— Забудьте, — посоветовал я.
Она умолкла, но у меня самого перед глазами окаменевшее лицо одного-единственного из всей компании, который, похоже, успел увидеть что-то ужасное, но еще не успел испугаться, только-только увидел, и это осталось в камне: страшное мгновение, когда информация от глаз начала поступать к лицевым мускулам.
Озноб пробирает только от мысли, что нечто, превратившее музыканта и его приятелей в камень, могло не издохнуть, а все еще бродит в этом странном мире, где нет солнца, нет звездного неба, нет смены дня и ночи. Я время от времени задействовал и запаховое зрение всякий раз хватаясь за луку седла, изучал все признаки которые могут сообщить об опасности, часто стрелял из лука просто в кусты, где что-то возится подозрительно или же тепловое зрение подсказывало, что там затаилось нечто живое и крупное.
Так же на ходу прошивал стрелами ветки деревьев, сбивая существ, что могут оказаться над головой. Бобик всякий раз подбирал добычу и приволакивал с триумфом. Леди Беатриса бледнела и закатывала глаза: звери в самом деле как будто вышли из кошмарного сна.
Я сказал наконец:
— Чем дольше с вами еду, тем сильнее уверен, что Ева съела не только яблоко, но и змея.
Леди Беатриса охнула:
— Это вы к чему?
— Вы так пугаетесь ерунды, что я вот прям щас готов вас взять на руки и успокаивать, успокаивать... Я только не понял, на что именно вы меня уговариваете? На всякий случай запомните, если меня долго уговаривать, меня ж и уговорить недолго...
Она фыркнула утомленно:
— Ваш простонародный юмор меня уже утомил. Это я не могу понять, чего вы им добиваетесь?
— Взаимопонимания, — ответил я важно. — Ведь легче нести ахинею, чем бревно! Но в действительности все не так, как на самом деле, леди Беатриса! Вот у вас сколько сейчас друзей?..
Она на миг задумалась, но тут же надменно наморщила носик.
— Больше, чем у вас, сэр Светлый.
— Удивительно, — сказал я, обращаясь не столько к леди Беатрисе, как к Бобику и Зайчику, — всякий из лордов без труда скажет, сколько у него овец, но не всякий сможет назвать, сколько он имеет друзей, настолько они у вас не в цене. Стыдно, господа!
Бобик помахал хвостом и сообщил взглядом, что ему нисколько не стыдно, так как с этим у него все в порядке, а леди Беатриса лишь засопела и холодно смолчала.
Пес убежал вперед и остановился на краю странной поляны. Деревья опасливо застыли по окружности, а на поляне только черные папоротники, в самом центре — плита из черного камня, настолько черного, что ни блика, ни отсвета, словно это сама тьма.
— Обойдем, — сказала леди Беатриса дрожащим голосом.
— Послушай женщину и поступай наоборот, — пробормотал я, спешиваясь, — никогда не ошибешься...
Растения упруго покачивались, некоторые я подминал сапогами, но ни хруста, ни треска, а когда я оглянулся, они поднимались такие же упругие и неповрежденные. Пес неохотно двинулся за мной, потом обогнал, сделал круг вокруг могильного камня.
Ни надписи, ни цифр, только безукоризненно правильное белое лицо смотрит из камня. Сперва мне показалось, что оно в глубине камня, потом увидел выдвинувшимся мне навстречу, то ли в самом деле, то ли умелая оптическая иллюзия, но по спине побежали мурашки. Лицо слишком правильное, безукоризненное, даже не определишь, мужчина или женщина.
Я отдал салют.
— Мое почтение... и мои искренние соболезнования.
Леди Беатриса ахнула, а Пес подпрыгнул. Темные папоротники зашевелились, в центре каждого поднялся стебель, на котором раскрылись мертвенно-белые цветы. Я смотрел ошалело, неуверенно ухватил один стебель, тот с легкостью отделился, оставшись в моей ладони.
— Ага, — сказал я, — очень удобно...
Леди Беатриса попискивала, когда я прошелся по поляне, нарвал цветов и, опустившись на одно колено, возложил перед могильным камнем. Некоторое время ничего не происходило, затем лицо повернулось ко мне в глазах загорелось золотое пламя. Раздался голос, объемный, могучий, идущий со всех сторон:
— Мы победили?
— Да, — ответил я без колебаний.
— Где Золотая Когорта?
— Мы победили, — повторил я, в то время как мозг лихорадочно перебирал варианты ответов, — но победа далась дорогой ценой...
Голос долго молчал, а когда зазвучал снова, в нем слышались гордость и горечь:
— Понимаю... Тем выше наша слава.
— Да, — ответил я. — Вечная слава павшим героям!
Голос произнес торжественно:
— Я знал, что сюда они не придут.
— Да, — ответил я. — Никто не забыт, ничто не забыто. Теперь к мемориалам героев буду приходить дети, чтобы преисполниться... да. И воодушевиться. Спите спокойно, сэр. Отечество вас не забыло.
Когда мы ушли, леди Беатриса долго посматривала с боязнью, даже с ужасом, но, когда расположились на - короткий отдых, сказала уже другим тоном:
— А все же, сэр, мне показалось, что вы разговаривали недостаточно почтительно.
— Разве?
— Да, — сказала она обвиняюще. — Вы говорили правильные слова, но в душе как будто смеялись!
Я сдвинул плечами.
