– Мы понимаем ваши доводы, сэр Ричард. Но… все-таки жестоко…
– Мир жесток, – отрезал я. – Когда-то отрубание рук заменим штрафом и подметанием улиц, а сейчас – да!
Сэр Растер спросил ошарашенно:
– Подметанием… улиц?
– Или другими общественными работами, – сказал я. – Но сейчас мир таков! К тому же пример дан не на пятнадцати тысячах! Всего девять человек… Да и не люди эти двуногие, хоть и наделены речью. Пусть идут по дорогам Сен-Мари и вообще везде-везде… Их будут жадно расспрашивать во всех тавернах, по городам и весям разнесется весть, что наемником быть не так уж и сладостно!
На меня смотрели все еще с ужасом, как на чудовище. Я застонал в бессилии, видя обвинение в чистых глазах Макса. Что сделать, как убедить, как доказать, что очень важно саму профессию наемников в глазах малолетних придурков из сел и городов показать не такой красочной и романтичной, как им кажется. Пусть представят себя на месте не только грабящих и насилующих, но и вот этих с отрубленными руками. Кто-то и передумает идти в наемники. И станет, возможно, не бесстрашным красавцем-наемником с «кодексом чести», три ха-ха, как же – кодекс чести у продажной твари! – а каким-нибудь вшивым Паскалем, Декартом или Серветом. А то и Ньютоном.
Наемники – воплощенная мечта малолетних идиотиков, что бунтуют против всего увиденного, против любых законов, правил, устоев, мнений. Наемники не признают авторитетов, власти, церкви, Бога, морали, служат только самим себе – вау, как круто! У них нет Родины, Отечества, идеалов. Они сами по себе и по ту сторону добра и зла – мечта придурка, ненавидящего деспотических родителей, что заставляют мыть шею и менять грязные носки на чистые. У многих детский возраст сильно затягивается, а ждать, когда поумнеют сами – а дураки вообще умнеют редко, – для общества слишком накладно.
Глава 8
Огромный ров тоже использовали, как братскую могилу, хотя слово «братская» не хочется поганить, применяя к такой мрази, как наемники. Сообщество – это совсем не то, что содружество, и надо быть полнейшим идиотом, чтобы не видеть разницу.
Все не поместились, как же много на свете сволочей, что стремятся нажиться на убийствах и грабежах… а наемничество – это узаконенные убийства. Не всякий убивающий – убийца, в армии нет убийц, а есть воины, но наемники именно убийцы, так как выбрали это ремесло добровольно и убивают за деньги.
Из города к отцу Дитриху приехали еще священники, но отец Варлампий удержал их от любых гуманитарных акций. Да и сам отец Дитрих, устыдившись, велел кнехтам обращаться с убитым, как со зверьем.
Один из кнехтов спросил устало:
– Тогда, может быть, не закапывать? Звери друг друга жрут… Все-таки польза.
– Надо бы, – согласился отец Дитрих печально. – Но такую гору звери не сожрут быстро. А когда начнут гнить, в эту жару начнутся болезни здесь и… дальше.
– А-а-а, – сказал кнехт, – значит, закапываем не для них, а для себя?
– Верно, сын мой. Человек все делает для себя, даже когда делает для других или даже для церкви.
– Спасибо, святой отец! Всех зароем.
Я не стал ждать, когда забросают землей последних, велел подать Зайчика. Двое воинов, гордясь порученной ролью, бегом привели арбогастра, порой повисая на удилах, когда он, играючи, поднимал голову.
В лагере седлали коней, сворачивали шатры и упаковывали в мешки. Наскоро сколоченные столы и стулья в последний раз соединили для прощального пира, слуги и оруженосцы таскали остатки провизии и вина, рыцари уселись тесными рядами и громко хвастались победами, кое-где звучали песни.
К своему изумлению, я увидел среди пирующих и отца Дитриха. Правда, перед ним на блюде только травка и рыба, но все-таки веселье слишком шумное и вряд ли способствующее благочестию.
Я спросил раздраженно, не слезая с седла:
– Снова пир? Сколько можно? Отец Дитрих, скажите что-нить грозное про грех чревоугодия!
Отец Дитрих поднялся, рыцари смотрят на великого инквизитора с почтением. Если велит поститься – сразу же никто больше крошки в рот не возьмет, однако отец Дитрих обвел всех отеческим взором и сказал проникновенно:
– В Святом Писании сказано: не говорим, будто все зло оттого, что едим и пьем. Не от этого оно, а от нашей беспечности и жадности. Диавол не ел и не пил – а пал, а Павел ел и пил – и взошел на небо!
Я досадливо крякнул, а суровые лица рыцарей просветлели.
– Отец Дитрих! – сказал я с укором.
– Сын мой, – ответил он с затаенной улыбкой, – ты бываешь слишком строг.
– Святой отец! – вскричал я в изумлении. – Кто из нас инквизитор?
– К счастью, не ты, – ответил он все так же ласково, но я чувствовал за этим мягким тоном железную волю. – Ты бы всех на костры… Эх, молодость с ее перегибами! Одно скажу, я был в твоем возрасте, сын мой, еще злее.
Он сделал глоток из чаши, рыцари радостно зашумели и начали бестолково чокаться над столом, щедро плеская вином на скатерть и блюда.
