– К выходу, – велела Джильдина. – Обратно!
Она быстро вязала пальцами в воздухе причудливый узор. Дважды из ее ладоней вылетали искры и жалили скелетов, но те обращали не больше внимания, чем если бы их кости пытались укусить пчелы.
Я отступил еще на шаг, ноги ноют, озлился, ударил одного в пылающие горящими углями глазницы. Череп слетел легко, словно лежал сверху на костях. Я пнул второй скелет ногой. Кости обоих игроков с сухим треском рассыпались по всему полу, а череп ударился о плиты и разлетелся на множество осколков.
– Одна голова хорошо, – сказал я бодро, – но без нее смешнее.
Джильдина неверяще смотрела на подкатившийся к ее ногам череп первого скелета. Я спросил буднично:
– Надеюсь, они тебе не очень нужны?.. Или хотела досмотреть партию?
Она смерила меня взглядом, будто увидела впервые.
– Нет, – ответила замедленно, – вот уж не думала…
– О чем?
– Что новичкам в самом деле везет, да еще до такой степени.
Я пожал плечами:
– Бог хранит дураков и детей, не знала? Это сущая правда. Я знаю, проверял на себе. Но завидовать нехорошо!
– Да уж, – пробормотала она. Кости под подошвами ее сапог захрустели. – Жаль, у меня такого везенья не будет. И ты не испугался?
Я сказал гордо:
– Скелетов? Не смеши.
– Ты бы знал, кто это, – ответила она сухо.
– И что?
– Штаны бы неделю сушил.
– Я же дурак, – напомнил я. – А дураки бесстрашны.
– Тогда и мне повезло с таким… – сказала она, не договорив последнее слово. – Ладно, пошли.
Мы прошли снова мимо шахматного столика, я остановился было посмотреть позицию, теперь с моей памятью я крутой игрок, надо бы как-нибудь, но Джильдина зло зашипела издали, я поспешил к ней, улыбаясь и кланяясь, улыбаясь и кланяясь.
Она шарила по стене, срывала разные штуки, совала в мешок, глаза выпучены, руки трясутся, словно попала в парфюмерный магазин на распродажу за десять минут до закрытия. Я прошел осторожно комнату, заглянул в следующую.
Целый зал, синеватый свет струится от стен, свода, колонн и даже пола. Между колоннами по мозаичному полу бродят, металлически звякая когтями, драконы размером с кошку. Полураскрытые крылья подрагивают на спине, будто драконы готовятся взлететь. Я ощутил некую неправильность, пока не сообразил, что блестит не хитин, как показалось, а металл. Драконы покрыты металлом, а то и вовсе целиком из металла.
Мне показалось, что бродят механически, для проверки вошел потихоньку, драконы меня просто не замечали. Я расхрабрился, присел и поскреб ногтем одного за ухом. Дракон остановился и ждал, слегка помахивая хвостом.
В дверном проеме показалась Джильдина, ее слегка сгибало под тяжестью мешка.
– Ты… что там делаешь?
– Люблю зверей, – сообщил я. – Как думаешь, драконы ближе к кошкам или собакам?
– А тебе зачем?
– Чтобы знать, как относиться, – объяснил я. – Уже весь мир знает, благодаря мне, что собаки – добро, кошки – зло.
Она скривилась так, что меня едва не приподняло и не гепнуло, но процедила только:
– Не понимаю, почему вас до сих пор не поубивало…
– Потому что мы – цветы жизни, – объяснил я.
Джильдина прошла через комнату с осторожностью, глаза не отрывают взгляда от прогуливающихся драконов, но как-то ухитрялась с жадностью поглядывать и по сторонам. Я видел в них смертную тоску: столько всего нового, но мешок не резиновый, да и не в состоянии унести все и сразу.
Драконы двигались, как броуновские частицы, сворачивали строго под тем углом, под каким наткнулись на стену, колонну или на другого дракона. Довольно простые устройства, понять бы только, откуда у них столько энергии. Даже Джильдина очень быстро уловила, что опасности от них нет, и хотя отступала и отпрыгивала с их пути, но довольно решительно прошла в следующую комнату.
В проходе встретились еще два, уже размером с собаку, металл отливает желтизной, словно выкованы из меди. Гребни на спине натянуты на толстых металлических штырях, что растут из хребта.
Еще дальше попались драконы уже с борзых, такие же худые и горбатые, гребни на головах прямо от переносицы, как у петухов, идут по шее и спине, сперва вырастая, затем снижаясь, а на кончике хвоста не крупнее рыбной чешуи, как у осетров.
Что не понравилось, так то, что эти драконы при виде нас уже останавливались и провожали взглядами мертвых стальных глаз.
– А какие будут следующие? – сказал я нервно.
– А они будут? – спросила Джильдина.
– Я в хорошее верю плохо, – сказал я, – хотя обязан, как демократ. А вот в разные гадости…
В следующее помещение мы заглянули с опаской. Я оказался прав, тамошние драконы уже с коней, тела отливают золотом. Я пугливо понял, что это не то золото, что ювелирное, это техническое, в семьдесят раз прочнее лучшей легированной стали. Из пастей драконов вырываются дымки, а когда один зевнул, мы даже отшатнулись от ревущего столба огня, ударившего в стену.
Только теперь я обратил внимание, что все стены не просто закопченные, а в некоторых местах камень даже потерял форму, "поплыл" от страшного жара.
