Сэр Растер, что не принимал участия в слишком умном, на его взгляд, разговоре, осушил очередной кубок, вытер рот тыльной стороной ладони и спросил в недоумении:
– Это все круглые дураки за столом, или я один такой умный на всем свете? Если абсолютная власть развращает абсолютно, то как же быть с Господом Богом?
Наступила тишина, все застыли, даже отец Дитрих не двигался долгое время, только морщины на его лбу стали намного глубже.
Я в этих умных разговорах участия не принимал, другие проблемы долбят крепкими носами в темя. Все больше кажется, что где-то перегибаю. Нет, хуже – ошибаюсь. Понятно, что всех троллей, эльфов, огров и прочих нелюдей нужно уничтожить. Просто потому, что они – соперники. Соперники роду людскому. Потому всех и без всякой жалости!
Но я помню, что когда в день Страшного суда к разверзшейся могиле подойдут ангелы Мункир и Надир, они спросят: ты хто? И воскресший должен ответить, мусульманин он или нет. Ангелы не знают такой мелочной хрени, как узбек, араб, пакистанец или пенджабец. По этому образцу еще в двух империях намного позже пытались создать где единую нацию, а где – единую общность. Нет ли для меня здесь возможности…
По ту сторону двери послышались крики, топот, звон железа. Бобик поднял голову и зарычал. Двери резко распахнулись, в зал почти упал священник с залитым кровью лицом, его поддерживали под руки два кнехта.
В зале с грохотом опрокидываемых кресел вскакивали рыцари. Священник поднял голову, лицо обезображено, дышит с тяжелыми хрипами, словно прорваны легкие.
Мы услышали хриплый вскрик:
– Скорее… остановите…
Ледяной холод пронесся через жаркий зал, я видел, как бледнеют лица неустрашимых воинов. Я поднялся, стараясь выглядеть властно.
– Что стряслось?
Он опускал голову и снова с усилием поднимал. Один из священников опередил отца Дитриха, добежал и обнял раненого собрата, передавая ему часть лечебной мощи адепта церкви. Тот медленно поднял голову, взгляд блуждал некоторое время.
– Храм черной мессы, – прошептал он.
Я спросил быстро:
– Что с ним?
– Это… – сказал он тихо, лицо его исказилось и начало дергаться, – не храм черной мессы…
Он пошатнулся, его подтащили к столу и усадили в кресло. Отец Дитрих повернулся ко мне, глаза вспыхнули холодно и жестко, но тут же погасли, лицо стало безмерно усталым.
– Еще и это… – прошептал он. – Я подозревал, но… Время у нас есть?
– Не знаю, – прошептал священник с закрытыми глазами. – Зато я понял, почему все аристократы Геннегау только что ушли в тот храм… Я пытался остановить…
Отец Дитрих быстро повернулся ко мне.
– Сын мой, немедленно перехвати… Любой ценой!
– Да, – ответил я, – конечно… я приму меры. Но, отец Дитрих, что случилось? Почему такая тревога?
Он сказал резко:
– Тот храм действительно над камнем Терроса. Мне только сегодня пришла бумага из Ватикана. Над тем самым камнем! Ты верно делал, сын мой, что отрицал его всем жаром души, но… беда в том, что он все-таки… все еще… А жертвы… как теперь понимаю, там для того, чтобы пробудить и освободить!
Я охнул, в мозгу быстро состыковались все кажущиеся неправильности. Выходит, оргии – прикрытие, а тайные жрецы Темного Бога использовали прихоти развращенной аристократии, тягу к запретному, и внедрили свои ритуалы. Сатаниил, слуга Темного Бога, пробуждался первым и являлся на зов, после чего оргия становилась отвратительнее и… все ближе к освобождению от оков Темного Бога.
– К оружию! – прокричал я. – Взять только тех воинов, которых встретим по дороге! Быстрее, быстрее!.. Мы должны успеть раньше… Бобик. Ты жди здесь! Нет-нет, дворец не покидать! Жди, понял?
Все выскакивали, я подумал, что так уже было, и выскакивали среди пира не огорченные, а ликующие: как же, труба зовет в бой, что для рыцаря слаще?
Мы выбежали в настолько зловеще-кровавый закат, что сердце стиснулось в предчувствии беды. Солнце уже скрылось за горизонтом, однако в небе полыхают библейские громады, разверзаются пурпурными безднами, и все там настолько огромно и величественно, что здесь внизу да, только слабая тень того мира…
Рыцари с веселым гамом, как на празднике, расхватывали коней, вскакивали в седла, звеня оружием, принимая из рук оруженосцев шлемы и щиты.
Народ прижимался к стенам, а мы пронеслись через город и вырвались наружу через южные врата. Вдали на фоне слабых звезд и зловеще яркой луны отвратительно чернеют руины чудовищного храма, неправильные, нагоняющие ужас, словно строили наделенные интеллектом гигантские пауки или скорпионы.
Я прокричал на скаку:
– Храм окружить, чтобы ни один не ушел! Убить всех, поняли?.. Пленных не брать. Там самые богатые и власть имущие, так что очень удачно застать именно на черной мессе. Все под масками, что еще удобнее. Убиваете просто служителей дьявола, запомнили?.. А что среди них очень важные люди – узнаете потом.
– Ну да, – крикнул сэр Растер, – это важно, что там самые богатые. Они с кошельками не расстаются.
