— Вы правы, — ответил я сокрушенно, — я даже путаю правое с левым, восток с западом. А уж зюйд-зюйд-вест так и вообще... Мне так нравятся ваши уши, леди Беатриса.
Она вздрогнула, глаза округлилась. Мне показалось, что хотела потрогать свои уши, но успела воздержаться.
— Уши? При чем здесь уши?
— Ни при чем, — согласился я. — Просто вспомнил, что пора сказать какую-то любезность.
— Почему это вдруг?
— А надо говорить периодически, — сообщил я. — Это значит — время от времени. Через неравные интервалы. Так слышал от бывалых. Не важно, к месту или не к месту, бабы дуры, им все равно приятно.
Она нахмурилась, слегка прикусила губу.
— Понятно. Но почему уши?
— Я подумал, все говорят про ваши глаза, губы, щеки, нос, шею, сиськи, брови, а про уши, наверное, меньше всего. Вот и сказал, чтобы уравновесить. Я же рыцарь, это значит — за справедливость!
Она сказала саркастически:
— Так-так. И чем же вам понравились именно мои уши?
— Они просвечивают на солнце, — сказал я. — Вот когда так стоите, а солнце в спину, ваши уши нежно-розовые, в них видны тоненькие жилочки, как у птенчика, они так забавно загибаются... от дождя, наверное, а внутренняя сторона завернута в такую изысканную раковину, что у меня сердце замирает в сладкой истоме: одну такую раковину видел на базаре за три серебряные монетки, представляете! Сволочи, как дерут за редкие вещи...
Она кисло поморщилась.
— Вы увиливаете довольно умело, сэр Светлый. Мне кажется, вам лучше подобрать другую маску, чем простодушного увальня из дальних деревень...
Холодок пробежал по моей спине, леди Беатриса далеко не дурочка, всегда настороже и замечает то, чего не видят другие. Да я и сам распустился, играю небрежно, надо следить за собой.
Издали послышался радостный вопль:
— Ах, леди Беатриса, а я вас искал!
Глава 7
В нашу сторону с сияющей улыбкой шел, на ходу снимая шляпу и кланяясь, граф Ансельм, который, как я уже слышал, самый сильный боец. Разумеется, в своем графстве.
Он виновато развел руками, мол, не вправе нарушать беседу, свинство, но дело не терпит отлагательства.
— Леди Беатриса, все готовы завтра с утра отправиться в Темный Лес. Ваши гости горят желанием очистить хотя бы часть леса от троллей, так мешающих вашим крестьянам! Вы почтите нас своим присутствием?
Она на секунду заколебалась, но, взглянув на меня, мило улыбнулась и проворковала:
— Да, граф, конечно, я буду! Как могу не быть, если... мои гости так стараются мне помочь?
Граф поклонился, еще раз извинился, что потревожил беседу, ушел, окрыленный. Она смотрела ему вслед, я пробормотал:
— Вы в самом деле... поедете на эту охоту?
Она кивнула.
— Я просто обязана.
— Да, уже понял...
— А вы? — спросила она вдруг. Я развел руками.
— Вообще-то я не люблю убивать бедных зверей. Это же не люди, которых всегда есть за что.
Она мягко улыбнулась, в голосе прозвучала укоризна:
— Сэр Светлый, это вы слишком... Неужели всех людей есть за что убивать?
— Всех, — ответил я твердо. — К любому можно подойти и сказать: ты свинья, меня попросили тебя убить за твои свинства... и любой человек, не особенно роясь в памяти, поймет, что в самом деле есть за что. Конечно, я не имею в виду вас, леди Беатриса, вы проходите по разряду ангелов, но именно люди... гм...
— И все-таки, — сказала она, — вы же не убиваете направо и налево? Вы приняли людей с их недостатками?
Я покачал головой, сам удивился, что мой голос звучит так непреклонно.
— Нет, не принял. Я служитель церкви, которая получила такого человека от языческого мира и теперь делает из него нечто более высокое. Просто это такая упрямая и тупая скотина, что за тысячу лет прогресс не очень-то заметен, но он есть, есть... Так что я отправлюсь на охоту, леди Беатриса. Но только потому, что там опасно, а я не хочу, чтобы с вами что-то случилось.
Она заколебалась, опустила голову, голос ее прозвучал едва слышно:
— Я буду окружена лучшими воинами Армландии. Но все равно спасибо.
— Пустяки.
Она слабо усмехнулась.
— Все-таки вы не очень умело отпускаете комплименты. Иногда настолько изысканные, что не сразу поймешь, а иногда... как вот сейчас.
— А что я сказал?
— Вы назвали меня пустяком, — обвинила она, но глаза смеялись, щеки порозовели, а пунцовые губы точно спелые ягоды черешни, так и просятся, чтобы я медленно и нежно взял их своими твердыми губами, ощутил их сладость и нежность...
Пауза затянулась, я в самом деле ощутил, что тянусь к ней, сдавил свое «я» так, что заверещало, тряхнул годовой.
— Прошу прощения, леди Беатриса... Я же говорил, что я из медвежачьего угла. Если комплимент удается, то нечаянно.
Ее сияющие глаза медленно погасли, из груди вырвался вздох, а через мгновение я услышал спокойный контролируемый голос:
— Я рада, что вы примете участие в Большой Охоте, сэр Светлый. Я хочу, чтобы все мои гости получили удовольствие от пребывания в моем замке.
