— Откуда? Простите, что спрашиваю, но вы сразу схватили все слету, а мне такие трудные вещи приходилось объяснять долго и запутанно. И слово вы употребили очень удачное. Слышу впервые, но подходит очень…
— У меня были хорошие учителя, — ответил я. — Я все понял, маркиз. Но все-таки не хочу отвечать согласием, не узнав сперва, где именно и в чем вы постараетесь связать меня по рукам и ногам, чтобы я был вашей послушной куклой.
Любопытство в его глазах разгоралось все ярче.
— Вы и это… понимаете? Гм, хотел бы я, чтобы у меня были ваши учителя. Впрочем, теперь мне учиться уже поздно. Мне почему-то кажется, что вы согласитесь… и что нам с вами будет совсем не так просто, как многим кажется.
— Маркиз, — сказал я напрямик, — вы видели меня в замке леди Беатриссы. И что, я показался вам послушным? В то же время, уверяю вас, я очень адекватен. На улыбку отвечаю улыбкой, на удар — тремя ударами, протянутую руку дружбы принимаю без колебаний, потому что… плохой мир все же лучше доброй ссоры.
Он поднялся, протянул руку. Я понимал, что это не просто прощание, это символический жест, и потому, пожимая ее, вложил в нее всю сердечность, которую правда, совсем не испытывал. Ночь встретила прохладой, а мы оба раскалены, словно после длительной схватки. Все уже на конях маркизу подвели коня, а он, поднимаясь в седло, обронил негромко:
— Соглашайтесь, сэр Ричард. Короткая веревка удерживает маленького ягненка. Но когда он подрастет и окрепнет… веревка может и лопнуть.
Конный отряд сэра Ришара уже отодвигался, маркиз догнал их галопом. Я видел, как граф Ришар встретил маркиза и что-то спросил. Тот, отвечая, кивнул, и у меня осталось смутное впечатление, что маркиз Ангелхейм остался не сам по себе из личных симпатий, а просто сработал запасной вариант, и даже последнее замечание вполголоса очень неспроста. Ясно же, что в рядах противника нет единства, там жестокие распри чудом не выливаются в вооруженные столкновения, и, возможно, маркиз Ангелхейм выразил мнение еще двух-трех лордов, которые предпочли бы меня даже со всей полнотой власти, чем эту вечно ссорящуюся вольницу.
К нетерпеливо ожидающим рыцарям я отправился пешком, палатку за моей спиной убрали, свернули и быстро увезли. Лунный свет то делает фигуры рыцарей таинственными и призрачными, словно сотканными из тумана, то наделяет зримой несокрушимостью, словно статуи из титановых сплавов.
Они бурно спорили, но наступила мертвая тишина, когда я приблизился. Мне подвели Зайчика, хотя тот и так шел за мной, но все стараются выказать любезность, сгорая от нетерпения. На лицах вопрос, в глазах тревога и жадное ожидание.
— Хорошие люди, — бросил я небрежно. — Милые… э-э… учтивые.
Сэр Растер не выдержал первым:
— Чего они приезжали?
— Да так, — ответил я. — Предложили мне прервать цепь наших непрерывных и блистательных побед. Вот и думаю, соглашаться ли? А как же доблестные рыцарские подвиги? А как же звон мечей и крики убитых трупов врага?…
Они смотрели с недоумением и беспокойством, наконец Будакер спросил с подозрением:
— Как это — прервать?
— Ну да, — поддержал Килпатрик, — нам сдаться, что ли?
— В самом деле, — спросил Макс с недоверием, — нам предлагают сдачу?
— Сдаться? — проговорил барон Альбрехт с сомнением. — Нам предлагают сложить оружие?
Наконец замолчали, я вздохнул:
— Да. Предлагают сдачу. В смысле, они сдаются. А мне предложен титул гроссграфа Армландии.
Мертвая тишина длилась и длилась, я уж решил, что не дошло, слишком уж крутой поворот, затем у барона Альбрехта заблестели глаза, Митчелл довольно потер ладони, а сэр Растер проревел непонимающе:
— Так это же… что? Мы победили?
— Похоже на то, — сказал я, — но не слишком куражьтесь. У них сил намного больше, чем у нас. Просто сошлись на том, чтобы никому из них не было обидно, трон этой провинции отдать человеку со стороны. Мне то есть. Только и всего.
Барон Альбрехт проговорил медленно:
— Знаете ли… победа слишком стремительна и… сокрушительна. Настолько, что мне совсем не по себе. Все время жду неприятностей.
Митчелл довольно проревел:
— Да что вы, барон! Я же говорил, сэр Ричард сумеет пройти там, где сам черт сломит ноги.
— Пройти сумеет, — буркнул Альбрехт, — но сумеет ли вернуться? И второй вопрос: что с нами?
Я покачал головой:
— Барон, обижаете. Дело даже не в простой благодарности, что мне тоже в какой-то мере свойственна, но и в элементарном расчете. На кого предпочту опираться: на неизвестных мне лордов, пусть даже отмеченных всевозможными доблестями, или на вас, сражавшихся со мной плечом к плечу?
ЧАСТЬ III
ГЛАВА 1
Ударил колокол, я сквозь сон автоматически отметил, что зовут к заутренней молитве. Со двора послышались голоса, а по ту сторону двери зазвенело железо. Дневные часовые сменяют ночных, обмениваясь с ними шутливыми ударами мечей и топоров, якобы чтобы разбудить.
