— Ну-ну, — сказал Барбаросса с еще большим подозрением.
— Он кто у нас, фюрст? — спросил Фальстронг. — Нас трое королей, имеем полное право назначить его курфюрстом, а его Армландию, хоть и оставить в составе королевства Фоссано, однако навеки закрепить за сэром Ричардом.
Найтингейл сказал довольно:
— Вы умный человек, король Фальстронг!
Барбаросса пробурчал:
— Еще бы… Дать то, что не своя собственность и чего не жалко. Красивый жест! А мне вот жалко, я не скрываю, потому что никогда не хитрю. Но все-таки согласен. Земля у него есть, теперь закрепим ее у него под ногами, чтобы никто не вырвал. Я слышал, что с той стороны Армландии, где разоренная Мезина и Грангепт, началось какое-то шевеление…
— Всего лишь возвращается беглый народ, — сказал успокаивающе Фальстронг. — Они еще сто лет будут отстраиваться после такого разгрома. Все согласны с моим великолепным и великодушным предложением?..
— Я за, — сказал Найтингейл быстро.
Барбаросса скривился, буркнул:
— Согласен.
— Тогда, — сказал Фальстронг победно, — нам понадобится еще один листок. Пусть наши секретари впишут это великолепное решение, а мы скрепим подписями и королевскими печатями.
Курфюрст, мелькнуло у меня в голове, что это за такое, слышал о них маловато, ну разве что однажды римский император назначил Понтия Пилата курфюрстом Палестины или Иудеи, точно не помню, хотя тогда курфюрст именовался просто наместником, да еще курфюрст Иоанн Верный покровительствовал Лютеру…
Курфюрст, как понимаю, это тот же фюрст, но с правом избирать императора. То есть остальные сидят в своих княжествах и сопят в две дырочки, а избранные съезжаются в одно место и решают, кому быть императором. Если, конечно, место оказывается вакантным.
Ага, еще в отличие от фюрстов, курфюрсты освобождены от императорского суда, имеют право указывать императору на ошибки и промахи, а главное — их владения неделимы и неприкосновенны, о чем и сказал Фальстронг.
Еще я имею право на четырехугольную пурпурную шапку, отделанную горностаем, могу даже поместить на герб, это ж так ах-ах как немыслимо важно…
Кстати сказать, саксонский курфюрст Август стал королем Польши, крупного и могущественного по тем временам королевства, курфюрст Бранденбургский стал королем, создав королевство Пруссия, а курфюрст Ганновера стал королем Великобритании…
Подумав о таких перспективах, я учтиво поклонился и сказал самым что ни есть почтительнейшим тоном:
— Ваши Величества… я благодарю за высокую и небывалую честь! Я так потрясен, что просто не нахожу слов…
Барбаросса покровительственно похлопал меня по плечу.
— И не надо. Мы понимаем, что в случае успеха ты выигрываешь больше всех. И Армландию обратно, и гарантии с таким титулом, что отнять ее у тебя уже никто и никак. Даже я не отниму, если передумаю.
Глава 4
Рассвет был пугающим и страшным: по небу из одной точки в нашу сторону бегут страшные лиловые потоки, расходясь веером, земля сжалась и затихла в ожидании неприятностей, на зеленую траву пал странный отсвет, а птичьи голоса зазвучали несколько робко и неуверенно.
Священник отслужил заутреню, мне вывели арбогастра, а сонный и сытый Бобик прибежал, когда я уже взобрался в седло.
Короли сами собрались разъезжаться, но я успел в седло первым, и получилось так, что они все трое как бы вышли меня провожать, будто вассалы сюзерена.
— Встретимся под стенами Савуази, — сказал я бодро. — Надеюсь, наш союз станет чем-то большим, чем просто временный пакт против одного опасного агрессора! Мы можем установить прочный и вечный мир в этом регионе, потому что… так уж случилось, но все мы не хотим вести никакие победоносные войны за расширение, за приобретения, захваты, доступ и прочие оправдания убийств и грабежей.
Барбаросса сказал очень серьезно:
— Я только «за».
— Я тоже, — сказал Фальстронг. — Мы сделаем послевоенные земли мирными и защищенными. Четверо таких орлов… да мы горы свернем!
Я вскинул руку, прощаясь. Найтингейл помахал в ответ с крыльца, я развернул коня, и мы втроем понеслись в сторону ворот, а дальше перед нами распахнулся необъятный мир лилового неба над головой и темной зелени под копытами арбогастра, очень темной, словно сжалась перед великой грозой.
Мы проскакивали через рощи, где низкое солнце колюче светит через редкие ветви с почти прозрачными зелеными листьями, превращаясь в очень мелкую странную звездочку с огромными пылающими лучами, и куда падает их свет, там мгновенно возникает жизнь: цветы поднимают печально склонившиеся головки, а муравьи жадно нападают на толстых жирных гусениц.
В одном гае с высоченными деревьями, что сплелись кронами и не пропускают вниз солнца, я успел увидеть безумно красивого коня, настолько снежно-белого, что прямо весь как из серебра, а перед ним мелькнула девушка с золотыми волосами, она нежно гладила этого красавца по морде. Мне даже показалось, что у нее за спиной не объемистый и грубый плащ, а сложенные крылья, но пока соображал, нас унесло за полмили, и уже там я вспомнил, что изо лба коня торчит странная острая сосулька, почти прозрачная, поблескивающая множеством искорок.