В нашу сторону торопливо шел граф Росчертский, а за ним оруженосец и двое дворян. Граф на ходу сорвал шляпу и отвесил поклон, отчего мясистое лицо побагровело, словно с него содрали кожу. Дворяне остановились, уловив знак графа, торопливо свернули в другую сторону.
Я торопливо поклонился леди Беатрисе.
— Прошу меня извинить, леди. Передаю вас тому, кто умеет лучше говорить любезности.
Граф Росчертский сказал жирным густым голосом:
— Да-да, сэр Светлый, идите, идите, идите... Я позабочусь о прекраснейшей из ледей!
Я учтиво поклонился уже обоим и пошел дальше. Леди Беатриса, несколько задетая такой небрежной передачей из рук в руки, пару мгновений выжидала, я чувствовал ее взгляд на затылке, но я не вернулся, а пошел в дальний угол двора, заприметив гончара с его нехитрым станком.
Мальчишка принес в мешке сырую глину. Рядом с гончаром деревянное корыто, время от времени он запускал туда облепленную глиной пятерню и зачерпывал новую горсть. Я засмотрелся, как он мерно нажимает ногой на доску. Система ремней вертит перед ним столб с крышкой, а гончар только легко касается мокрой глины, и та мгновенно меняет форму, становясь то приплюснутой миской, то высоким кувшином.
Мне показалось, что гончар сам еще не решил, что сотворить на этот раз. Так бывает, когда заказа нет, а самому трудно решиться на что-то определенное: вдруг такого товара на рынке будет полно...
Я понаблюдал, в голове оформилось наконец понимание, почему я пришел именно сюда.
— Долго учился? — спросил я.
Он ответил с поклоном:
— Всю жизнь, ваша милость. И сейчас учусь.
— Ну да, новому надо учиться. Ты прав. Я хочу научиться делать чашку. Покажешь?
Он в великом удивлении даже глину выпустил из рук, и та стала расплываться лепешкой.
— Да зачем вам, ваша милость? Скажите, все сделаю!
— Да мне вожжа под хвост попала, — объяснил я. — Изволю — и все тут. Держи!
Я бросил ему золотой, он ловко поймал, несмотря на растерянность, испачканными в глине руками. Я жестом согнал его со стульчика, он торопливо уступил мне место, я осторожно опустился на ветхое сиденье.
Глина под моими пальцами сразу же начала менять форму, но я забывал давить на педаль, все останавливалось, гончар суетился вокруг, показывал и подсказывал, мимо проходили челядинцы и втихомолку улыбались. Прошли двое дворян, поулыбались, но, едва я бросил в их сторону грозный взгляд, торопливо сделали вид, что смеются над конюхом, неумело гоняющим лошадь.
Чашка начала получаться после получаса безуспешных попыток. Еще час я потратил на то, чтобы научиться делать маленькую чашку, большую и еще больше. Затем поставили сушить. Гончар рвался научить меня делать чашки для знатных господ, у меня талант делать глиняную посуду, я отмахнулся: сойдет.
Когда чашки высохли, я долго держал их в руках, запоминая все ощущения, все чувства, которые вызывают у меня прикосновения сделанного своими руками из простой глины, именно из простой, которая везде под ногами.
Леди Беатриса, то ли доложили, то ли случайно проходила мимо, хотя я в эти случайности плохо верю, с любопытством оглядела мои испачканные глиной по локоть руки.
— Готовитесь оставить рыцарское ремесло, сэр Светлый?
— Заметно?
— Еще бы!
— Может быть, — сказал я с задумчивости, — и стоит... Сниму доспехи, уйду в скитания, как святой отшельник, буду питаться подаянием... Стану святым, будете мне поклоны бить.
Она поморщилась.
— А зачем ремесло гончара?
— А если на халяву не покормят, — рассудил я, — смогу заработать!
— Вы практичны, сэр Светлый, — сказала она с отвращением. — И слишком предусмотрительны. Такие святыми не становятся.
— А какие?
Она в затруднении наморщила лобик.
— Святые... это такие же неистовые, как и лучшие из рыцарей! Они не думают о том, покормят их или не покормят, они идут на подвиги с чистым сердцем без страха и мыслей об отступлении!
— Ну, совсем как я, — сказал я гордо. — Леди Беатриса, вы в меня уже влюбились?
Она скривилась, будто хлебнула уксуса, да еще и в говно вступила, отвернулась и пошла прочь. За нею, хихикая и стреляя глазками, пошли ее благородные девицы и еще целая толпа рыцарей и вельмож.
Я пошел к колодцу, там мне полили на руки, смывая глину, поулыбались над причудами лорда. Пока я вытирался, появился сэр Растер, огромный и толстый, как тролль, пошел через двор, угрожающе растопырив локти и поглядывая по сторонам.
Увидев меня, небрежно махнул рукой. Я посмотрел вслед леди Беатрисе, они направились к широкой скамейке под сенью раскидистого дуба, граф Росчертский собственной шляпой смахнул опавшие листья. Леди Беатриса поблагодарила кивком, и, едва она села, все постарались расположиться к ней поближе: кто сел рядом, кто встал за спиной. Граф Росчертский и барон Байер вообще преданно сели на землю у ее ног.
Я поинтересовался: