Отец Ульфилла дергался, узнавая знакомые слова, рыцари переглядывались и, гордые за своего сюзерена, сдерживали ехидные улыбки.
– Господь это сказал для чистых сердцем! – заявил Ульфилла взбешенно. – Ты разве чист? Думаешь, я не зрю твои замыслы?
Я перебил, насторожившись:
– А какие у меня замыслы?
Он выкрикнул громко, привлекая внимание всех проходивших мимо:
– Темные!..
– В чем? – спросил я, сдерживая нарастающий гнев.
Он взвизгнул:
– Не знаю!.. Но чую! Я сердцем чую то, что мудрецы постигают умами сотню лет!.. У тебя свои цели, для этого ты используешь и Святое Имя, но… придет день, с тебя сорвут маску!
Привлеченный его воплями народ останавливался, забывал про свои срочные дела и направлялся в нашу сторону. А кто был ближе, те уже стоят с раскрытыми от удивления и удовольствия ртами, чуть слюни не текут от счастья, как же: лорда обвиняют! Радость-то какая…
Я покачал головой.
– Отец Ульфилла, как не стыдно… Нет чтобы ведьм топить да еретиков выявлять, а все на соратника нападаете!.. Давайте лучше поговорим о делах…
Я взял его за рукав, отводя в сторону, он зло дернулся, вырывая ткань из моей руки, но все же пошел, только сразу спросил раздраженно:
– Каких делах?
Я сказал быстро и как можно более деловито, стараясь взять инициативу в свои руки и не выпускать ее как можно дольше:
– Итак, святой отец, как там дела в монастыре? Пусть даже не в самом монастыре, да-да. Вы его почему-то еще только начали строить… гм… но я вам дал замок, где можно разместить школу. Мне очень нужны обещанные вами молодые и страстные проповедники Слова Божьего! Которых вы, конечно же, уже начали выпускать из монастыря крупными партиями.
Он нахохлился, ответил резко:
– Ничего я не обещал!
– Как? – изумился я. – Почему вы не собираетесь готовить проповедников Слова Божьего?
Он взглянул зло, но не попал в ловушку оправдывающегося, сказал с такой злостью, что лязгнули зубы:
– Ни крупными, ни мелкими!.. И нечего делать вид, что в этом моя вина. Монастырь только строится, еще раз говорю! Хотя мы уже начали набирать послушников…
– Возникли проблемы? – догадался я. – Финансовые?
Он нахмурился.
– Кроме них я решил сам проверить, в самом ли деле здесь идет борьба с Врагом! Я должен знать, куда пошлю монахов!
– Здесь присутствует сам Великий Инквизитор, – напомнил я. – И его люди. Ведьм вон жжем вовсю, еретиков выявляем. Но самый главный удар я приготовил в самом неожиданном месте! Такой удар по Сатане, такой удар… Первый удар вы уже видели? То-то.
Он посмотрел с недоверием и, не попадаясь в ловушку, сказал непреклонно:
– Да, типография – это… да, хорошо. Божье дело. Сатане придется несладко. Но… чтобы построить монастырь, чертеж которого я храню, мне нужны каменщики, плотники, столяры. Много!.. Еще я задумал сделать отдельную пристройку для невест Христовых, женщинам тоже бывает нужно убежище от суетности мира…
Господи, подумал я с тоской, он еще и женский монастырь мечтает строить!
– Мне тоже каменщики нужны, – ответил я строго и деловито. – И прочие ремесленники. Тоже много. Но я не сижу, сложа руки, а зазываю со всех сторон. Хорошо, я дам денег, а уж привлечь людей вы сумеете, отец Ульфилла.
– Люди будут, – проворчал он. – Вы здесь в роскоши купаетесь, а у нас там за ломоть хлеба убивают!.. Если вернусь с деньгами, хоть с малой частью, монастырь будет построен быстро. И все будут счастливы.
Я промолчал, знаю это счастье, отвесил короткий поклон и ушел, стараясь держать лицо гордым и надменным. Пусть видят, что я – гроссграф, а беседой с этим деревенским попиком просто облагодетельствовал убогого.
Глава 16
Вечером Ульфилла показал пример, что и без церкви священник должен работать с массами: загнал во дворе в угол челядь и праздно шатающихся рыцарей, выступил с проповедью.
Ему и в голову не пришло спросить разрешения у Великого Инквизитора или других священников, что могут быть постарше, как по рангу или возрасту. Человек, который свято уверен в необходимости нести в народ Слово Божье постоянно и непрестанно, ни у кого не обязан спрашивать разрешения.
Я не стал приближаться, насторожил уши, люди слушают его, как завороженные, смотрят неотрывно на отца Ульфиллу, а он неистовствует, яростный и горящий, как разбуженный вулкан.
– Что за польза, – донесся до меня его злой и горестный вскрик, – ограбить одного и одеть другого? Милостыня должна идти от сострадания, а у барона Эллеарта мы видим бесчеловечие! И хотя бы мы отдали даже все, что похитили у других, для нас не будет никакой пользы и не будет прощения! Это показывает Заккей, который тогда умилостивил Бога, когда обещал возвратить похищенное четверицею, смотрите Евангелие от Луки. А мы, похищая весьма много, а отдавая мало, думаем умилостивить Бога, не зная, что тем самым еще более прогневляем Его!
