меня шарахались, а другие, пра-а-ативные, липли…
Она с минуту лежала, слушая этот бред, затем одним прыжком вскочила на ноги, ее рука деловито цапнула жилет и брюки, я смотрел, как одевается, не поворачиваясь ко мне.
– Не понимаю, – буркнула она с отвращением, – что ты бормочешь.
– Проблемы бытия решаю, – ответил я смиренно. – У таких, как я, все – проблемы бытия. С прописной. Когда нет серьезных проблем – войну приходится начинать из-за неверно завязанного галстука. Или платочка. Вот и думаю, а что, если узелок наверх, чтобы ушки торчали, как у зайчика?.. Будет игривый намек на плейбоя, а это уже миру мир…
Она смотрела с яростью, я говорил все тише, а то убьет за умные мысли, женщины все такие: можно либо говорить только о них, либо молчать в тряпочку.
Я не сразу понял, что она делает на входе в нашу нишу: чертит линии, посыпает чем-то, бросила пару кристаллов и воткнула птичье перо.
– Вот только теперь можно, – сказала она.
Я послушно ждал, стараясь понять, что теперь можно. Она вытащила из мешка завернутый в чистую тряпку хлеб, сыр и сушеные куски мяса. Я сидел смирно, она остро взглянула на меня.
– Мне ты не нужен, – сказала она безапелляционно, – но у этих пятерых оказалось слишком много корней уганавы. Бросать жалко, а нести все тяжело. Ты понесешь часть.
Я сказал смиренно:
– Да мне ничего не нужно…
Она рыкнула:
– Дурак, это не тебе! Это мое. Но понесешь ты. А за это позволю тебе идти некоторое время со мной. Сзади. Понял?
– Понял-понял, – сказал я поспешно. – Только я, эта… слабый. К отягощениям не приучен. Я лучше всего умею лежать на диване… Здесь я просто мастер.
Она устрашающе перекривила рожу.
– Меня не интересует, что ты умеешь. Будешь делать, что скажу. Или проваливай прямо сейчас. Убивать в спину не буду. Все равно у тебя ничего интересного для меня нет.
Я смиренно помалкивал. Она пару раз посмотрела с вызовом, буду ли возражать, но я тихо сопел и опускал глазки. Наконец она смилостивилась и придвинула в мою сторону хлеб и сыр.
– Ешь.
– Спасибо, леди Джильдина, – сказал я смиренно. – Вы такая добрая, такая добрая… Даже не ударили!
Она сердито сверкнула глазами, я уже думал, что заставит перейти на "ты", мы ж в походе, какие тут церемонии, однако она сказала только:
– Ешь и ложись. Я хожу быстро. Отстанешь – брошу.
– А уганава? – спросил я коварно.
– Понесу, – сказала она.
Я спросил вкрадчиво:
– Вы в самом деле сможете провести меня к Барьеру?
Она поморщилась.
– Никуда не поведу. Я иду в одно место… но оно рядом с Барьером. Если не отстанешь, увидишь свой Барьер, хотя не понимаю, зачем он тебе.
– Сие тайна великая есть, – вздохнул я. – Даже от меня. Такое бывает, жизнь мудра.
– Не для всех, – отрезала она.
– Да я знаю, – вздохнул я, – к жизни нужно относиться проще, однако что поделаешь, если я такой сложный, уникальный, замечательный, утонченный, изысканный, одухотворенный…
Она скривилась и дальше не слушала, а я некоторое время перебирал эпитеты, пока не сообразил, что постепенно перешел по дуге к "своеобразный", "неуравновешенный", "нерасчетливый", "ошибающийся", "глуповатый", "соплежуйный", и до "полное говно" остался один шажок.
Глава 10
Я улегся, но как не ноет все тело, требуя немедленно провалиться в спасительный сон, я задействовал чутье и просмотрел шварценеггершу на предмет, планирует ли убить меня ночью. Вроде бы нет, однако с такими все сложнее. Даже не в том, что у них в любой момент может возникнуть желание убить и тут же убьют, а что вообще убивают, как хищные насекомые, бездумно и без эмоций.
Ладно, рискну, подумал, проваливаясь в сон. Вроде бы пока я ей хотя бы нужен. Как и тем двум, в виде живой приманки и средства для разминирования.
Я проснулся, когда могучая звероженщина, подновив защитный барьер от ночных зверей, разогревала ломти мяса на небольшом огне. Я извинился, мол, ее видел во сне, она там крушила и повергала врагов толпами, а я так засмотрелся, что просто не мог оторваться от зрелища и потому проспал дольше, чем собирался.
Она холодно смолчала, я почтительно ждал, когда снимет куски мяса с прутьев. Первый она, попробовав, передала мне, я долго думал, расценивать это как знак уважения или жест презрения, мол, сильный мужчина заботится о слабой женщине. Она прожевала свою долю быстро, почти проглотила, пила совсем мало, словно берегла воду.
– Леди Джильдина, – спросил я, – а не будет ли с моей стороны очень большой дерзостью спросить у вас…
Она поморщилась:
– Что?
Голос ее был подобен львиному рыку.
– За что те двое хотели вас так нехорошо и несправедливо лишить вашей драгоценной и столь необходимой вам жизни?
Она пожала плечами:
– Здесь все хотят друг друга убить.
– Но не убивают же?
