– Чем длиннее язык, тем короче жизнь.
Шут привычно огрызнулся на ходу:
– У короткого ума – длинный язык, а руки еще длиннее.
Он опасливо посмотрел на меня, а вдруг принял на свой счет, это же я – Длинные Руки, я кивнул ему на распахнутые двери.
– Пойдем во двор. Учить тебя, дурака, буду.
– Учить острить? – спросил он радостно. – А я буду учить тебя править!
– Да, конечно, – согласился я, – на что еще нужна оппозиция? Но только давай договоримся. Шутка – как стрела: ей мало быть острой, еще надо попасть в цель.
Мы вышли на крыльцо, шут заверил жизнерадостно:
– Так я не промахиваюсь! В такую личность даже криворукому промахнуться трудно!
– Спасибо, – сказал я. – Это получается: не можешь шутить тоньше – шути громче? Нет уж, не опускай планку. Мы за культуру, мать вашу, а кто против – тех в говне утопим. Так что давай сразу очертим рамки, за которые выходить в своей профессиональной деятельности оппозиционера не стоит.
Он насторожился.
– Да, хозяин?
– Ну вот, – сказал я, – этот сарказм насчет хозяина можешь. А я даже могу сделать вид, что не понял твоего тонкого юмора. Настолько тонкого, что совсем плоский. У меня могут быть промахи во всех сферах деятельности – их и критикуй. Или планы, о которых ты узнаешь… Но под запретом моя и чужая внешность, возраст, пол и все, связанное с тем, что мне или кому-то досталось по рождению, и за что мы отвечать не можем. Понял? Я не политкорректен, это от Канта, скорее…
Он подумал, неохотно кивнул.
– Ну, вообще-то в этом есть смысл…
– Нельзя высмеивать увечья, – добавил я, – и вообще многое нельзя, все не перечислю, должен сам чувствовать, как чувствовал блаженный Иммануил.
– Тоже шут?
Я отмахнулся.
– Для Творца мы все… эти самые. Он для себя такой балаган отгрохал! Для того и свободу воли дал, чтобы нелинейность была и всякие неожиданности возникали. Словом, можно критиковать все, что я делаю, сделал или собираюсь сделать. А также моих сторонников у власти. Можно и тех, кто под властью, но тех осторожнее, щадяще, а то в Страсбургский суд побегут. Нам на него плевать, понятно, но все-таки… Призвание оппозиции – вовремя указать на неверность пути или на лучший вариант, верно? А смеяться над горбуном – это не есть юмор. Это уже телевидение.
Он почесал в затылке.
– Вообще-то это правильно, но это если совсем уж быть святыми! А люди над горбунами смеются лучше всего. Им нравится, когда косвенно напоминаешь, что у них-то спины прямые… И, честно говоря, над горбунами или калеками безопаснее. Это все равно что сироту пнуть. Сдачи не даст.
– Не лучше всего, – уточнил я. – А проще. Но нам такого закадрового смеха не надо. Мы сразу нацелимся на построение самого совершенного общества на свете. Кто против – того повесим, пользуясь переходным периодом.
– А после переходного? – спросил он опасливо.
Я вздохнул.
– После переходного – нельзя. Наступит царство законности. Не сразу, конечно.
– А как?
– Некоторое время еще будем вешать, – объяснил я, – а также топить и удавливать без суда и следствия, но это будут уже отдельные и нетипичные инциденты. И таких нетипичных будет все меньше и меньше.
Он спросил шепотом, глаза испуганные, будто заглянул в пропасть:
– И что, до полного прекращения беззакония?
Я вздохнул, развел руками.
– Полное царствие закона устанавливать тоже нельзя.
– Почему?
– Царство закона тоже беззаконно, – сказал я и подумал, что родил довольно мудрую мысль, не всякий и поймет. – Это беззаконно.
– Э… это как?
– Народ в овец превратится, – объяснил я. – Всегда должна быть лазейка для нарушения законов! Причем иногда ненаказуемая. Нельзя людей лишать предприимчивости. Даже преступной. Она сегодня преступная, завтра – благородная. Куда ветер подует и какая вожжа людям под хвост попадет.
Он с облегчением вздохнул.
– Ну, тогда хорошо. А то я уж совсем было надумал дождаться обратного багера… Я знаю, что на острые вопросы безопаснее давать тупые ответы, и, как верно сказал тот ваш соратник, что ничто так сильно не укорачивает жизнь, как длинный язык…
– В маркизате не будет такой правильной жизни, – утешил я, – как в самом Гессене.
– Всегда? – спросил он невинно.
– Я приложу все силы, – пообещал я. – Раз заварил кашу, рецепт которой знаю только я один, то уж постараюсь… Ладно, топай обратно, весели народ! Только держи планку. Ниже пояса и в спину не бить, даже если ты поклонник восточных единоборств.
Следующий день ликующие пираты, а ныне олигархи, объявили свободным от работ. Везде гремит музыка, в глазах рябит от пляшущих, вино льется рекой. Новоиспеченные графы, бароны и виконты обмывают титулы.
Я напомнил себе, что уже и на Севере зима подходит к концу, а мои главные надежды все-таки там. Теперь у меня есть владения на противоположных концах океана. Не стоит забывать, что в моем личном пользовании берег и бухта в Тарасконе, самом южном портовом городе северного материка. Это новые возможности, надо в них только разобраться.