Я повернул коня, поехал через лагерь, где кнехты бросают в огонь сломанные столы и стулья, рваные мешки и отслужившие свое шалаши. Везде веселая суматоха и радостное возбуждение, граф Ришар и военачальники деловито раздают указания, барон Альбрехт обернулся и уставился вопрошающими глазами.
Зайчик в нетерпении перебирал ногами, я придержал его и крикнул:
– Я в Геннегау!
– Всегда вы опережаете, – сказал барон с завистью.
– Думаете, – спросил я, – на пир еду?
– А что, разве великого майордома не встретят танцами?
– Мы пройдем мимо и дальше, – ответил я. – Увы, груз управления с нас никто не снимал. Ведь я майордом. Потому охотно беру самое тяжелое бремя и безропотно взваливаю на ваши плечи. Нам предстоит трудная работа, но я вижу, как все мы: армландцы, брабантцы, фоссанцы и даже сенмарийцы медленно, но верно превращаемся в нацию!
Сэр Растер прислушался, спросил заинтересованно:
– Нацию? А что это?
– Нация, – объяснил я, – это сообщество людей, которых объединяют иллюзии об общих предках и общая ненависть к соседям.
Зайчик гарцует в нетерпении, предчувствуя быстрый бег, я повернул его в сторону скрытого пока за горизонтом Геннегау.
Сэр Растер прогудел озадаченно:
– Но у нас нет ненависти к соседям…
– Потому что и соседей нет, – уточнил барон Альбрехт.
– Найдем! – пообещал я. – Наличие внешнего врага сплачивает. И затыкает рот всяким недовольным и крикунам. Догоняйте! Я первым приступаю сегодня к трудовым будням. Завтра приступите и вы.
– Мы будем идти ме-е-е-едленно, – пообещал барон.
Граф Ришар сказал серьезно:
– Говорят, есть два способа управлять женщиной… но их никто не знает, однако надежного способа управлять государством вообще не существует в природе. Сэр Ричард, я вам искренне сочувствую! Даже соболезную.
Барон Альбрехт посмотрел на Растера, на других военачальников, что слушают молча и почтительно.
– Но управление наладить надо быстро, – сказал он серьезно. – И поскорее. Если честно, при всей пышности и богатстве этого королевства, многие скоро начнут скучать по суровой простоте Армландии и ее обычаям. И лорды подумают о возвращении со своими отрядами.
Я спросил с беспокойством:
– Но вы-то меня не оставите?
Он невесело улыбнулся.
– Я нет. А вы, граф?
Граф Ришар развел руками.
– Вы не забыли, что я ушел было от ратных дел?.. Но, конечно, сэр Ричард, я полностью в вашем распоряжении. И останусь до тех пор, пока будет острая необходимость. Честно говоря, мне совсем не нужно здешних земель, я несметно богат… по-армландским меркам. Но, повторяю, вы затеяли настолько великое и… просто потрясающее дело, что я поддерживаю вас и буду поддерживать с прежним пылом.
Зайчик несется, как черный вихрь, народ успевает только взглянуть вдогонку. Стражи на входе во дворец торопливо отсалютовали, я бодро пробежал наверх, крикнул по дороге, чтобы советника Куно Крумпфельда перед мои ясны очи немедленно, а то я страшен во гневе.
Когда после бешеной скачки торопливо утолял разгулявшийся аппетит, церемониймейстер доложил, что королевский советник барон Куно Крумпфельд прибыл и дожидается.
– Зови! – велел я.
Дверь начала отворяться, Куно проскользнул в щель все такой же серый, незаметный и заранее исключающий себя из числа соревнующихся за внимание хоть перед женщинами, хоть перед сильными мира всего.
Я кивнул на кресло по ту сторона стола.
– Садись.
Он поклонился.
– Спасибо, ваша светлость. Но осмелюсь ли я мешать вашей трапезе…
Я поморщился, махнул рукой.
– Куно, нас только двое, можно без церемоний. Жрать хочешь?
– Спасибо, ваша светлость, – сказал он поспешно.
– А есть? Или даже кушать?
– Премного благодарен, ваша светлость, но я только что очень сытно оттрапезовал.
– А-а-а, боишься, что отравлю? Ну тогда смотри и глотай слюнки. Только не слишком шумно. Каково положение в королевстве на сегодня?
Он докладывал быстро и опуская мелкие детали, нигде не выпячивая свою роль, напротив, подчеркивая значимость моих советов и указаний. Это льстило, и хотя понимаю эту нехитрую механику, но все равно приятно. Ум одно, чувства – другое.
– Хорошо, – сказал я мудро и державно. – Сделано много. Главное, знаешь, что нужно делать. Тебя бы в кардиналы… серые, конечно. Кстати, как насчет тайных ходов?
Куно встрепенулся:
– Тайных? Ходов?
– Не в интригах, – сказал я терпеливо. – У короля не могло не быть тайных лазеек, по котором ходил, скажем, к бабам. В каждом замке есть такие! А то и не по одному.
Он вздохнул.
– Прошу поверить мне, сэр Ричард. Если и есть, то мне о них неизвестно. Да и не очень-то нужны, если честно. Женщины сами соревнуются между собой, стараясь попасть в постель к королю. Мужья их тоже… словом, поощряют… Ну, прямо такое не говорится, но, как вы понимаете…
– Нет, – ответил я почти честно, – не понимаю.
– Шутите?
– Я ж северянин, – напомнил я, – а мы там целомудренные.