Маргулер сперва похваливал, на лице удивление пополам с уважением, потом я заметил, что поглядывает на меня обеспокоенно.
– Что-то не так? – спросил я.
– Все так, – заверил он поспешно. – Все так, но…
– Ну-ну, говорите. Бить не буду.
Он развел руками.
– Ваша светлость, – произнес он виновато, – не мое дело такое говорить… однако… гм… при всей вашей увлеченности этим делом… гм… все же есть более важные дела у гроссграфа.
Я со вздохом опустил кирку.
– Например?
Он в затруднении пожал плечами.
– Не знаю. Но все-таки… гроссграфы этим не занимаются!
– А чем? – спросил я уже только для того, чтобы спросить.
Он снова подумал, почесал в затылке.
– Ну, наверное, чем и графы… только побольше. Или почти тем, что и короли. А короли не роют тоннелей.
– У королей руки коротки, – объяснил я злобно. – А вот мы выроем! И тогда знаешь, что будет?
– Не знаю, – ответил он озадаченно. – А что?
– А вот не скажу, – ответил я мстительно. – Ишь, критик нашелся! Сам подумай. Ахнешь.
Он задумался, в затруднении попытался добросовестно понять важность Тоннеля.
– Ну да… вообще-то через него можно внезапно бросить армию на завоевание тамошних земель… Но это будет очень не скоро, ваша светлость!
Он не сказал, что тоннель, если рыть его на самом деле, а не вот так, как уже понятно даже самым тупым, удастся прорыть разве что лет через пятьсот, я и за это благодарен, внезапно и сам ощутил, что зря бьюсь здесь, я нужен в крепости, в тренировочном лагере для лучников и особенно в мастерских, где я придумал новые способы соединения лат и велел проверить их в разных условиях.
– Вы правы, мастер Маргулер, – ответил я со вздохом. – Эй, ребята, оседлайте моего Зайчика!
– Будет сделано, ваша милость, – донесся бодрый голос. – Оседлаем эту ма-а-аленькую зверушку.
Я свистнул Бобику, поднялся от костра. Со стороны зияющего входа раздался испуганный вскрик. Мерно и тяжело загрохотало, посыпались каменные глыбы, люди кричали, но не так, чтобы слишком уж в ужасе, а скорее испуганно-радостно.
Крики в норе стали громче, я всматривался в темный зев. Оттуда как раз показалась пара волов с тяжелой подводой, но их обогнали бегущие в великой спешке люди. Быстрее всех выбежал молодой, раздетый до пояса камнеруб, тело взмокло и блестит, как намазанное жиром.
Он остановился, глаза дикие, заморгал от яркого света, замахал руками.
– Ваша светлость! Ваша светлость!
– Что там? – спросил я напряженно.
Сердце мое начало стучать чаще, камнеруб прокричал:
– Там дальше пещера!.. Страшно. Не вход ли в ад, ваша светлость?
– В ад вход ведет вниз, – ответил я резко и властно, как специалист по адам. – Бывал, знаю. А у вас просто пещера?.. Ворота есть? Сезам или сим-сим пробовали? Пойдем поглядим.
Зайчик недовольно фыркнул в спину, я пошел к норе, а потом, теряя достоинство лорда, побежал. Камнеруб несся рядом, потом приотстал.
В прорубленной дыре красные огни факелов, запах горящего дерева и расплавленной смолы, из темноты вынырнули блестящие от пота полуобнаженные тела.
Камнерубы разом повернулись к нам, я спросил быстро:
– Что там у вас…
И умолк: за их спинами нагромождение глыб, а вверху под самым сводом темнеет дыра. Через нее в состоянии протиснуться ребенок, но заглянуть может и взрослый.
Как я понял по лицам камнерубов, туда уже заглянули. Увиденное привело в ужас.
– Ваша светлость…
– Тихо, – велел я. – Пришло время действовать моей светлости.
– Не опасно?
– Жизнь вообще опасная штука, – сообщил я, – от нее, бывает, умирают. Уберите вон тот и вон те камешки!
Они торопливо скатили глыбы вниз, дыра стала шире. Выхватив факел, я взбежал наверх и, встав на четвереньки, протиснулся в дыру. На той стороне камни точно так же повели вниз. Я спустился, стараясь не сдвигать с места, такие глыбы и быка задавят, как комара, ступил на ровный пол, удивительно ровный и гладкий, словно покрытый плиткой.
Тоннель широк, настоящий зал, свод полукруглый, оттуда льется ровный чистый свет. Стены разнесены далеко одна от другой, там тоже свет, но слабый, приглушенный, будто сквозь матовое стекло.
Стены поблескивают не то полированным камнем, не то металлом, я угадал, что велел делать проход таким широким: как бы не пришлось расширять еще больше.
Нога ударилась о твердое, я опустил факел, кровь воспламенилась и кипящей волной ударила в голову. Рельс!.. А вот второй, оба полуутоплены в каменном основании пола, достаточно далеко один от другого, странно широкая колея… но, если верить школьным урокам, достаточно колею расширить на четверть, чтобы в укрупненных вагонах – станут не только шире, но и выше – можно было перевозить втрое больше груза. А здесь колея шире не на четверть, а почти вдвое.
Я прошел вперед, металл поблескивает холодно, ржавчины нет, явно с нужными добавками, шпалы бы истлели, но их нет, а рельсы ждут только вагонов и платформ.