– Ну что? – сказал я бодро. – Прорываемся? Или как?
– Надо подумать, – произнесла она напряженно.
– Думай, – поощрил я. – Потом поступим наоборот, и все будет путем.
– Что-о?
– Или выслушаем меня, – предложил я торопливо, – поступим наоборот, а потом еще раз наоборот!.. Давай так? Я думаю, надо переть напрямик, мы для них совсем не добыча. А под огонь просто не попадаться. Драконы сами по себе.
Она нахмурилась, нерешительно шагнула в зал. Я чувствовал, насколько ей страшно, быстро вышел вперед и пошел, лавируя между драконами, как через широкую улицу в час пик, когда автомобили идут со скоростью пять километров в час, нужно только успевать протискиваться между ними: и на такой скорости задавят.
За спиной слышал тяжелое дыхание, а когда на другом конце зала оглянулся, Джильдина приближается с бледным, как смерть, лицом, вытаращенными глазами и близкая к обмороку.
Я ухватил ее за руку и втянул под дверную арку.
– Видишь, – похвастал я, – как хорошо быть дураком? Дураки – бесстрашны. Еще говорят, колесо истории крутят дураки и мошенники. Они правят миром!.. У тебя голова еще не кружится?
Она сразу же пришла в себя, ощетинилась, как боевой дикобраз, рыкнула:
– Идем дальше. Раз уж попали сюда, нужно осмотреть все. Мы здесь первые, понимаешь?
– Да-да, – согласился я, – а это так, ветром намело всяких драконов из молибдена…
Она нахмурилась, взгляд ее прыгал, как блоха по горячему, искал ход, но на выбор сразу три, мы пошли по одному и сразу же вернулись в этот же зал. Отправились по другому и оказались здесь же, но уже после долгого и утомительного карабканья вверх-вниз, вверх-вниз по очень узкому и опасному ходу. Когда двинулись по третьему, почти сразу наши ноздри уловили запах сильных зверей, а затем каменные своды вздрогнули от мощного рева.
Мы крались потихоньку вперед, открылась пещера, куда с противоположных сторон вышли громаднейший лев, просто пещерный, и могучий медведь.
Они смотрели один на другого и злобно ревели. Джильдина хваталась за рукояти ножей, но пальцы тут же разжимались. И блондинка бывает в состоянии понять, что здесь даже двуручные мечи показались бы перочинными ножичками.
– Хорошо, – сказал я. – Как здорово!
– Что хорошего, – прорычала она, как третий зверь, – тут и с одним не справиться…
– Хорошо, – повторил я.
Лев, весь в сверкающей золотой шкуре и в роскошной гриве, устрашающе взревел и выгнул грудь. Медведь прорычал еще громче, встал на задние лапы и пошел на льва, медленно и нелепо переваливаясь, как беременная утка.
– Ты за кого? – спросил я шепотом Джильдину.
Она даже не поняла вопроса, ее глаза не отрывались от чудовищ. Лев раздул грудь, откинул назад голову, а затем плюнул в медведя огненной струей. Даже мы ощутили жар сжигаемого воздуха, медведь с неожиданной ловкостью поднырнул под струю и уже на четырех лапах в два прыжка оказался перед львом.
– Ни фига себе лев, – сказал я ошарашенно, – это нечестно…
– На войне все честно, – возразила Джильдина.
Лев взревел громче, медведь раскрыл пасть, показывая длинные клыки. Лев ударил его по морде лапой, но чудовищная пасть медведя тут же сомкнулась на ней. Мы услышали скрип, лев неожиданно рванулся вперед и повалил медведя, что отпустил лапу и пытался прокусить закрытое мощной гривой горло.
Некоторое время они дрались молча, даже не взревывали, а только пыхтели и надсадно сопели.
– Когда дерутся лев и медведь, – сказал я, – больше всего выигрывает Джильдина на дереве.
– Что? – переспросила она. – Где тут дерево?
– Это изысканное иносказание, – пояснил я. – Дракон, сидящий на дереве… Говорят, фолклендская война была дракой двух лысых из-за расчески. Как думаешь, что получит победитель после этой драки?.. Хотя да, что это я так размеркантильничался? Словно и не рыцарь… В самом деле, эти двое могут драться не ради презренной выгоды, а ради чести, славы, геройства и расширения ареала.
Лев с рычанием трепал медведя, навалившись сверху, огромный и величественный, настоящий царь зверей. Да только медведь, который хозяин тайги, считал его нелегитимным царем и, сумев обхватить льва лапами, перевернулся на бок, и уже он оказался сверху на льве.
– Доблесть – нравственное мужество, – сказал я. – По-моему, вон у того нравственного мужества больше. Я имею в виду медведя, хотя лев, конечно, импозантнее… Ты на кого ставишь?
Джильдина не отрывала от сражающихся монстров взгляда.
– Лев победит.
– Подумаешь, – сказал я уязвлено. – Красавец! А мне роднее медведь… Суровая неброская красота, без всякой аффектации. Он не позирует, как его противник, а дает отпор Западу молча и сурово. Медведь мудр, а мудрые ведут войну ради мира.
Золотая кожа обагрилась кровью. Легендарные львиные лапы, один удар которых сразу перебивает спину буйволу, для медведя что детские палочки. Лев это наконец понял и теперь со свирепым рыком хватал противника пастью.