Гугол наконец-то покинул башню, я его встретил и поселил на втором этаже бывшего дома грандкапитана. Он ожил и сразу начал поправляться, освободившись от ежедневных ужасов своего жилища.
Я заставил его пообедать со мной, любопытствующая Маргарита сама прислуживала за столом, с интересом поглядывая на таинственного колдуна. Гугол ел деликатно и стеснительно, то и дело благодарил Маргариту за великолепную еду, за изысканную сервировку, за вино, за ее заботу, от которой так расчувствовался, что вот-вот заплачет…
– Все-все, – сказал я, – доедай сладкое, пойдем прогуляемся. Тебе нужен свежий воздух. Желательно – морской. Кстати, он, что удивительно, как раз в наличии.
Он вышел, подталкиваемый в спину. Пираты почтительно раскланивались с ним, но старались не приближаться слишком близко.
Я вытащил его к полосе прибоя, море мерно накатывается на берег, похрустывая мелкой галькой. В прозрачной воде мелкие рыбешки стараются ухватить то новое, что смывает с берега.
– Пираты перестали приносить амулеты, – объяснил Гугол с удивлением. – Видно, здорово вы их поймали на крючок мирной жизни!.. А если кому что надо, пусть ищут меня здесь.
Он старался не приближаться к волне, в то время как я охотно позволял волнам омывать свои сапоги.
– Надеюсь, поймал, – согласился я. – Только бы не сорвались… Рыба, особенно крупная, часто соскакивает с крючка. Гугол, а помнишь… хотя нет, ты уже тогда уехал, Каталанский турнир прошел без тебя. Одним из призов был Золотой Шлем, подарок от императора Германа Третьего. Он также пропуск через земли Юга до самого дворца императора. Таким образом император собирает для своей охраны самых лучших воинов планеты… я имею в виду – лучших воинов всех земель, будь те на Севере или Юге.
Я сделал паузу, Гугол правильно понял, что дальше следует молчаливый вопрос, развел руками.
– Да, я слышал, что, если переплыть океан, как сделал это я, высадиться здесь, а потом идти на юг и только на юг, попадешь в королевство Монтегю, сердце империи Генриха Третьего.
– И сейчас в этом уверен?
– Да, еще больше, – подтвердил он.
– А что тебя остановило?
– Пираты, – вздохнул он. – Они так нуждались во мне, что я не мог оставить их без помощи. Кроме того, я понял, что власть императора на Юге совсем не то, что императорская власть на Севере…
– В чем разница?
Он неспешно брел вдоль берега и так же неспешно рассказывал, а я раскладывал сведения по извилинам, сразу же отбрасывая лишнее. На Западе, насколько помню, традиционно даже мелкие феодалы не всегда подчинялись королю, а уж крупные – так и вовсе. Империи часто возникали больше на бумаге да на договорах, чем в реале. Здесь, на Юге, судя по рассказу Гугола, та же история… Империя создается на каких-то основах, которые я еще не усек, но не силой, иначе бы Маг Империи был бы главным магом для всех королевств, но это не так. Возможно, он сильнее других при прочих равных, но ни одного мага не в состоянии одолеть в его замке, где и стены помогают.
Гугол сказал невесело:
– Я сам узнал только здесь, что именно Юг в Великой Войне Магов пострадал намного сильнее Севера! Ряд земель до сих пор непроходимы… да-да, со времен той древней войны! В других все еще гуляет Дикая Магия, и лишь немногие колдуны умеют отщипывать от нее хотя бы крохи. Правда, это всегда делает их чуть ли не сильнейшими, но ума, увы, не прибавляет, из-за чего и кончают всегда печально…
Мое сердце колотилось, я спросил жадно:
– Если кто-то отщипывает крохи, то, значит, можно как-то взаимодействовать?
Он посмотрел на меня с опасливым сомнением.
– Какие-то слова странные знаете… В большинстве тех земель человеку просто не выжить. Не только из-за чудовищ, но там до сих пор происходит такое… уцелевшие рассказывают то про три солнца, то среди дня горит звездное небо, а то вдруг у всех отросли бороды, а самый старый, наоборот, превратился в подростка… Что правда, что выдумка – не проверить, ибо где удавалось пройти редкому счастливчику, на следующий раз не получалось у целого отряда могучих магов.
Я сказал озадаченно:
– А на Севере уверены, что Юг – это невероятно огромные города, что здесь маги немыслимой мощи…
Гугол кивнул.
– Все верно. В тех местах, которые заселены или отвоеваны, есть огромные города, где скапливается исполинская мощь древних машин. Там живут маги, которые жадно собирают все крупицы, что остались со времен Великой Войны. Там много чудес, которые не вместит ум человеческий… Увы, даже троллей не вместит.
– Ну да, – сказал я недовольно, – ведь тролли – высшая раса, от них все люди пошли!
Гугол спросил заинтересованно:
– Правда? Интересная теория. Где с ней можно познакомиться поподробнее?
– Это я сам придумал, – сказал я раздраженно. – Хохмил и дурака валял. Не бери в голову.
– Да? – ответил он разочарованно. – Жаль… Хотя в этой идее есть и рациональное зерно. Если разобраться, можно в самом деле выстроить ясную и четкую линию, очень убедительную…