При всем моем негеройстве и нежелании рисковать жажда снова очутиться на загадочном южном материке перебарывает страх. Но здесь приходится оставить значительный гарнизон, замок надо защищать, еще нужно взять и под защиту владения Инкризера, а то вдруг попытаются отомстить за неожиданный переход на мою сторону, еще нужно взять часть войска с собой…
А еще хорошо бы оставить заслоны в узловых местах, у мостов и дорог на случай чего непредвиденного, а где взять людей?
Охранять замок Хоффмана, а теперь уже ошалевшего от такого подарка Будакера, я оставил самых доверенных: Макса, Ворпеда, а также всю двадцатку рыцарей, которых я отобрал лично еще у Барбароссы, а барона Альбрехта, напротив, взял с собой. Такой хорош как союзник, но за ним нужен глаз. Кто знает, что взбредет ему в замке Хоффмана, если вдруг выпадет шанс самому стать хозяином? Хоть и не верится, что таинственные механизмы его признают, но все же…
Со мной только Митчелл, Растер и барон Альбрехт, остальным я строго приказал о нас не беспокоиться. Не маленькие. Чего опасаться в своем гроссграфстве?
С ворот нас заметили, на стене засуетились, забегали, донеслись растерянные всполошенные голоса. Мост опустился, одновременно вверх поползла железная решетка.
Едва въехали, нас окружила толпа, среди которой воинов совсем мало, одна челядь. Со стены сбежал Саксон, отдал салют, лицо встревоженное.
— Сэр Ричард, — проговорил он торопливо, — ваш замок счастлив вашему возвращению…
— Замок? — спросил я с веселой сварливостью. — А люди?
Он не понял, переспросил испуганно:
— Люди?… А что люди? Ах да, люди тоже счастливы! Сэр Ричард, если даже камни рады, то и мы, люди, тем более… Прикажете подготовиться?
— К чему? — спросил я, не поняв. Он переступил с ноги на ногу.
— Ну, к отражению штурма… Или нас попробуют осадой?
Я посмотрел на встревоженные лица.
— Саксон, Саксон… будь я побундючнее, я бы обиделся. За кого ты меня имеешь? Решил, что моя армия разбита, я бегу сломя голову?
По толпе прокатился неуверенный вздох облегчения. Саксон всматривался с надеждой и опасением.
— У вас не было войска, — ответил он с осторожностью. — Так что и проиграть не позорно…
— Согласен, — сказал я громко, — но щас беру и отчитываюсь перед вами, которые пошли за мной, не разбежались. Графу Хоффману удалось убежать, оставив в наших руках свой неприступный замок. Наше войско выросло… Наше дело правое, потому и выросло! Вся Армландия — наша. А я, если ты помнишь, уже не граф, а гроссграф. Гроссграф Армландии. Правда, еще осталось утверждение этого титула, но, думаю, препятствий не будет, обе стороны вроде бы готовы подписать все бумаги.
Говор становился все радостнее, послышались ликующие вопли, Саксон смотрел блестящими глазами.
— Сэр Ричард, я даже не знаю, что и сказать… А обе стороны — это кто?
— С одной стороны — самые влиятельные лорды Армландии, — объяснил я, — с другой… ну ты понял. Устно мы уже договорились, осталось закрепить. Что значит поставить подписи и печати… Ладно, пресс-конференция во дворе окончена, я изволю попасть в апартаменты…
Из главных ворот выбежала леди Беатрисса. Бледная, похудевшая, с серьезным встревоженным лицом и трагическими глазами, она вбежала в мои протянутые руки, я попытался обнять ее, но она опомнилась и отстранилась. Щеки окрасил яркий румянец.
— Сэр Ричард, — произнесла она в тишине, вокруг все умолкли и даже не двигались, — мы так тревожились за вас!
— Герой вернулся с победой, — ухмыльнулся я. — А враг бежит, бежит, бежит…
— Не ликуйте, — произнесла она тревожно, ее лицо запрокинуто, я всматривался в ее ясные глаза, — друзья приходят и уходят, а враги — накапливаются.
— Пусть, — ответил я беспечно.
— Вас это не пугает?
— Всего лишь враги? — спросил я. — Разруха страшнее. А если еще инфляция, потеря инвестиций, дефолт плюс к послевоенным временам…
Она позволила взять себя под руку, мы церемонно отправились в главное здание. За спиной уже слышались окрики Саксона: эти на стену, эти на ворота, и вообще бдить в мирное время нужно больше, чем в военное.
Сэр Растер за ужином сообщил, что он-де не увязал в цепких нежных женских лапах, а, как настоящий жаждатель подвигов и рыцарской славы, успел узнать, как здесь и что. В смысле, ближайший сосед, который Инкризер, увещеваниями сэра Ричарда признал себя вассалом, а вот тот, что чуть левее, сэр Тирол, и не подумал до сих пор поспешить с изъявлениями верности и преданности.
— Да и вообще, — закончил он многозначительно, — ваше возвращение должны заметить…
— Это в каком смысле? — спросил я. Он загоготал.
— В прямом! Либо загородный дом соседа поджечь, либо его дочерей… гм… не при леди будь сказано, либо еще что благородное учудить, на что простой люд не способен.
— Ну-ну, — ответил я, — дочерей восхотелось? А как же леди Мариэлла?
Он нахмурился, зыркнул на хитро улыбающуюся леди Беатриссу и двух ее всегда молчаливых спутниц, о которых я знал только, что они «знатного происхождения».
