— Ну почему, — вздохнул я, — они все с этими чудовищами?
— Чтоб оттенить свою красоту? — предположил Гендельсон.
— Рядом с таким зверюгой эта мордашка выглядит вполне пристойно, — сказал я и осекся. Посмотрел на Гендельсона дикими глазами. — Вы что, тоже видели женщину?
Он ответил сварливо:
— Не женщину!.. Не женщину, сэр Ричард.
— А… что?
— Сатанинское видение, призванное… да-да, призванное или вызванное из адских глубин, дабы поколебать, совратить…
— Но в виде голой бабы, — спросил я торопливо, — вот такой задницей? И еще она вот так двигала половинками, раскачивала бедрами…
Он взмолился:
— Только не живописуйте! Вы тем самым усиливаете мощь дьявола, распаляя свою и без того уже…. плоть. Держитесь, сэр Ричард!..
Я умолк, но сердце колотится бешено, теперь уже не заснуть. Если и Гендельсон видел то же самое, то это не глюки, не видения, которые привыкший к упорядочению мозг формирует из смутных теней. Двое разных людей не могут в одном плывущем по небу облаке увидеть одно и то же.
И все-таки на рассвете я ухитрился не заснуть, а проснуться. Как отрубился, сам не помню, может быть, подействовал этот храп с той стороны костра, там эта туша аж содрогается, выпуская из себя то мощный рев взлетающего истребителя, то мокрое бульканье «Титаника», уходящего вглубь.
Женщина лежит в той же позе, но я увидел ее испу ганные глаза, что следили за каждым моим движением. Я улыбнулся ей как можно дружелюбнее.
— Доброе утро! Как спалось?
Она прошептала тихим испуганным голосом:
— Утро доброе… Спасибо, но мне снились кошмары. Или я и сейчас сплю?
— Меня зовут Ричард Длинные Руки, — сказал я. — Это вот сэр Гендельсон, очень богатый и владетельный вельможа. Мы едем по своим делам, никого не трогаем, драк избегаем. А кто их не избегает с такими вот овечками, тех уже устали закапывать. Так оставляем. На расклев. А вы, леди…
— Альдина, — сказала она, — леди Альдина. Я ничего не понимаю… Я, помню, очень хотела спать, едва добралась до своих покоев, тут же заснула. Подозреваю, что мне подмешали нечто в питье… Но как я оказалась здесь? Вы меня выкрали сонную?
Я промямлил:
— Не совсем так, леди Альдина. Мы сейчас перекусим чем бог послал… вы как с богом, в ладах?.. А с каким из них? Ладно-ладно, а потом довезем до ближайшей деревни, откуда уже ножками-ножками. Или на телеге, если там отыщется.
Она наконец решилась привстать, села, грациозно опираясь красивой тонкой аристократической рукой о землю. На меня смотрела недоверчиво.
— Звучит так, словно вы отбили меня у каких-то неведомых разбойников, что похитили прямо из спальни… а теперь даже не желаете воспользоваться гостеприимством нашего благородного дома?
— Мы очень спешим, — объяснил я. Оглянулся в раздражении. — Сэр Гендельсон, поднимайтесь!.. Вы у нас интендант или где?.. Благородная леди Альдина изволит откушать…
Гендельсон дернулся, всхрапнул напоследок. Тяжелые веки, еще больше набрякшие за ночь, начали медленно подниматься. Но, когда увидел леди Альдину, глаза распахнулись, как двери храма на праздник Совлачения. А спасенная наконец обратила внимание на свой наряд, смотрела сперва с недоумением, потом бледные щеки стали совсем желтыми.
— Почему… почему на мне это?
— Ну, — сказал я осторожно, — наверное, мода поменялась… Стало принято ложиться спать вот в таком покрое… Вот сюда бы еще рюшечки добавить, и в самый раз — можно на конкурс!..
— Рюшечки? — переспросила она с ужасом. — Но это же… это же саван!
— А почему на саване нельзя рюшечки? — удивился я. — Вы женщина, а не понимаете необходимость рюшечек, вытачек, аппликаций, стразов, фестончиков, сюсялек, тютяшек, всевозможных имиджушек?
— Да, но… — сказала она нерешительно, — я ложилась не… в этом. И не… здесь.
— Это ничего, — утешил я, — у меня тоже бывало, что на другой день ничего не помнишь: где, сколько, с кем, кого, а что потом и почему утром так болит голова. Главное, что сейчас уже все позади. Вы вернетесь к себе и разберетесь, кто над вами так пошутил.
Гендельсон так старательно прислушивался к нашей беседе, что едва не сжег последние ломтики мяса, а хлебные лепешки все-таки подгорели. Леди Альдина приняла лепешку с некоторой брезгливостью, едва не выронила на ногу, лепешка не только по твердости поспорит с гранитом, но и весит, как валун.
— А вы, — сказала она, — не… словом, я слышала много историй, как некие грабители откапывали могилу, куда пару суток тому захоронили молодую женщину с множеством украшений на ней, а она, оказывается просто заснула…
Она запнулась. Гендельсон засопел, я сказал сочувствующе:
— Вы мужественная женщина, леди Альдина. Видимо, мужчины в вашем королевстве не очень, если вам приходиться проявлять такую удивительную стойкость духа. Нет, мы не грабители, уверяю вас.
