– Леди Джильдина, быстро ложитесь. Я осмотрю рану и перевяжу.
Морщась, в глазах сомнение, могу ли я вообще перевязывать, она легла на спину, ее пальцы ловко расстегнули ремень, я помог ей стащить брюки. Она осталась в жилете. Из жилистого бедра, где одни тугие мышцы и ни капли женского жирка, торчит обломанный наконечник стрелы, а саму стрелу бодибилдерша, конечно же, обломила в бою, чтобы не ме shy;шала.
– Ого, – сказал я. – Лежите спокойно, сейчас я вытащу эту дрянь…
Она скривилась, спросила строго:
– Ты в самом деле умеешь?
– Да, – ответил я бодро. – Прошел начальный курс полевого лекаря. Потерпите, сперва будет больно…
Я медленно ввел кончик ножа в рану, подцепил там наконечник. Скрежетнуло, я попробовал тащить, но сорвалось, я сцепил зубы и повторял и повторял попытки, пока не сумел поддеть снизу. Наконечник начал подниматься, я сунул пальцы в рану и, вцепившись в него, вытащил наружу.
Она лежит белая как мел, смотрит в пространство. Я сосредоточился, мне нужен здоровый партнер, но и залечить рану нельзя, выдам себя сразу, нужно пройти по лезвию бритвы… С первой попытки ничего не получилось, слишком осторожничаю, со второй и третьей – тоже, затем кровь перестала сочиться, края раны сомкнулись, на них образовался безобразный ком засохшей крови.
Она проговорила медленно:
– А в самом деле…
– Что?
– Стало легче, – сообщила она.
– Только не шевелитесь, – предупредил я. – Я убрал наконечник, вот он, посмотрите… остановил кровь, но рану нельзя даже щупать. И вообще не тревожить, а то разойдется, кровь хлынет снова. Лежите, просто лежите…
Она замолчала, а я, отерев пот, заметил наконец, что мускулистые ноги широко раскинуты, сама она, оставшись в кожаном жилете, ниже обнажена от пояса и до сапог. Тело белое, как у шведки, совершенно не целованное солнцем.
На животе два белых шрама и еще один – багровый. Я осторожно коснулся кончиками пальцев:
– Это недавно?
Она помолчала, прежде чем ответить:
– Да. Пустяк.
– Неглубоко?
– Я же говорю, царапина.
Я погладил живот, мышцы инстинктивно напрягались, принимая форму красивых квадратиков. И не шести классических, как на фото знаменитых бодибилдеров, а целых восемь, ровных и безукоризненно размеченных. Вздохнув, я отодвинулся и вытащил из сумки огниво.
Она поднялась, быстро натянула брюки. Щелкнула пряжка ремня. Снова собранная и деловая, не глядя на меня, перевернула одного из нападавших на спину. Я ощутил ее взгляд на моей спине.
– Не хочешь посмотреть, что в сумках тех, которых ты убил?
– Это вы убили, – снова сказал я. – И вся добыча – ваша.
Похоже, я ответил правильно. Ее раздражение медленно улеглось, я чувствовал, как обшаривает ближайшие трупы. Я начал чиркать кресалом по камню. Она зашла с другой стороны, ее презрение стало настолько ощутимым, что я опустил руки.
– Что-то не так?
– Дурак, – сказала она с отвращением. – Кто ж так разводит огонь?
– А как?
Не меняя выражения лица, она протянула руку и растопырила пальцы над хворостом. Ничего не происходило, затем она процедила сквозь зубы несколько резких слов. Вспыхнул огонек, начал лизать сучья. Она убрала руку, лицо чуть расслабилось.
Я раскрыл рот.
– Волшебство?
Она поморщилась.
– Какое волшебство? Здесь все так умеют.
– А я не умею, – сказал я потерянно, спохватился, что скрываю свое умение зря, но теперь признаваться уже поздно.
Не отвечая, она пошла к тому, что пытался бежать. Я поглядывал искоса, как обшаривает труп, перекладывает смародерненное в свою сумку. Та разбухла так, что верблюду разве что тащить, а когда Джильдина вернулась, я обратил внимание, что ее лицо побледнело и осунулось. Ярость схватки ушла, теперь дают о себе знать ссадины и ушибы.
Грудь и лицо ее забрызганы кровью, я вдруг подумал, что там может быть и ее кровь, сказал с предельной заботливостью преданного слуги:
– Леди Джильдина, вас лупили и по спине дубинками.
Она бросила мешок на землю, в глазах подозрение, буркнула с неприязнью:
– Царапины. Твоя стрела убила его сразу. Это важно.
– Спасибо, – поблагодарил я. – Не люблю, когда люди мучаются. Сбросьте жилет, надо посмотреть, как досталось вам, леди.
Она смерила меня недоверчивым взглядом.
– Так пара кровоподтеков, только и всего.
– Я могу лечить даже их, – заверил я. – Кроме того… иные кровоподтеки хуже рваных ран. А если какая кость перебита?
– Посмотри, – ответила она с сомнением.
Без стеснения сбросив жилет, она на миг мелькнула плоской грудью и со вздохом облегчения упала на живот. Я осторожно потрогал плечо, массивный кровоподтек на глазах наливается багровостью, еще две приличные гематомы на спине: одна чуть выше левой ягодицы, а вторая краем уходит под металлический ремень. Я осторожно прощупал через кожаную ткань, Джильдина недовольно шелохнулась.
– Больно? – спросил я. – Похоже, тут самая большая… Я посмотрю, хорошо?
