Он вскрикнул, отшатнулся, перехватил палаш другой рукой. Снова свернуло лезвие меча Арианта, легкий хруст перерубленной кости, и рука с зажатой в кулаке рукоятью палаша отделилась от тела.
– Не оглядывайтесь! – крикнул я Джильдине. – Засада зачищена, потерь нет!.. Помочь или идти хворост собирать?
Она промолчала, ее дыхание было свистящим. Ножи мелькали так, что я видел только смазанные полосы сверкающего металла.
Жуткое зрелище, дерется молча и страшно, как механическая машина. Я постоял сзади, оберегая ее спину. Мою спину никто не оберегал, но, если попытаются обойди нас двоих, замечу сразу.
Мне показалось, что Джильдина начинает выдыхаться, быстро обошел схватку сбоку, эти трое слишком уж пытаются окружить воительницу, нечестно, да и вообще на женщину нападать нехорошо. Ближайший начал в беспокойстве оглядываться на меня и мой обнаженный меч, но раньше сверкнул нож бодибилдерши, и он захлюпал перерезанным горлом.
Двое, видя, что нас тоже двое и ни один даже не ранен серьезно, побледнели, начали пятиться. Она перешла от защиты к нападению, нападающие пятились все больше, она наконец процедила сквозь зубы:
– Кривозуб, ты на что надеялся?
Разбойник, отбиваясь, буркнул:
– Ты знаешь…
– А сосунок непрост? – зло сказала она.
– Вам повело…
– Повезет еще, – заверила она. – У тебя вещи для продажи в Квентине? И ты, дурак, с таким товаром да в дорожную драку?..
Она сделала выпад, и напарник Кривозуба отшатнулся, перехватив свободной рукой глубокую рану на руке. Судя по повисшей кисти, женщина рассекла не только вены, но и сухожилия.
Кривозуб быстро повернулся и бросился бежать. Джильдина, которой не надо поворачиваться и потому быстрее набрала стартовую скорость, догнала на гребне. Я видел, как он упал, тут же дважды поднялся и резко опустился ее нож. Потом она сняла с трупа мешок и вернулась ко мне.
Она тяжело дышала, кровь струится из порезов на плече, небольшая рана в правом боку и совсем неглубокая на скуле. Оглядев меня, бросила с удивлением:
– Одежду твою порвали, но ты… даже не ранен?
– За вашей широкой спиной держался, – объяснил я. – За такими дельтами и косыми с широчайшей… как не уцелеть?
– А-а… это тоже неплохо.
– А что плохо?
Она пожала плечами:
– Мог завизжать и броситься бежать куда глаза глядят.
– И лишиться вашей благородной защиты? – удивился я. – Леди Джильдина, я, конечно, дурак, но не полный идиот.
Она хмуро улыбнулась.
– Да, ты не совсем дурак.
– Снимите свой драгоценный жилет, – попросил я. – Ах какая выкройка, какие вытачки! Это вы сами шили?.. Чувствуется вкус, вкус, даже гламурность. Я посмотрю раны.
Она отмахнулась:
– Да такие заживают сами… Хотя, ладно. Мне кажется, в тебе все-таки есть лекарский дар. Слабенький, но есть.
– Это массаж, – объяснил я.
– Да, – согласилась она, – массаж у тебя действительно целебный. Но и в бою ты неплохо поработал. Честно говоря, не ожидала.
– Да что хорошего, – ответил я уныло. – Человеков убил… А у них тоже есть, наверное, души. Даже у муравьев есть, значит, и у человеков тоже что-то вроде. И покаяться не дал!.. Какой я, оказывается, нехороший человек…
– Зато жив, – бросила она. – Это и есть жизнь.
– Разве это жизнь? – спросил я печально. – Во грехе, что во тьме. Как язычник, прости Господи…
– Жизнь, – заверила она.
– Жизнь ничего не стоит, – сказал я грустно, – но ведь и ничто не стоит жизни!.. В благополучном мире жизнь – горизонтальное падение, а здесь и под углом, и прямобрякальное…
Я все ждал, что сбросит одежду и даст себя осмотреть, кровь хоть и почти перестала сочиться из ран, но не думаю, что не тревожат, однако торопливо сняла со всех мешки и сложила в кучу. Так же быстро пошарила по карманам, собрала амулеты и талисманы. У Кривозуба оказалось три: один на шее и два на груди.
– Амулет от змей и ящеров!.. – воскликнула она пораженно. – Что за дурак… Ладно, за него дадут большие деньги.
– Возьмите себе, – предложил я. – У меня принципы.
– Что?
– Принципы, – пояснил я. – Нравственные.
– А-а-а… А в чем они?
Я подумал, ответил честно:
– Не знаю. Но они есть, седалишным нервом чую. Не укради, не убий… Дальше не помню. Во всяком случае, насчет прелюбодеяния Моисей перестарался.
Она не слушала, перебирала собранное с трупов, ответила рассеянно:
– У меня такой амулет есть… и такой… Да, эти победнее… Ага, кое-что есть, есть… Ух ты, даже малахитник… Дурачье… Просто оскорбительно, какой легкой добычей они меня сочли.
Наконец она вытряхнула на землю содержимое мешков, сортировала, перекладывала, качала головой. Как я понял, самое ценное отыскалось в мешке Кривозуба, у других только еда, водяные кристаллы да еще амулеты, отпугивающие ядовитых насекомых. Джильдина, несмотря на боевое умение воина, показала себя крайне хозяйственной: сложила почти весь дроп в свой мешок, с трудом подняла, взвесила на руке.