– И золотые кольца с камнями на всех пальцах, – пробормотал Митчелл, он всегда поддерживает приятеля-не-разлей-вода.
Барон Альбрехт сказал, глядя между ушей своего коня:
– Но если они в масках…
Он замялся, я спросил резко:
– И что?
– Значит, таятся? – уточнил он. – Город в целом чист?
– В чистом не заведется столько дряни, – отрезал я. – Да и маски, скорее, ритуал. В городе о черных мессах знают. Даже догадываются, кто устраивает, кто участвует, что там творят… Правда, слухи обычно бывают весьма преувеличенными, обыватели обожают поужасаться, но нам все равно чистить эти авгиевы конюшни.
– Чистить? – переспросил он.
Я отмахнулся.
– Геракл сломал плотину, и все конюшни снесло водяным потоком вместе с навозом. А мы поступим еще проще. Зачем плотину ломать? Просто сожжем этот навоз! Как конюшни дьявола, так и тех, кто загадил души людские. С Богом!..
Мы с грохотом ворвались на вымощенную камнем площадь бывшего двора храма, стен давно нет, а между утопленными в землю блоками не рискует пробиться испуганная трава. Я соскочил с коня и указал на широкий темный вход на противоположной стороне:
– Мечи наголо!..
Зажигая факелы, за мной, грохоча сапогами, ринулось с десяток рыцарей. Я остановился, поджидал отстающих. Меня обгоняли, впереди раздался звон, лязг распахиваемых дверей, наконец как из-под земли донесся слабый рев Растера:
– Сэр Ричард, тут полно женщин!
Я крикнул:
– Голые?
Я бежал вниз, перепрыгивая через три ступеньки, словно тоже торопился на оргию, из подземелья донесся радостно изумленный крик:
– Ага, знаете, сэр Ричард!..
– Да уж, – ответил я люто, – до сих пор оскомина.
– Что делать, сэр Ричард? Все такие, что просто не знаю… Взгляните…
Я стиснул челюсти, если взгляну, станет еще труднее, заорал, нагнетая в себе злость и ярость борца за правое дело:
– Там нет женщин! Только ведьмы, все ведьмы!.. Убивай, не раздумывая!.. Убивай быстро, пока не остановили…
Лестница кончилась, впереди распахнутые двери в освещенный оранжевым светом подземный зал, Растер с обнаженным мечом, возле него колеблющийся Митчелл, другие мимо них пробегают в зал, что быстро заполняется криками о пощаде, стонами и воплями.
Растер обернулся, я увидел муку на его лице.
– Но как же, – крикнул он в недоумении, – а священное право войны?.. Да и все равно женщины…
– Убивай!
Он покачал головой.
– Нет, сэр Ричард. Это не по-рыцарски. Пусть ведьм изничтожает инквизиция, а для меня даже ведьмы – женщины.
Он со стуком бросил меч в ножны. Лицо стало сердитым и непреклонным. Я зло выругался и взмахом руки послал в распахнутые двери сбежавших сверху кнехтов.
– Сперва убейте, – сказал им вдогонку. – Кольца будете снимать потом.
Барон Альбрехт прошел мимо с непроницаемым лицом, острый меч покачивается в руке. Торопливо вбежали Теодорих, Зигфрид, пронесся огромный Ульман, похожий на огра в своих невероятных доспехах, в которых чуть ли не спит, вбежали Альвар Зольмс и лорд Рейнфельс, мазнув по мне взглядом, заметил ли я, что и они готовы повязать себя кровью в сомнительном по справедливости деле, все-таки женщины всегда были неприкосновенны…
Я оставался на этой стороне, не вступая в зал, где крики о пощаде раздавались совсем редко. Куда чаще доносились странные вопли экстаза, хотя я видел, как в полутьме сверкает обнаженная сталь, и даже слышал отвратительный хруст, с которым острый металл вонзается в живую плоть.
Наконец, когда все затихло, первыми вышли Альбрехт, следом Теодорих и Зигфрид. Барон взглянул с вопросом в глазах.
Я огрызнулся:
– Так надо было!
Он пожал плечами.
– Знаю. Только вот думаю, а можно ли творить большое чистое дело нечистыми руками?
Я стиснул челюсти, но смолчал. Мимо проходили один за другим рыцари, как рядовые, так и лорды, я успел даже перехватить укоризненный взгляд Бернарда, а это значит, что и Асмер поучаствовал. Убедившись, что в зале остались только обыскиватели трупов, даже на голых аристократках полно колец, сережек, заколок и прочих драгоценностей, я повернулся и тяжело пошел наверх.
После темного затхлого подземелья свежий ночной воздух показался райским. От городских ворот двигается в нашу сторону большое облако серебристой пыли. Вынырнул Макс на коне, за ним бодро и в ногу бегут в строю копейщики.
Он прокричал с седла:
– Уже закончили?..
Зайчик подставил бок, я поднялся на него с заметным трудом. Макс подъехал ближе, вид у него настолько встревоженный, что вот-вот протянет руку, пока я не упал на другую сторону.
– Да, – ответил я устало. – Закончили. Надеюсь… Но твои пусть пошарят. Для них там кое-что отыщется.
Кнехты по взмаху его руки ринулись по лестнице вниз. Он с беспокойством смотрел в мое лицо.
– С вами все в порядке?
– Еще бы, – огрызнулся я. – Макс, хочешь быть майордомом?
Он отшатнулся, даже побледнел.