— Так то не считается!… То ж не любовь!
— Верно, — согласился я. — Любовь — это нечто… нечто…
— Вот-вот, — поддержал он с жаром, — любовь — это нечто.
— Да, — подсказал я, — это как любовь к Родине. Сэр Растер приосанился, взгляд гордый.
— Да, — согласился он с достоинством, — любовь — это не баран накашлял. Любовь как война! Легко начать, тяжело закончить, невозможно забыть…
Леди Беатрисса сказала с милой ехидцей:
— Любовь зла. Что на руку сэру Растеру.
За столом кое-кто врубился и хохотнул, я вступился за сэра Растера:
— Когда мало времени, тут уже не до дружбы — только любовь. Страстная, безумная!
Сэр Растер взглянул на меня с благодарностью, а леди Беатрисса вздохнула, скромно потупив глазки:
— Безумная любовь, безумная любовь… а потом удивляемся: «Откуда дураки берутся?»
Я ощутил то привычное состояние, когда в попытке защитить святое начинаем изгаляться над ним же, чтобы не показать себя слюнтяем, рохлей, слабаком, ведь сильные не страдают, а приходят и берут, сам проговорил легко, со смешком:
— Вера, Надежда и Любовь вместе могут свернуть горы, если по отдельности пообещать на них жениться.
Все засмеялись, сэр Растер и леди Беатрисса особенно громко и жизнерадостно, а я вдруг ощутил, что вообще-то я трус. Мало того, что страшусь любви, но еще и оплевываю ее, как туповатый подросток, что старается выглядеть крутым и циничным.
— А где мой маленький золотой шмель? — спросил я. Леди Беатрисса спросила с наигранным удивлением:
— Шмель?
— Франсуаза, — уточнил я. — Я соскучился по этому счастливому ребенку.
Ее лицо застыло, голос прозвучал очень ровно и контролируемо:
— Она занимается в своих комнатах со своими учителями. Пора девочке начинать вести себя как будущая леди.
Обед подошел к концу, леди Беатрисса ушла в сопровождении своих девиц. Я поймал себя на мысли, что раньше как-то не замечал их, да и появлялись они редко, а теперь постоянно мозолят глаза. Словно охрана, приставленная строгими родителями к дочери-девственнице.
Я рассеянно допил вино, собрался было отправиться в тайную комнату Луганера, однако сэр Растер увязался за мной хвостом. Мне он показался смущенным и расстроенным, пришлось свернуть по дороге в комнату, которую я занимал раньше.
Растер тут же велел слуге принести вина, я раздевался и развешивал на стене доспехи Арианта, а он рухнул за стол и продолжил свой бесконечный пир.
— Хорошо поговорили, — проворчал он. — Особенно за любовь. Хоть и непонятно, что это.
Я хотел сказать, что женщины придумали проституцию, чтобы им платили за секс, мужчины придумали брак, чтобы им не платить за секс, поэты придумали любовь, чтобы все это не выглядело так отвратительно, но лишь пробормотал:
— Умом холодным сами гасим любовь горящую свою, и каждый сам себе Герасим и топит сам свою Му-му.
Сэр Растер вскинул голову:
— Прекрасно сказано! Это вы?…
— Нет, один бард в моем королевстве. Подметил, что любви боимся и шарахаемся от нее. Потому я втройне уважаю вас, сэр Растер, что так свято и трепетно несете свою любовь через графства и королевства!
Он с мрачным видом кивнул, взглядом старается со мной не встречаться, со стуком опустил на стол опустевший кубок, зло рявкнул, чтобы принесли новый кувшин, да чтоб полный и побольше. Мальчишка понесся выполнять заказ, хмурое лицо рыцаря стало совсем несчастным. Он покряхтел, словно старался усидеть на остром гвозде, взгляд в столешницу, голос прогудел совсем тихо:
— Вообще-то никакой леди Мариэллы нет, сэр Ричард…
Я поинтересовался осторожно:
— А… платок? Он отмахнулся:
— Это было давно, очень давно. Я ехал по пыльной пороге на красивом белом коне, но он был в пыли и в пятнах крови: я зарубил в схватке троих. Я тоже в пыли, устал, измучен, доспехи измяты и посечены, но я был молод и все равно держался в седле, как гордый степняк… И тут нас обгоняет пара разодетых в дорогие бархаты всадников, за ними мчится карета. Я успел только увидеть, как чуть сдвинулась занавеска в крохотном окошке, выглянула женщина… Меня как огнем обожгло, а она чуть погодя украдкой высунула руку и выронила этот платочек… Я погнал коня вперед, как будто кто-то может перехватить, подхватил на скаку, прижал к губам! Какой это был запах, сэр Ричард… Сейчас, конечно, от него ничего не осталось, но я все равно его чувствую.
Он умолк, совсем пристыженный, взглядом старался со мной не встречаться. Суровое лицо впервые потеряло каменность, острые черты смягчились.
— Сэр Растер, — проговорил я с трудом, — вы… подлинное зерцало рыцарства.
Он взглянул на меня украдкой, в глазах недоверие.
— Это вы… в каком смысле?
— Господи, да бывает ли более возвышенная и верная любовь, чем у вас к этой даме? Вы даже имени ее не знаете, но служите ей верно и преданно все годы. Менестрели, узнав вашу историю, уже сложили бы яркие баллады! Завидую вам светлой завистью… У меня такой любви, увы, не было.