Потом лес стал настолько густым, что Зайчик сперва летел, потом скакал, а в конце уже бежал иноходью, на каждом шагу огибая деревья. В какой-то момент до меня донесся впереди щелчок, я насторожился, готовый ловить стрелы на лету, хотя звук иной, не спущенная тетива, а следом донесся едва слышный вскрик, а потом жалобный плач, который я услышал только благодаря своим чувствительным ушам.
Бобик понял меня и метнулся в чащу. Арбогастр проломился следом, ему эти колючие кусты не заметнее, чем скале из гранита, лишь бы я сумел укрыться, вокруг трещало и ломалось, затем мы выбрались на небольшую полянку, слабый серебристый свет пробивается сверху через ветви, а внизу я рассмотрел мигающий, даже трепещущий, как под порывами ветра, красноватый с лиловым огонек.
Бобик стоял там и что-то с интересом разглядывал в траве.
Я покинул седло, но к огоньку приближался с осторожностью, пока не увидел стальной капкан, а в нем крохотное светлое, даже светящееся существо с крылышками. Оно жалобно поскуливало, одна нога намертво сдавлена стальными челюстями, что на вбитом глубоко в землю железном штыре. Размером это крылатенькое не крупнее моей ладони, с виду хрупкое настолько, что даже стрекоза или бабочка в сравнении с могучим и нахальным кабаном.
— И что? — проговорил я в замешательстве. — Разве эльфы могут попасть в простой капкан?.. Ты кто, существо?
Эльф поднял голову, на крохотной мордочке я рассмотрел совсем мелкие слезинки, из-за их малости на такие не действует гравитация, в смысле — куда сильнее срабатывает поверхностное натяжение, и эльфенку приходится постоянно вытирать морду хрупкими передними лапками.
— Не скажу, — пропищал он тоненьким, как у комарика, голоском. — Лучше умру, чем буду служить тебе…
— А мне и не надо служить, — ответил я, — у меня своих дармоедов хоть разгоняй. Погоди, попробую выпустить…
Над полянкой заплясали еще огоньки, но все летают достаточно высоко, чтобы я не дотянулся. Похоже, это того же вида, светлячки с крылышками, такие если и порхают днем, то при солнечном свете их не заметишь.
Челюсти капкана оказались совсем не тугие, а еще и обернуты толстой тканью, это чтоб не перебило тоненькую лапку.
Эльфенок продолжал горестно реветь, я сам вытащил ему ножку, посадил на траву.
— Ну, — сказал я, — крылышки у тебя целы. Лети, если ты мужчина! Если самочка, можешь остаться, отдохнуть. Правда, мелковата…
Он нерешительно поднялся, вспикнул и упал на бок, вокруг него замелькали другие, запищали, наконец он поднялся и, часто-часто махая крылышками, взвился в воздух.
Я вернулся к арбогастру.
— Бобик, насмотрелся?.. Поехали дальше.
Бобик, правда, не едет, а бежит сам, но он поправлять меня не стал, только посмотрел веселыми глазами и с высунутым языком ринулся через темный лес, сохраняя прежнее направление.
Мы увидели, как он остановился и, как охотничий пес, сделал красивую стойку с поднятой передней лапой. Впереди через лес идет огромный и неуклюжий человек, широкий, с толстыми руками и ногами, из одежды одна набедренная повязка из шкуры то ли тура, то ли кабана, хотя в лесу ходить, где продираться через сучки и колючки, надо быть либо придурком, либо не совсем человеком.
На плечах туша огромного оленя, я таких крупных не видел, ноги свисают справа и слева с плеч, он двигается с наклоненной головой и увидел меня не раньше, чем услышал грозный рык моего верного Бобика.
Вздрогнув, он поднял голову, морда больше похожа на жабью, лоб крохотный, зато нижняя часть занимает почти все лицо, рот широкий, а когда широко раскрыл в испуге, там блеснули четыре ряда острейших зубов.
— Эй, — крикнул я строго, — мужик! Деревня Зачепиловка в какой стороне?
Он тупо и опасливо посмотрел на меня, сразу увидел и понял, судя по его морде, что у меня за конь, что за лук за плечами, и что я совсем не из тех, кто удирает.
— Деревня? — пробурчал он тупо. — Какая деревня?.. Никакой деревни тут нет…
— Эх ты, — сказал я с досадой, — что значит, в лесу живешь. А дорога через лес есть или надо дуром?
— Дорога? — переспросил он. — Не дорога, тропка… Есть…
— Куда ведет?
Он подумал, снова переспросил, видимо, без этого мозг не начинает работать:
— Куда ведет?.. Да через лес… Слыхал, прямо к Лесу Эльфов… Зачарованному Лесу, Эльфийскому, как его только ни зовут…
— Прекрасно, — сказал я обрадованно. — Туда мне и надо. Спасибо! Где эта тропка?
Он повернулся с оленем вместе, указал рукой.
— Вот за теми деревьями с ободранными боками… как раз и начинается.
Я сказал еще раз:
— Прекрасно, спасибо.
Он посмотрел с облегчением, как я поворачиваю коня, даже вздохнул, но все же проговорил:
— Ваша милость, солнце уже садится… Подождите до утра! Если не побрезгуете мясом на углях…