– Леди Джильдина, – сказал я встревожено, – у вас открылись раны. Мне будет хреново, если откинете ваши благородные копыта… Странно, кровь у вас течет тоже красная. Я уж думал, голубая, как у осьминога.
Она посмотрела по сторонам, явной опасности нет, хмыкнула, но жилет сбросила. Солнце заиграло на не по-женски мышцастом теле. Разогретые схваткой могучие мускулы плеч вздулись, кровь сочится все медленнее, но рана при всей неглубокости длинная, на боку порез глубже, а на скуле только коричневая корка запекшейся крови.
– Вам надо лечь, – напомнил я, – расслабиться…
Легла она равнодушно, взгляд устремлен в небо, я вижу, как обдумывает что-то важное, ну там, как пройти через гряду или войти в Кольцо Королей, а здесь только ее тело…
Правда, когда я разминал ее грудные мышцы и очень уж переусердствовал в разогреве вторичных половых, сперва стараясь их нащупать на этих блоках мускулов, а потом не потерять, она поинтересовалась язвительно:
– Что, и там раны?
– Нет, – ответил я, – но чувствительные ниточки отсюда ведут и в другие места. Если тут размять, то раны быстрее зарастут и на плече.
Она прислушалась к своим ощущениям, я в самом деле потихоньку излечиваю раны и соединяю их края, на лице отразилось сомнение. Я читал в ее глазах, что чувствительно совсем в другом месте, но промолчала, вдруг уловив, что я не только дурак и новичок, но еще и самец. Мне почудилось в ее глазах великое сомнение при таком неприятном открытии. Все-таки самец, если он самец, должен быть крупнее и сильнее самки. Это у жаб или пауков самки крупнее, а мы вроде бы люди.
Внезапно она спросила настороженно:
– Что так смотришь?
Я смутился, пойманный на горячем, потряс головой.
– Да пустяки, не обращайте внимания, ваша могучесть.
– Нет, ты скажи, – сказала она настойчиво. – Что-то мне не понравилось, как ты смотришь.
Я развел руками, но спохватился и снова принялся разминать ей горы мышц.
– Простите, ваша мышцастость. Сам знаю, надо о подвигах думать, о Родине и сокровищах, но у вас глаза…
– Что? – спросила она быстро и провела ладонью по лицу. – Что у меня с глазами?
– Красивые, – сказал я со вздохом. – Как-то закат их подсветил, что ли? Бывает же так, прекрасные глаза, такие чистые и… э-э… лучистые, что ли, благодаря генетической случайности достаются такой…
Я умолк, она тут же спросила обманчиво мирным голосом:
– Какой?
– Сильной, – ответил я с подъемом. – Крутой, отважной, решительной, безжалостной! Которую назвать женщиной – грязно оскорбить.
Она озадаченно замолчала, глаза блеснули напоследок звездным светом и укрылись под плотными веками. От длинных ресниц на шрамистые щеки пала густая тень. От постоянно красного неба даже тень выглядела багрово опасной, как отблеск адского пламени.
– Так лучше? – спросил я.
Веки поднялись, открывая затуманенные глаза. Губы шевельнулись с такой натугой, словно я их сумел на время парализовать.
– Да, – произнесла она хрипло, – намного. Ты… молодец. Тебя хорошо обучили.
– Вот видите, леди, – ответил я гордо, – и дураки что-то умеют!
– Я ж говорю – обучили, – уточнила она уже сухо. – Так, надо уходить. Здесь очень опасное место. Выйдем во-о-он за ту гряду.
– Давайте хоть мешок понесу, – предложил я. – Он ваш, я просто помогу.
Она поколебалась, пожала плечами:
– Мешок не дам, но кое-что в твой переложу. Все дело в том, что человек иногда исчезает вместе с мешком. Тебя не жаль, а вот вещи дорогие…
– Я буду беречь мешок, – пообещал я. – Ценой своей ничтожной жизни.
Она кивнула, перегрузила часть дропа в мой мешок, я помог ей вдеть руки в лямки, она подвигала плечами, устраивая тяжелый мешок поудобнее, и тут же пошла, не дожидаясь меня.
Я поспешно ринулся вдогонку, мешок забросил за спину уже на бегу. Она, не оборачиваясь, бросила равнодушно:
– Сегодня увидишь Барьер.
– Ого, – сказал я взволнованно. – Наконец-то! А то еще те двое обещали…
Она посмотрела презрительно.
– Они лгали.
– Да теперь понял…
– Лучше поздно, чем… Но как ты надрался так, что не рассмотрел сам Барьер?
– А может, – предположил я, – меня не просто напоили, а еще какой-то гад наложил заклятие?
– Это скорее, – согласилась она. – Не могу поверить, что такой неженка по своей воле решился войти в Окольцованные Земли.
– Я хотел сюда, – возразил я, – но, наверное, меня еще и подтолкнули.
Она смерила меня внимательным взглядом.
– Вообще-то ты мог бы сойти за красавчика, – отметила она. – В какой-нибудь очень благополучной стране, о них много говорят здесь. В смысле, пересказывают россказни тех, кто прибыл с той стороны Барьера. И еще чувствуется высокое происхождение. Да, порода в тебе видна, видна… Недаром мой дядя говорил, что самая благородная кровь течет в дураках и комарах.
– Мне можно быть дураком, – сказал я и, видя ее недоумение, объяснил счастливо: – Вы же умная?