Яростный и распаленный, он все же заметил меня, остановившегося довольно далеко, мог бы и не усмотреть, злобно зыркнул в мою сторону. Народ тоже задвигался, смотрят вопросительно.
Я подошел ближе, вскинул руки.
– Тихо-тихо! Я не мешаю. Сэр Макс – на выход!.. Немедленно. А вы все слушайте, слушайте!.. Отец Ульфилла верно говорит. Когда Авель и Каин принесли жертву, думаете, Господу нужна была та жертва, если и так все на свете принадлежит Ему?.. Да на хрен ему хоть барашек Авеля, хоть морковка Каина… или что там выкопал и принес он? Бог разгневался, что Каин брал много, а принес для пожертвования – мало! Вы поняли? Продолжайте, отец Ульфилла.
Я повернулся и ушел в сопровождении Макса, чувствуя на спине ненавидящий и в то же время несколько смятенный взгляд неистового священника. Но, думаю, аргумент запомнит и воспользуется им при случае.
Уже из двери я услышал, как его голос возрос до крика:
– Удержи руки от лихоимства – и тогда лишь простирай их на милостыню! Если же мы теми же самыми руками одних будем грабить, а других одевать, то милостыня – это повод ко всякому преступлению! Лучше не оказывай милосердия, чем оказывай такое, как совершил барон Эллеарт…
Хана барону, мелькнула сочувствующая мысль. Но Ульфилла дурак, не понимает, что нельзя на барона нападать, пока не искоренены грехи и преступления куда более тяжкие. Да и вообще не представляю, когда наступят такие времена, чтобы олигархи жертвовали от «своего», а не из награбленных миллиардов. Причем украдет миллиард – пожертвует миллион, и все счастливы. Прославляют его щедрость: мог бы и ничего не дать. Так что Ульфиллу занесло…
Завтра же постараюсь спровадить, мелькнуло в голове. Дам денег, у самого крохи, упакую книги и… давай, святой отец. Мы на одной стороне баррикады, но рядом нам лучше не находиться, убьем друг друга на радость противнику.
Макс все оглядывался, спросил шепотом, в голосе звучал приглушенный восторг:
– Как говорит!.. Как говорит!
– Как? – спросил я.
– Прямо в сердце слова Божьи вкладывает!
– Гм, – сказал я с сомнением. – Ладно, давай о деле. В каком состоянии твое воинство?
Он посерьезнел.
– Сэр Ричард, рыцарство распущено по домам. Остались только копейщики, ратники, лучники, арбалетчики…
– Пешие, – сказал я. – Тем более им понадобится больше времени.
– На что, сэр Ричард?
– На пеший переход, – ответил я туманно. – Ладно, отбери сперва лучших в отдельный отряд. И сразу же отправь к Хребту. Я укажу, в какую точку.
– Где роют Тоннель?
– Да. На первых порах поможешь сэру Теодориху. Он там организовывает службу охраны.
Макс смотрел с недоумением, в самом деле, что там охранять, однако я смотрел строго и значительно, в глазах намек на нечто более важное, пока тайное, и Макс проговорил достаточно бодро:
– Да, сэр Ричард!.. Будет сделано, сэр Ричард!
– Приступай, – сказал я отечески и, похлопав его по плечу, нырнул в темный полуподвал.
Отец Дитрих с тремя его священниками раскладывал отпечатанные листки на длинной и широкой лавке, просушивая оттиски.
– Благослови, отец Дитрих, – сказал я. – Мне кажется, что вы перепутали свое жилище с типографией.
Он оглянулся, в глазах промелькнуло виноватое выражение.
– Ох, сын мой, ты смеешься, это значит, все хорошо. Ты прав, я забросил все дела, а к себе удаляюсь только для короткого сна, но старые люди спят мало!.. Я до сих пор не могу прийти в себя от этого чуда и всякий раз боюсь, что эта дивная машина исчезнет. Хотя уже вижу, как она устроена, это так просто, что удивительно, почему никто не додумался раньше….
– Когда открытие сделано, – сказал я, – все удивляются, почему не сделали раньше, ведь так все просто!.. Да, теперь типографии будут строить во всех городах. В этом и есть главное отличие науки от магии: всякий может повторить сделанное и получить тот же результат. Эх, отец Дитрих, все бы так радовались, как вы, этому делу просвещения!.. Как же мне опротивел этот священник из моих дальних земель! Только приехал. А уже не выношу… Как он сумел при таком невежестве набрать такую мощь?
Отец Дитрих развел руками.
– Ты же знаешь, сын мой, церковь – для свободных людей. У нас нет родословных, перед Богом все равны. И потому на вершины церковной власти выдвигаются по личным заслугам, а не по размеру земельных владений, количеству войск или древности рода. Отец Ульфилла, судя по его яростным обличениям, умеет затронуть чувствительные струнки в людских душах… А это дает ему власть над ними. И, конечно, не самое низкое место в нашей иерархии. Сам знаешь, умелый проповедник может двигать людскими массами так, что даже папа римский, наследник Господа, иной раз не сумеет…
Я вздрогнул, представив отца Ульфиллу во главе крестового похода за веру против… да против всего, что идет с верой вразрез или для веры не имеет значения.
– Черт бы его побрал, – вырвалось у меня. – Ох, простите, отец Дитрих, но такие люди опасны.
Он кивнул, принимая извинения.
– В чем опасны?