– Смотри, – разрешила она равнодушно.
Я попытался стянуть ее кожаные брюки, Джильдина приподнялась, сунув руки под себя. Снова щелкнула пряжка ремня, я потащил брюки вниз, открывая сперва тугие ягодицы, затем мускулистые ноги, покрытые белыми шрамиками, ссадинами, словно всю жизнь играет в футбол, да еще без щитков. Правая ягодица на глазах наливается кроваво-багровым цветом, из глубокой ссадины все еще течет кровь.
– Ну что? – спросила она, ее голова лежит на скрещенных руках, а те свободно распластались на гальке.
– Позвоночник не задет, – сообщил я с облегчением. – Хребет цел. А мясо у вас тугое, заживет… Но сейчас потерпите.
Я осторожно сел ей на круп и начал разминать плечи, перешел к лопаткам, продавил, постучал, мясо тугое и жилистое, пальцы опустились к пояснице, там места особенно хрупкие и уязвимые, а позвоночный столб выдерживает колоссальную нагрузку. Растирая, продавливая, разгоняя кровь, все равно не позволял себе вылечить ее вот так сразу, только дурак без крайней необходимости показывает козыри, но, судя по ее молчанию и расслабленности, все делаю верно. Вообще-то основы массажа знаю, мне делали, я делал, пару книжек прочел, на пляже часто разминали друг друга, так что сейчас абсолютно верно разгоняю кровь по ее мускулистому телу, пусть разносит кислород, быстрее освежится, отдохнет…
Когда я начал проминать ягодицы, там несколько напряглось, но я пошел дальше, продавливал, растирал с силой, только кровоподтеков касался бережно, всякий раз чувствуя, как под кончиками пальцев напрягается мышца.
– Больно? – спросил я сочувствующе. – Потерпите. Нужно кровь разогнать. А то здесь будет вот такая гематома, мама не горюй.
Она буркнула в скрещенные руки:
– Знаю.
– Потерпите?
– Да.
– Будет больно, – предупредил я.
– Да знаю, – сказала она раздраженно. – Неужели я похожа на тех, кто раскисает от простого кровоподтека?
– Будет очень больно, – сообщил я. – Это методика из моего королевства Утопия. Терпите…
Она смолчала, я захватил в горсти мясо с кровоподтеком и с силой сдавил, а через пару секунд позволил себе выпустить из себя сдерживаемую целебность. Она изогнулась от боли, но тут же вытянулась, я чувствовал, как ее тело расслабляется, еще не веря, что резкая боль ушла, совсем ушла, даже тупой не осталось.
– Вы сама стойкость, – сказал я с одобрением. – Потерпите еще, а то, если кровь не разогнать, все вернется. Ах, какие у вас широчайшие, какая срединная часть трапеций и ромбовидных!.. Я весь уже взмок. Такая женщина…
На месте жутких багровых кровоподтеков остались только желтые пятна. Я перевел дыхание, спустился к ее стопам и начал массировать ноги, длинные и мускулистые конечности спортсменки. Если бы не поцарапанность и не шрамы, то с такими хоть сейчас в Голливуд. Крепкие щиколотки фигуристки, накачанные икры велосипедистки, мощные подколенные связки, длинные бедра с тугими сухими мышцами…
Пальцы мои все ближе приближаются к тому месту, где у женщин прикрыто хотя бы стрингами. Увы, здесь не существует даже трусов, я старался не думать, что это тоже женщина, хоть и… гм… такая, однако жесткое тело под моими ладонями вдруг начало все больше терять жесткость. Я поймал себя на том, что сознательно нагнетаю поток крови к тому месту, куда бы не следовало, а она лежит непривычно тихая, дышит ровно, будто спит.
Напомнив себе, кто мы и где мы, я уже с другим чувством слегка промял ее ягодицы, провел от них линию костяшками пальцем по обе стороны хребта к затылку.
– Ну вот, – сказал я довольным голосом, – все в порядке.
Она некоторое время лежала молча, словно прислушивалась к тому, что в ней происходит, наконец глухо произнесла в землю:
– Здо€рово.
– Понравилось?
– Не то слово, – ответила она все так же в землю. – Я даже не знала, что этим еще и лечат…
– Пятна остались, – заверил я, – но гематом не будет. Гематома – это такой жуткий кровоподтек внутри. Когда кровь запекается в глубине, представляете?
Она фыркнула:
– Я-то представляю. Навидалась. Это у тебя их, наверное, никогда не было.
– Угадали, – ответил я честно. – Не люблю, когда бьют.
Она слегка повернула голову, я увидел недоумение на ее лице.
– Как же ты жил?
– Я пришел из мирного мира, – напомнил я. – А сам я тихий, спокойный и ласковый. И сейчас меня больше всего волнует и беспокоит: так ли я повязал платок?
– Что-о-о?
– Платок, – повторил я. – Как думаете, кончики узелка лучше над правым ухом или над левым?
Она нахмурилась.
– Да какая тебе разница?
– Ну да… – ответил я с обидой. – А если в этом какой-нибудь глубинный смысл, дошедший из бездны веков, благодаря народной памяти и патриотизму?.. Например, слева – гомосексуалист, справа – пидорас… Вдруг не так поймут? Да еще, как интеллигенты, в глаза не скажут, а за спиной будут сплетни размножать простым делением. И только будучи старым и дряхлым, на краю могилы узнаю, кем меня считали всю жизнь и почему одни от