– Еще как удалось, – сообщил я. – Все рыцари отмечают вашу отвагу.
– Благодаря вам, сэр Ричард!
– Отлично, – прервал я и, вытащив меч, легонько ударил его плашмя по плечу. – Встаньте, барон Теодорих!.. Ваши родители будут обрадованы и вашим новым титулом, и тем, что у вас земли в далеком королевстве Сен-Мари, о котором они и не слыхали, а ваши завистники будут посрамлены. Поздравляю вас!
Он поднялся, сияющий, не находя слов от счастья. Рыцари окружили и хлопали по плечам, от грохота железа по железу звенело в ушах. Я услышал чей-то довольный рев, похожий на растеровский, насчет того, что по такому поводу надо осмотреться насчет винных подвалов, и гул голосов в поддержку великолепной и такой своевременной идеи.
Я шепнул барону Альбрехту:
– Барон, посмотрите на досуге, какие земли лишились хозяина. Или кто из местных лордов замешан в черных мессах… Не слишком крупных, конечно.
– Сделаю, – ответил он тихо. – Этот юноша в самом деле всегда рвется в бой и всегда впереди. Никто не скажет, что незаслуженно.
– И нам надо показывать…
– Понимаю, сэр Ричард.
– Действуйте, барон. Преданность нуждается в подкормке.
Ко мне вернулись граф Ришар и несколько военачальников, чьи отряды изнывают от жажды ринуться на приступ. Пока они совещались, как будут брать вторую линию укреплений, со стороны города раздались звуки труб. Все повернули головы, я не поверил глазам: над главной башней развевается белый флаг. Вернее, человек там высунулся из верхнего окна и широко размахивает из стороны в сторону белым флагом.
– Сдаются? – спросил граф Ришар потрясенно. – Уже?
– Не понимаю, – сказал барон Альбрехт. Он оглянулся на меня. – А вы понимаете?
Я пробормотал:
– Вроде бы да…
– Что там случилось?
Я развел руками.
– Как я, дурак, не подумал сразу?.. С рыцарями быть, по-рыцарски и выть… В анналах Геннегау будет сказано, что все сражались отважно и доблестно, будет рассказано о чудовищных потерях, которые понесли нападающие, то есть мы, о беспримерной отваге защитников, но диких брабантцев было море, они захватили внешнюю стену… защитники зверски убиты… отвага… подвиги… беспримерная ярость… потом скороговоркой о том, что пришлось сдать город, дабы спасти от резни женщин и детей…
Макс сказал с негодованием:
– Мы не убиваем женщин и детей!
– В историю вписывают то, – сказал я наставительно, – что нужно, а не что было. Они всегда в белом, если читать их хроники. Словом, прекратить все боевые действия, принять их парламентеров.
Граф Ришар с сомнением посмотрел на меня.
– Вы уверены, что будет сдача? Город можно защищать еще долго. А то и вообще отстоять. Я ума не приложу, как его взять!
– Будет, – заверил я. – Они посопротивлялись для сохранения достоинства. Самую малость. За это время отправили просьбу к королю прислать помощь, тот, понятно, даже получить ее не успеет, а эти умники, не дождавшись ответа, имеют полное моральное право сдать город.
Граф Ришар сказал с облегчением:
– Что за подлый народ! Но, конечно, с таким воевать удобнее…
Сэр Растер сказал обидчиво:
– Но как совершать подвиги?.. Просто не понимаю.
– Сэр Теодорих сумел, – подковырнул его барон. – Надо успевать до того, как сдаются! А вы все жаждете нанести последний победный удар.
Я сказал решительно:
– Все! Разговоры потом. Въезжаем в город.
Сэр Норберт сказал быстро и решительно:
– Нет! Первыми войдут мои отряды. Никого не хочу обидеть, но мои маги говорят, что в Геннегау очень уж сильно… ну, пахнет богопротивным колдовством!
Барон Альбрехт спросил ехидно:
– Так и говорят?
Норберт сурово взглянул на барона.
– Сэр Гуммельсберг, я и так половину усилий, которые мог бы направить на что-то полезное, трачу на то, чтобы в моем маленьком отряде священник не замечал нашего мага.
– Вроде бы не замечал, – вставил Альбрехт с той же ехидцей.
Норберт поморщился, но ничего не сказал, поднял взгляд на меня, я молчал, а Ришар, быстро взглянув на меня, сказал властно:
– Вы правы, сэр Норберт. Потом пришлете гонца.
– Если все в порядке, – ответил Норберт сурово.
Он пустил коня вскачь, а барон Альбрехт проводил его долгим взглядом.
– Хочу заметить, – проговорил он хмуро, – назревает нечто сложное и у нас… Это вопрос не к военному гению графа Ришара, а к умению улаживать спорные вопросы сэра Ричарда.
Я поморщился.
– Это у меня-то умение? Дорогой граф, я перенаправляю вам беспокойство барона.
Альбрехт продолжил, будто ничего не слышал:
– Мы все привыкли, что либо маги, либо церковь. У нас там церковь, а маги в подполье, а здесь церкви в руинах, зато маги в чести. Однако в нашем войске сэр Ричард пока что ценой своей отчаянной дипломатии, а также мудрости отца Дитриха как-то удерживает… гм… единство. Боюсь, это скоро кончится. Да вы и сами видите, что это положение шаткое. С захватом столицы военные действия могут кончиться. И что тогда?