— Это к тому, — перебила она, — что хотя на мне почему-то нет никаких украшений, а я не снимаю на ночь кольца, серьги, браслеты… но за меня можно получить выкуп.
— Мы не грабители, — повторил я, — хотя вот тот, что жарит лепешки, конечно, похож, признаю. Кушайте, вам еще можно мучное. Если вы узнаете этот лес, подскажите, в какую сторону ехать, чтобы вас побыстрее… ну, передать на руки родителей. Или просто доставить в те места, откуда добежите сами.
Она даже не посмотрела по сторонам, голос стал чуточку гендельсонистее:
— Вы допускаете мысль, что порядочная и целомудренная девушка знает окрестные леса?
Гендельсон посмотрел на меня с укоризной, покачал головой. Мне почудилось, что покрутил бы пальцем у виска, если бы знал этот жест.
Деревья заскользили в стороны, понеслись за наши спины с резвостью, словно это они выспались и позавтракали. Леди Альдина сидела за спиной Гендельсона, ему больше доверяла: постарше, в нем чувствуется баронскость, порода, а от меня можно ждать всего — от изнасилования и до продажи в рабство. Или то и другое, хотя, конечно, здесь за девственницу дают гораздо больше.
По ручью приехали в деревушку, Гендельсон умело отобрал двух крепких коней, сторговался, наших измученных и со сбитыми ногами сплавили за четверть цены. На леди Альдину произвело впечатление, с каким равнодушием я доставал золотые монеты, ведь даже баронистый Гендельсон торговался и бранился, как торговка рыбой. Трижды расходились, бегали друг за другом, били по плечам, наконец ударили по рукам, и вот они наши кони.
Леди Альдина деревню не узнала, она ж затворница и вообще девственница, но зато ее признали крестьяне, что возят в замок мясо, рыбу, зерно. Смотрели с ужасом, крестились, что значило, уже знают о ее кончине. Я дал золотую монету кузнецу, он как раз проверял коней, кивнул на бледную девушку:
— Сумеешь доставить в замок?
— К обеду будет там, — заверил он. — Спасибо, ваша милость! Честно говоря, мы бы и так отвезли, она… хорошая госпожа, добрая, но с вашей щедрости на руках отнесем!
Леди Альдина смотрела на меня широко распахнутыми глазами. Руки по-прежнему держала на груди, ибо у саванов характерный покрой: вырез до самого низа живота, что понятно — иначе не натянуть на закоченевшего покойника, но мне почудилось по ее лицу, что она в эту минуту готова отпустить ворот, а то и рвануть за края в стороны.
— Благородные сэры, — произнесла она тихо, — вы так и не заедете в наш замок?.. Признательность моих убитых горем родителей не будет знать границ! Да и моя… тоже.
Последние слова она добавила совсем шепотом, но жаркий румянец все же залил ее щеки. Она смотрел умоляюще. Гендельсон заколебался, затем лицо потвердело, в глазах появилась решимость. Он подобрал поводья коня и сказал звучным рыцарским голосом:
— Прощайте, леди Альдина!.. Нам надо спешить.
Дремучие леса остались позади, наши кони карабкались по голым склонам и косогорам. Земля, изрытая оврагами, холмы теснятся, как стада овец, все чаще попадаются скалы, а то и каменистые возвышенности, кладбища рассыпавшихся от древности гор.
Я снова и снова вспоминал красотку, что из рук в руки передал мне вампир. Ладони иногда начинали чувствовать вес ее мягкого податливого тела, а пальцы сами по себе подрагивали, уже задирая ей подол, то бишь, саван. Нет, не просто обилием голых баб-с берет Самаэль. Остальных мужланов можно просто голыми бабсами и доступностью их тел, а нас двоих… вернее, меня, именно спасаемыми, спасенными. Ведь мы сразу герои, нас забросают цветами, как победителей чудовищ, спасителей, освободителей. А спасенная будет благодарна по гроб жизни и никогда не посмеет посмотреть на другого мужчину…
Не в этом ли приманка с крючком для героя?
Некоторое время я поворачивал эту идею так и эдак, наконец решил, что справлюсь. Самаэль как-то упустил, что меня ждет Лавиния. А это такой весомый фактор, что я ради своей непорочности пожертвовал спасением или выволакиванием целого народа из болот и озер обратно на сушу.
На вершине холма мы остановились перевести дух. В лица дул холодный ветер, в темном небе холодно поблескивают осколки мирового льда. Пора развести костер и перевести дух, но я все смотрел вперед, надеясь пройти перед ночлегом еще хотя бы милю.
Там, на горизонте, вспыхивают зловещие багровые огни. Иногда я смутно видел лиловый отблеск, что уходил в небо и растворялся. Если мы не сбились с дороги, то там лежит Кернель.
На второй день после леди Альдины прямую дорогу преградило коричневое болото. Вода мутная, словно только что по ней прошли тысячи ног и подняли со дна ил, но широкие листья кувшинок застыли, как приклеенные. На них греются под скудными лучами солнца лягушки… если это лягушки, слишком уж толстые, безглазые, но с высокими гребнями на спинах, как у злых рыб.
Пучками торчат покрытые слизью тростники. Значит, болото неглубокое, но я всегда с содроганием захожу в воду, если не вижу дна. Болото тянется направо и налево, теряется в плотном тумане. Впереди тоже туман, я с тоской думал, что будет, если там, в тумане, тростники исчезнут. Это означает только глыбь, что еще хуже, и даже хужее.