Я расслышал даже громкий зычный смех, топот ног, удаляющиеся голоса. Остатки сна улетучились, я вскочил и торопливо оделся, прохладно, с неудовольствием посмотрел на груду доспехов в углу.
Двор отсюда, сверху, кажется заполненным сизоватым туманом: жгут костры, на углях готовят еду для новоприбывших. Для рыцаря, конечно, всегда найдется еда в зале, но для приехавшей с ним оравы слуг — самое то поесть мяса, зажаренного на углях, насытиться наваристой похлебкой, зачерпнуть миской гречневой каши, что варится тут же, в большом казане.
Я выглянул в коридор, двое стражей вытянулись и стукнули тупыми концами копий в пол.
— На страже!
— Килпатрика, — велел я, — ко мне!
Один передал другому копье и сорвался с места бегом. Прогремели шаги по лестнице, я вернулся к столу. Теперь и у меня, как у Барбароссы, на столе карта. Поменьше, конечно, но эта Армландия, оказывается, населена, как муравейник. Ни одного клочка свободной земли, все поделено, замки почти на каждой круче, на каждом перекрестке и возле каждого брода и моста. Земля богатая, скот дает по два приплода в год, неурожаев не бывает, так что здесь не удастся пройти победным маршем: местные лорды обороняться будут отчаянно. В дверь постучали, я крикнул:
— Заходи! Л В щели появилась голова Килпатрика.
— Можно? — спросил он деликатно.
— Можно-можно, — ответил я досадливо. — Что ты такой интельный, тебя же куры загребут!
— Так безопаснее, — сообщил он, входя бочком, так и не решившись распахнуть дверь во всю ширину, — Я сам не люблю быть грубым.
— Раз позвал, — сказал я, — значит… так, вот зачем я тебя вызвал, слушай внимательно. Ты у меня самый близкий здесь… Не красней, не смущайся, сам знаешь, это так. Я тебя заприметил еще на Каталаунском турнире.
— Сэр Ричард, я не нахожу слов, я настолько польщен…
— Прекрати, — велел я. — Слушай. Дело очень серьезное, гражданская война вот-вот разразится. Положение здесь очень неустойчивое, теперь вижу, каким дураком был, когда согласился… Как только выехали от Барбароссы, надо было поворачивать коня на Юг и гнать во весь опор. Словом, отправишься к королю и передашь письмо, а также расскажешь, что здесь творится.
Он смотрел преданно и очень серьезно, хорошее сочетание, я вздохнул и продолжил:
— Лорды признают мою власть только при условии, если я провозглашу себя гроссграфом Армландии. Но это еще не все, увы. Армландия отныне выступает как независимая единица… в смысле, самостоятельное графство. Даже гроссграфство. Но это только сейчас и только на словах. Я не такая свинья, так и скажи, что посмею оторвать от королевства такой жирный кусок. На словах мы самостоятельны, но на самом деле я продолжаю считать Армландию частью королевства. Я передохнул, а Килпатрик сказал осторожно:
— Я могу добавить, что король Гиллеберд очень уж хочет присоединить Армландию целиком или частями к своим владениям.
— Вот-вот, — обрадовался я, — это тоже скажи! По частям он бы все сожрал, а так приходится довольствоваться половинкой победы: Армландию оторвал от вас… от Барбароссы — уже хорошо.
Он сказал четко:
— Сэр Ричард, я все расскажу. Более того, скажу правду: здесь все держится только на вашем умении лавировать между рассерженными лордами. И пусть Господь вам поможет!
Я сказал трезво:
— Если и есть умение, то еще не применил. И еще неизвестно, удастся ли применить и сохранить головы. Но я постараюсь удержать край от междоусобицы и не дать Гиллеберду наложить лапу на Армландию.
Он вздохнул:
— Я все понимаю, но Барбаросса будет взбешен.
— Знаю, — сказал я раздраженно. — Но что делать?
— Не знаю…
— Не думаешь, что пришлет войска?
— Нет, — ответил он достаточно уверенно, — у него своих людей не хватает.
— Это да, — сказал я. — И еще я верю в его здравый смысл. Разъярившись и наоравшись, все же поймет, что это самый лучший… даже единственный выход. Гиллеберд здесь близко, а его королевство не отделено от нас болотами, песками и опасными реками, как Вексен. Он уже может ввести сюда войска! Ему это просто, дороги прекрасные, в то время как от Барбароссы… сам помнишь. Да и, честно говоря, когда дороги хорошие, а разбойников вешают без суда, то всякая торговля оживает. В Турнедо растет прекрасная пшеница, там лучшие в мире финики, а вся Армландия славится лучшими винами. Виноградники здесь растут сами по себе, без всякого ухода, а виноград все равно самый сладкий и нежный…
Он кивал, запоминал, я видел по его напряженному лицу, что передаст слово в слово. Он из тех рыцарей, что если идет на службу, то служит истово и преданно, живет помыслами сюзерена и готов воплощать их даже ценой жизни.
— Я все сделаю, сэр Ричард, — сказал он наконеця Вздохнул. — Да храни нас всех Господь!
Я послал к графу Ришару посланца. Мол, принимаю любезное предложение лордов доверить мне гроссграфство, сам благодарю за доверие, обещаю свято хранить вольности, однако оставляю за собой право сурово наказать графа Хоффмана. Это уже не политика, а чисто личная месть, что считается благородной и возвышенной, в отличие от мести политической, что есть месть грязная и порочная.