– До поры до времени, – ответила она холодно. – Тебя взяли, чтобы убить. Думаю, хотели погнать вперед, чтобы я убила, а они тем временем набросились бы на меня. Но убила бы тебя или нет, они тебя все равно бы убили и ограбили.
– Почему?
Она пожала плечами:
– А какой смысл делиться? Ты никто. Живое мясо, его пускают впереди как приманку. Уцелеешь по дороге – хорошо, но потом…
Я посмотрел на нее с ужасом. Я сам такое предположил, но она же всерьез…
– Леди Джильдина, я уверен, что имею дело с благороднейшей и одухотвореннейшей женщиной… даже девушкой, какая вообще когда-либо появлялась на свет! Вот у вас какие дельты! А широчайшие и большие круглые!
Она вытерла свой длинный ножище, вид у нее не лучше этого ножа, такой же холодный и неприступный.
– Не очень на такое рассчитывай, – проронила она равнодушно. – Я тоже не подам руки, когда будешь тонуть. Но и не толкну в трясину. Только и разница.
Я поклонился и сказал с жаром:
– Спасибо, огромное спасибо! Это просто неслыханная щедрость! Я даже и не знаю просто, как отблагодарить за такое неслыханное великодушие! Это от женщины с таким великолепным плечевым поясом! И такими квадрицепсами!
– Пожалуйста, – ответила она с оскорбительной безмятежностью. – А ты чего хотел?
– Ничего, – сказал я с еще большим жаром. – Это и так ого-го! Огогее уже и не бывает! Я теперь могу даже надеяться на какую-то тень даже сотрудничества, если вас не оскорбит такое слово.
– Сотрудничество? – переспросила она, вид у нее в самом деле был оскорбленный. – Сотрудничество с тобой, дурачок? Какое же это сотрудничество?.. Один должен приказывать, другой – выполнять… Не так ли? Иначе просто не бывает. А если и бывает, то неправильно.
Я помолчал, она посматривает на меня с оскорбительным покровительством, я наконец пробормотал:
– Спасибо за урок, леди Джильдина.
– Пожалуйста, – ответила она с той же ноткой абсолютного превосходства, словно богиня разговаривает с рыбой на столе. – Ладно, я иду дальше.
– Я с вами, – сказал я торопливо. – Вы же видели, леди Джильдина, я пригодился!.. И как воин, и как личный массажист вашей милости… светлости… вашего преосвященства…
Она покачала головой.
– А что ты хочешь? Помимо того, чтобы уцелеть?.. Ради какой дурости пришел сюда из благополучного мира?
– Ну, не совсем и благополучного, – пробормотал я осторожно.
Она сказала презрительно:
– Не ври. По тебе видно, что мир твой благополучнее уж и не бывает.
Я пробормотал:
– Считайте, что по дури. Или по пьяни. Это вы умная и вся из себя такая трезвая, а я вот… Прошел через Барьер и пер так до самого вечера. А когда опомнился, увидел таверну. Зашел, увидел Соммерса, Тиранита, а потом и вас… Скажу по правде, вы меня сразу ослепили, как удар молнии в самое темечко! Никогда не видел такой великолепной женщины! Какие плечи! Какие бицепсы! А трицепсы?.. А квадрицепсы? А икроножные? А животные… ну… в смысле, которые на животе?.. Эх, конечно, я все время хотел снова вернуться к Барьеру и попробовать пройти через него обратно… но вот сейчас, когда увидел вас, то уже совсем все расхотелось, только не поймите меня правильно… Ваши ромбовидные и средние трапеции будут сниться каждую жаркую ночь!
Она фыркнула:
– Не будут.
– Почему?
– Не доживешь до ночи, – сообщила она хладнокровно. – И вообще я иду в другую сторону. Но, конечно, тут куда ни иди, придешь к Барьеру, если не сворачивать. Но через Барьер не пройдешь. Думаешь, ты один пробовал?.. В том числе и те пытались, кто по дури или для забавы прошел в эту сторону и тут же восхотел обратно. Тем дуракам тоже не помогли никакие амулеты, талисманы, заклятия, волшебные вещи…
Завтракала она быстро, в путь отправилась еще быстрее. Я спешил сзади, постоянно отставая и не понимая, как она может передвигаться так легко, а валуны не обходит, а перепрыгивает, словно у нее не мышцы, а кровонагнетательные клапаны, как у паука-прыгунца.
Солнце, преломляясь в мириадах песчинок, больно бьет в глаза снизу, не помогает надвинутый на глаза край платка. Жаркий воздух давно сжег пасть, высушил язык и выжигает глотку.
Мои ноги механически передвигаются одна за другой, я чувствую их, как две тяжелые колоды, сперва как деревянные, затем чугунные, а сейчас и вовсе свинцовые. Как из другого мира донесся строгий голос:
– Стоп!
Я послушно и с великим удовольствием остановился, все тело ноет. Приподняв голову, поморщился от блеска. Могучая женщина впереди, в нашу сторону идет человек в черном, как сама тьма, балахоне. Капюшон надвинут на лицо так, что скрывает лицо полностью, рукава широкие и прячут руки по кисти, а сам балахон касается песка.
Рядом со странником часто-часто перебирает лапами огромный жук размером с крупную кошку. Солнце блестит на металлической спине, металлической головогруди и таких же металлических восьми лапах. Небольшие глаза смотрят бессмысленно, но антенны-щеточки направлены в нашу сторону, членики шевелятся, подхватывая и анализируя наши запахи.