Сзади шорох, с грохотом покатились камни. Я повернулся, как ужаленный, хватаясь за пояс. Бобик сбежал по каменной насыпи, на ходу лизнул мне руку и побежал по тоннелю вперед.
– Стой! – заорал я. – Стой, говорю!
Бобик повернулся, в глазах недоумение. На всякий случай помахал хвостом.
– Мы не знаем, что впереди, – сказал я твердо. – Вдруг заминировано? Иди рядом, морда.
Через пару шагов с обеих сторон начал вспыхивать ровный свет золотистого спектра. Идет прямо из стен, глаза не режет, хотя достаточно ярко.
– Рядом, – приговаривал я, как только Бобик начинал потихоньку выдвигаться вперед, – рядом, толстожопый…
Свет зажигается теперь и впереди, так что иду в огромной сверкающей трубе. Хорошо, не лечу, а то я хоть и не суеверный, но жизнь приучила ждать всего, разного и со всех сторон.
Утопленные в каменный пол рельсы поблескивают тускло, интеллигентно, стараясь не привлекать внимания. Бобик постепенно все же начал выбегать вперед, я покрикивал все реже. Уже понятно, что вот так и будем идти миль двадцать, пока не наткнемся на завал с той стороны.
И, только преодолев ту лавину спекшихся камней, выйдем по другую сторону Хребта.
– Бобик, – сказал я наконец, – умному уже понятно, а дурака учить – только инструмент портить. Возвращаемся.
Он не послушался, уши торчком, смотрит вперед. Я позвал громче, Бобик неохотно вернулся, но теперь я сам ощутил нечто впереди громадное.
Взяв в руку молот, – здесь если и водятся крысы, то размером с носорогов, в тоннеле таких размеров все должно быть ему под стать, – я осторожно продвигался вперед.
В ярком свете, что теперь показался просто зловещим, блеснуло нечто вроде исполинского жука-бронзовки размером с карьерный самосвал. Он угрожающе загораживает дорогу, и мне показалось, что медленно разводит жвалы.
Бобик грозно заворчал. Я шепотом запретил лезть вперед поперед батька, у самого сердце колотится испуганно и восторженно, в зобу дыхание сперло, а в руке рукоять молота чуть не трещит.
На всякий случай просмотрел в запаховом и тепловом, но все на нуле. Впрочем, если впереди динозавр, то мое тепловое не поможет…
Сердце все еще колотится так, что скоро стану инфарктником. Застывшие ноги с великой неохотой сдвинулись с места. Бобик рычал все громче, выдвигался вперед, защищая хозяина.
Я наконец рассмотрел чудовище, дыхание вырвалось из груди со вздохом облегчения. Массивное металлическое чудовище, вот что загораживает мне путь! По идее, здесь на рельсах может располагаться только кваркобег, атомоход, электровоз, тепловоз или хотя бы паровоз, хотя одизайнерил это чудо либо сумасшедший, либо художник. Места, чтобы протиснуться между ним и стеной, достаточно, я обошел со всех сторон трижды, не сразу заметил дверь, – ну явно навороты дизайнера, конструктор ни при чем, – потянул на себя.
Дверца открылась без скрипа, легко и просто, что насторожило, я постоял, опасливо заглядывая. Потом вспомнил, как все случилось, этих ребят война застала внезапно, вряд ли кто стал налагать защитные заклятия, у всех была только одна мысль: поскорее выбраться наружу живыми и понять, что случилось.
Поднимая факел, я старательно осматривался по сторонам. Где-то трупы машиниста и помощника, если эта штука не автоматическая, но везде пусто, я решил было, что самоходный аппарат на рельсах все-таки автоматика, потом обозвал себя дураком: с чего я решил, что должны были помереть именно здесь? Если услышали, с каким грохотом завалило ближайший вход, то явно могли поспешить к дальнему, тот выводит к морю.
Я все это проговаривал иногда про себя, иногда вслух, настораживая и приводя в недоумение Бобика, он сразу начинал оглядываться, спрашивая взглядом: кого кусать, я наконец вылез из кабины, еще раз осмотрел со всех сторон.
– Лады, – сказал я Бобику. – Пройдемся еще малость! Но чуть-чуть. И вернемся. Кто разевает пасть на слишком большой кусок, рискует подавиться.
Бобик радостно гавкнул, эхо ответило негромко, но часто, унеслось вперед, а Бобик весело бросился за ним. Я шел все равно настороженный, смотрел по сторонам, хотя это как идти внутри абсолютно гладкой трубы: взгляду зацепиться не за что.
Мы прошли не меньше мили, я начал уставать от постоянного напряжения и оглядывания, хотя вроде бы не приходится отпрыгивать от проносящихся поездов: полнейшая пугающая тишина, как в глубоко закопанном гробу.
Бобик вернулся, потом убежал снова, иногда я слышал его веселый гав, нравится Адскому Псу слышать свой искаженный эхом голос, затем на долгое время он вообще исчез в золотистом свете.
Я подумывал, что пора возвращаться, завал расчистят, я проеду здесь на Зайчике, обследую завал на той стороне, а камнерубы тем временем приготовят побольше телег, чтобы таскать глыбы через весь тоннель.
– Бобик, – сказал я, – ты где, толстомордик?
Бобик не ответил, а когда я сделал еще несколько шагов, он проступил из сияния, уставившись в стену. Сразу насторожившись, я взял в руку молот, в другую – болтер, и так начал приближаться на цыпочках.