— Возможно. Но это смех сквозь слезы. Я видел грандиознейшие битвы... Правда, они отгремели еще до моего рождения. Победители наставили величественные монументы павшим, зажгли там Вечные Огни... Однако о них вспоминают только в особых случаях. Да-да, когда им самим что-то надо. Тогда приходят сами и даже приводят детей... раз в год! А в остальное время никому нет дела до павших героев. Царствуют те, кто выжил. Не важно, как, какой ценой...
Она помолчала, даже отвернулась, но я видел, как бросает на меня взгляды искоса. Стоп, сказал я себе трезво, не выходи из образа самовлюбленного шалопая.
Глава 13
Красноватая, вытоптанная до звона дорога уходит вдаль, впереди редкий лесок, а дальше на лиловом небе красиво и грозно горят каменные башни массивного, как отесанная гора, замка. Две башни явно жилые, еще две намного тоньше и выше, сторожевые. Замок выглядит плотно застроенным, судя по виднеющимся крышам, массивным и неприступным для быстрого штурма.
Слева на небольшом расстоянии от замка аккуратные ряды виноградника, три жилых домика, а справа настоящая деревня в два десятка домов, обширные поля. По дороге из леса на околицу въехала тяжело груженная подвода, верхушки отесанных от веток деревьев, покачиваясь, чиркают по земле, оставляя отметины в дорожной пыли.
Леди Беатриса счастливо вскрикнула:
— Мы выбрались!
— Да, — сказал я. — Это жилое место.
— Так что вы медлите? Быстрее туда!..
Я кивнул на Бобика, тот присел, шерсть дыбом, из горла рвется злое рычание, а клыки блестят, как острые ножи.
— Бобик не одобряет... Да и мне не совсем нравятся те... лошади.
Я подумал, что она со своим зрением не в состоянии рассмотреть детали, но леди Беатриса вдруг побледнела, голос ее задрожал:
— У лошади... шесть ног!
— Лап, — поправил я. — А когти там, ой-ой... Да и возница, гм... Я не расист, упаси боже, но все-таки ящерица... Пусть даже ящер — все равно это слишком даже для демократа. Если они даже в нашей собственной Европе устраивают беспорядки, переворачивают и жгут автомобили, то сунься к ним... нет, рисковать не хочу. Отпустить вас туда одну, что ли?
Ее плечи зябко передернулись, сил не хватило огрызнуться, призналась жалобно:
— Нет, к ящерицам не хочу... Или это народ драконов?
— Один овощ, — сказал я. — Ящерицы и есть измельчавшие драконы. А здесь нечто среднее. Уже не драконы, но еще не ящерицы. Хочу напомнить, что даже самые мелкие ящерицы не травкой питаются...
Зайчик послушно попятился, а когда деревья и кусты загородили от нас деревню, Пес перестал рычать, шерсть опустилась, но еще долго держался настороженно, а глаза остались налитыми кровью.
У ручья я остановил Зайчика, Пес уже жадно лакает, я спрыгнул и, опустившись на четвереньки, припал к прозрачной струе. Напившись, крикнул:
— Леди Беатриса, извините за негуманность, но я должен был проверить...
— Что?
— А вдруг здесь кремнийорганическая жисть, — пояснил я. — А ручей из жидкого гелия или аммиака... Но вроде бы нет.
Донесся волчий вой, стих надолго, затем снова — ликующий, победный. Я поднялся, вернулся к Зайчику, с луком Арианта как-то спокойнее. Леди Беатриса обратила ко мне бледное лицо.
— Волки?
— Они, — согласился я. Добавил чуточку злорадно: — Если не что-то похуже.
— О господи!
— Поздно, — сказал я с невольным раздражением. — Вот побудете в роли тех оленей, за которыми привыкли гоняться безнаказанно. А теперь Господь, которого призываете, дает вам почувствовать, что это такое: быть в шкуре братьев меньших.
Она переспросила непонимающе:
— Братьев меньших... это кого? Какие у вас двоюродные братья я уже знаю, а меньшие?
— Увидите, — ответил я хмуро. — Хотя лучше бы их не видеть.
Вой донесся с другой стороны, с третьей, я ощутил, что волки переговариваются, собираются группами, а потом всей стаей подойдут к нам. Возможно, первый лазутчик уже сообщил, что одному-двум здесь не справиться, и сейчас готовится ударный отряд.
Наросты на стволах, трещины и жутко искривленные ветки даже волкам позволят забираться чуть ли не на вершину, я кивнул леди Беатрисе на ближайшее дерево.
— Думаю, вам нужно взобраться всего лишь вон до той ветки.
Она побледнела еще больше.
— А Зайчик? И Бобик?
— Спасибо, леди Беатриса, — сказал я.
— За что?
— Нормальная женщина уже с визгом бы карабкалась по дереву к самой вершине.
Не отвечая, она смотрела в глубину леса, вой раздается ближе, волки переговариваются, смыкают цепь в кольцо. Наконец сказала решительно:
— Ваш меч я не подниму, но вы можете дать мне кинжал.
— И будем драться спина к спине? — спросил я с интересом.
— А что еще? — огрызнулась она. — Если они разорвут вашего коня, нам все равно не выбраться.
Я почти силой подвел ее к дереву. Она было заупрямилась, я взял ее на руки, до чего же нежное тело, созданное для ласк, объятий, поцелуев. Она в испуге было обвила мою шею руками, прижавшись полной грудью чуть ли не к моему лицу. Я застыл, не в состоянии выпустить ее из рук, оставить на дереве, остро кольнула жалость, что не могу упрятать в себя вовнутрь, чтобы жила в моей грудной клетке в абсолютной безопасности...