Граф Ришар нахмурился и пробормотал озабоченно:
– Вы правы, барон. Начнется уничтожение магов… Не можем же мы чужих истреблять, а своих оберегать?
Я стиснул челюсти, в виски стрельнуло острой болью.
– Начнем решать, – пообещал я.
– Как?
– Пока не знаю, – огрызнулся я. – Наверное, начнем с того, что…
Быстрая дробь копыт и приближающийся легкий всадник спасли меня от необходимости что-то мямлить и прямо на ходу придумывать решение сложнейшей проблемы.
– Конница вошла в центр города! – прокричал он издали. – Передовой отряд занимает дворец и проводит аресты!
Барон поморщился, взглянул на меня с подозрением.
– Аресты?
Я бросил на него укоризненный взгляд.
– Барон, надо ли все называть своими именами? Да, аресты!
– А когда будут из дворца выволакивать трупы?
– Оказали сопротивление, – огрызнулся я. – Барон, я вас не понимаю. Уж не стали вы правозащитником?
– Нет, – сказал он поспешно и торопливо перекрестился. – Ни в коем случае, как вы могли подумать! Просто хочу все предвидеть.
– Все предвидит только Господь Бог, – ответил я сурово. – Поехали!
Геннегау огромен, почти треть нашего войска прошла под его арками, но когда мы наконец въехали в столицу, я подумал, что можно ввести еще половину.
Мы двигались по главной улице, суровые и величественные, впереди десяток рыцарей, так, на всякий случай, справа и слева тоже по телохранителю. Граф Ришар улыбается, ему льстит, что все обращают внимание прежде всего на него: строг и прям в седле, лицо в жутких шрамах, но полно мужественной красоты, седые волосы падают на плечи, густые, как у подростка, и во всем облике видно, что это полководец, герой, умеющий как посылать на смерть, так и сам встречать ее, не дрогнув.
Я держался невозмутимо, пусть принимают меня за телохранителя или просто за самого рослого воина в его охране.
Мы подъезжали к центральной площади, впереди громада сверкающего белоснежным мрамором королевского дворца, как вдруг из редкой цепочки горожан, с пугливым любопытством глазеющих на нас, выбежала женщина.
Телохранители замешкалась, женщина без оружия, волосы растрепаны, вид отчаянный, один склонился и протянул руку, чтобы ухватить ее за волосы, но она упала наземь и обхватила передние ноги Зайчика.
– Ваша светлость!..
Я сказал телохранителям быстро:
– Тихо-тихо!.. Не на виду же у всех… Что ты хочешь, женщина? Власти будут милостивы и справедливы. Приходи в канцелярию или как ее тут…
Она подняла залитое слезами лицо, глаза отчаянные.
– Ваша светлость!.. Мой муж несправедливо брошен в темницу!.. Умоляю, освободите его!
Я сказал строго:
– Ничто не будет решаться по моей милости!.. Все решает закон и справедливость. Ему подчиняюсь даже я.
Барон Альбрехт подбадривающе кивнул, мол, хорошо сказано. И, главное, громко, все услышали.
Зайчик осторожно, но настойчиво выдернул копыта из женских рук, осторожно перешагнул через нее и пошел дальше. Она в отчаянии прокричала вслед:
– Мой муж барон Фортескью!.. Он мухи никогда не обидел, а его обвинили в убийстве своего товарища!.. Это несправедливо!
Мы проехали дальше, я строго и по-отценародьи смотрел вперед, но в мозгу медленно как всплыло это имя, так и высветилась сценка, когда я его услышал… Первый раз, когда один из вельмож короля Кейдана похвалялся, что сегодня же ночью вломится в спальню дочерей отсутствующего герцога, а этот барон Фортескью его всячески отговаривал. Второй раз, когда тот дурак все же пытался вломиться к Дженифер, я тогда прятался в тени. Этот дурак принял меня за Фортескью, и я, подражая голосу барона, еще раз предостерег, а когда тот спьяну оскорбил жену барона, я расплющил его лихим броском молота… А наутро ничего не понимающего барона Фортескью повязали, заковали и бросили в темницу.
Угрызения совести начали копошиться хоть и слабо, но ощутимо. Я остановил коня, поинтересовался у горожан:
– Где здесь городская тюрьма?
На меня смотрели, раскрыв рты, потом спохватились и начали указывать наперебой:
– На улице Бронников…
– Еще есть в Сером квартале…
– На площади оружейников…
Я покачал головой.
– Нет, мне нужна для знатных лордов.
Тут все дружно повернулись в другую сторону, сразу десяток пальцев указали на приземистую башню.
– Вон там!
– В башне?
– Нет, под нею!
– Понятно, – сказал я, – казематы, темницы… Зайчик, сделаем небольшой крюк по дороге.
Граф Ришар смотрел с недоумением, барон Альбрехт спросил тихо:
– Сэр Ричард, сейчас ли заниматься такими мелочами?
– Он по моей вине все это время в темнице, – ответил я виновато. – Я его подставил.
Он покачал головой, в глазах росло великое уважение.
– Кто бы подумал, глядя на ваше невинное лицо паладина.
Граф Ришар буркнул:
– Когда же вы успеваете?
Я загадочно улыбнулся, мол, вот такое я замечательное говно, и в сопровождении двух телохранителей пустил коня к мрачному зданию. Охрана уже разбежалась, но, к счастью, тюремщики на месте, понимают, их служба нужна любой власти, меняются только заключенные.