгал вокруг и просился с нами. Я дал себя облизать, погладил, но велел оставаться здесь и бдить. Сэр Растер потрепал Бобика по медвежьей холке.
– Будь у меня собака, – сказал он рассерженно, – такая же назойливая, как совесть, я бы ее удавил! Места занимает больше, чем все прочие внутренности, а толку от нее никакого.
Барон Альбрехт кротко усмехнулся.
– Так ли уж никакого?
– Никакого! – ответил сэр Растер упрямо. – Греху все равно не препятствует, но удовольствие от него получать мешает! Сэр Ричард, уступите этого песика мне? Я его научу тапочки подавать…
Барон Альбрехт спросил деловито:
– Надолго?
– Не знаю, – ответил я честно. – Просто бешусь в четырех стенах… Ну, пусть их чуть больше, чем четыре… У вас все равно здесь хватает дел! Сэр Растер, вы при оказии отправьте двое-трое саней нашим троллям. Обещали! Это одноразовая помощь, но проведите так, чтобы никто не увидел… Сэр Альбрехт, на вас укрепление власти и обороноспособности в Орлином замке! Думаю, о смене хозяина соседи узнают только весной. У вас есть время подготовиться…
Они смотрели строго и с почтением, предчувствуя, что я не просто еду навестить невесту, паладины на такую ерунду не размениваются.
Макс протолкался ко мне, лицо бледное, в синих глазах тревога и волнение.
– Сэр Ричард, вы отправляетесь на подвиги, не скрывайте! Я вижу это на вашем челе, вижу пламень веры в ваших глазах! О, как я завидую вам, как жажду часа, когда смогу сам вскочить в седло и помчаться навстречу противнику с опущенным забралом и выставленным копьем!
Я смолчал, только кивнул сочувствующе, а сэр Альбрехт сказал молодому рыцарю:
– Будьте проще, сэр Макс!
Зайчик несся все быстрее, я опустил голову, прячась в гриве от встречного ветра, перед глазами встало воспламененное чистой отвагой лицо Макса, воплощение рыцарства и рыцарского духа.
Это хорошо, что я попал в так называемые темные века Средневековья. Чем ночь темней, тем ярче звезды, сказал однажды классик. В смысле, чем темнее, тем легче быть звездой. А мне вроде бы удалось ею стать. По крайней мере, в своих глазах. Да и вообще о своей скромности я могу говорить часами.
Натурам мелким и подленьким свойственно везде и во всем искать и находить гаденькие и приземленные мотивы. Им непонятны и недоступны высокий дух рыцарства и воодушевление, которое охватило массы при известии, что папа римский бросил клич пойти и освободить от неверных Гроб Господень. Нет, эта мелкая сволочь во всем находит оправдание именно своему мелочному существованию: рыцари шли грабить, то есть ими двигала экономика, комплексы, фрейдизм… А еще все великие деятели, от Гильгамеша и до современных потрясателей основ, вдруг стали педерастами. Раньше не были, а сейчас стали. Как цари, короли, фараоны, магараджи, так и полководцы, философы, поэты, ученые, путешественники, литературные герои…
Что ровно половина из них должна быть неграми, молчу, это другая статья, больше смешная, чем вызывающая возмущение. Но вот тех, кто всех великих объявляет неврастениками, педерастами, пьяницами, бабниками, казнокрадами, я бы с превеликим удовольствием вешал на площади при великом стечении народа и бросании в воздух чепчиков.