– Ваша светлость?..
– Пойдем другим путем, – объяснил я.
– Безлуковым?
– Скорее арбалетным, – ответил я. – И дальше.
Руки мои приняли лук, он показался тяжелее, чем раньше, в сердце кольнула тревога. Я вспомнил, что сперва с легкостью натягивал его лишь в доспехах Арианта, потом стал и без них, по мере роста моего паладинского опыта, но как сейчас… после той нечеловеческой схватки, когда погиб Логирд?
Виконт наблюдал, как я трогаю, глажу, ощупываю барельефы, в глазах ожидание, но я натягивать не стал, попробую без лишних глаз, сказал уже другим голосом:
– Передайте Арнульфу, я принял посылку.
Он поклонился:
– Что-нибудь еще?
Я смотрел прямо, не моргнув глазом, ответил бесстрастно:
– Нет. Просто, я принял.
Он еще раз поклонился, отступил к двери. Двое слуг тут же распахнули перед ним двери.
Он вышел, я прислушался к долетающим снизу воплям. Понятно, пир в разгаре. По голосам чувствуется, среди слуг появились молодые женщины, это как водится. Блюда носят хуже мужчин, но у пирующих настроение резко идет вверх, промахи не замечают, разве что в наказание ущипнут за спелую ягодицу.
Всем хорошо, только я, как загнанный зверь, мечусь в королевском дворце, который не совсем уж и мой, злюсь, не желая все это оставить, но придется, и все злее в мозгу всплывает мысль: а почему бы и нет? Если уж начистоту, то не пора ли замахнуться на нечто повыше, чем маркграфство. Хотя бы на герцогский титул, а там… себе-то признаться могу?.. и на королевский трон. Почему нет? Не думаю, что я глупее Кейдана. Правда, его поддерживает вся клановая система, а я лишь пытаюсь опираться на военачальников и на тех рыцарей, которым раздал земельные наделы. Но таких немного, к тому же за ними не стоят многочисленные семьи, где каждое поколение врастало корнями и завязывало прочные связи с более могущественными лордами.
Короля играет свита, у меня такой свиты пока что нет. А у нас европейское мышление, здесь безродные чингисханы или аттилы не пройдут.
Но… и я не всего лишь Чингисхан или хромой Тимур. И трон будет мой. И королевство – мое!
Не находя себе места, я вышел из дворца одновременно злой и униженный, ишь, моего посла в темницу, и в то же время кипящий от желания что-то делать, рушить, ломать, а на обломках возводить нечто прекрасное…
Ноги сами принесли к строящемуся собору. По дороге в залах сразу пристроилось сзади несколько местных придворных, самые смелые, а впереди побежали четверо дюжих телохранителей с пиками с руках, расчищая дорогу.
Как и надеялся, среди работающих мелькнула оранжевая хламида отца Дитриха, он руководит инженерами так умело, словно всю жизнь только и возводил соборы, а не жег людей на кострах. Правда, это я так, со зла. Жечь стал, понятно, сравнительно недавно, не родился же Верховным Инквизитором, а раньше вообще неизвестно кем и был. Может, и в самом деле строил.
– Отец Дитрих!
Он обернулся, ряса в опилках и брызгах извести, даже волосы испачканы, но в глазах тихая и совсем неинквизиторски светлая радость.
– Сын мой, – сказал он отечески, – можешь возрадоваться, стройка идет даже быстрее, чем рассчитывали!
Я ухватил его руку и поцеловал.
– Вашими усилиями, отец Дитрих.
Он помотал головой:
– Нет, здесь строители смышленее. И умелее. Никогда соборы не строили, но быстро ухватили, что и как делать. Словно им Господь сам подсказывает!
Я засмеялся:
– Думаете, в таком великолепном соборе и другие ощутят присутствие Творца?
Отец Дитрих посмотрел с ласковой укоризной.
– Бог, – ответил он мирно, – который позволил бы нам удостовериться в своем существовании, был бы не Богом, а идолом.
Я пробормотал в неловкости за глупую шуточку:
– Гм, ну да… Я рад, что вам эта стройка нравится.
Он тяжело вздохнул:
– Я и рад бы забыть, что я еще и Великий Инквизитор! Но то и дело приходят просьбы вернуться в Зорр или в другие королевства, разобраться с нарушениями церковных законов. Всем кажется, что самое важное именно у них. Но направляю туда лишь легатов да подписываю разные указы и постановления. У них просто святые места, если сравнивать с тем, куда вы нас привели…
Я виновато развел руками:
– Увы…
Он сказал отечески:
– Не извиняйся, сын мой, ты сделал великое дело. Мы должны радоваться тяжелой работе, а не прятаться от нее, как собаки от мух. Всем нам, чего греха таить, хотелось бы беспечной жизни. Но никто еще не попал в рай, лежа на диване и попивая сладкое вино! А вот с поля боя, с креста, плахи, из застенка… Господь наш взошел в рай в страданиях, так почему же мечтаем попасть туда, возлежа на перине из лебяжьего пуха? Разве нам не указано на примерах, что надо идти до конца? Каким бы тернистым ни был путь?
Я зябко повел плечами:
– Такие страсти говорите. Но это сейчас мир жесток. Но когда-то жизнь станет мирной?
– Мирной никогда не станет, – заметил он.
– Что, всегда воевать будут?
Он посмотрел удивленно:
– Почему воевать? Люди могут страдать не только в условиях войны. Старое сдается с трудом, первый ряд воинов обычно гибнет… Они уж точно попадут в рай. Как и те, кто напряженно трудится всю жизнь, забывая о мирских радостях.
– Это трудно, – пробормотал я. – Одно дело – подвиг, это дело минуты, другое – годами пахать одно и то же поле и знать, что так до конца жизни. Это своего рода мученичество!
Он невесело улыбнулся, в словах прозвучала слабая ирония:
– Церковь стоит на крови мучеников, сэр Ричард. Жить и умереть за веру – привилегия, а не беда или несчастье. Может быть, когда придет смертный час, я буду жалеть, что не удостоился чести быть распятым, как святой Петр, колесованным, как святой Усмар, или сваренным в кипящем масле, как великомученик Агилай.
Я перекрестился и сказал совершенно искренне:
– Свят-свят, отец Дитрих! Такие страсти рассказываете. Я мечтаю о том времени, когда люди вообще не будут страдать.
– Это только в Царстве Небесном, – ответил он. – Но на земле такое не построить.
Глава 11
По площади простучали конские копыта, в нашу сторону мчится десяток вооруженных всадников, телохранители насторожились, но с коня спрыгнул барон Эйц, он начальник дворцовой стражи, но, будучи родом из Армландии, должность понимает как охрану сюзерена, а сам дворец без моей светлости ничто, по его мнению.
Его люди рассыпались по площади и не позволяли народу ринуться ко мне и затоптать со своими прошениями, жалобами и кляузами, а барон подошел быстрыми четкими шагами.
Колено преклонять не стал, видимся слишком часто, сказал почтительно:
– Мне придется заделать эти боковые двери. Слишком их много… вашей светлости что-нибудь угодно?
Я отмахнулся:
– Ничего не надо, спасибо, сэр Торрекс.
Он спросил упрямо:
– А святому отцу?
Я с интересом посмотрел на отца Дитриха:
– Желаете чего-нибудь, ваше преосвященство?
Он покачал головой:
– Спасибо, сын мой. Я сыт.
Сэр Торрекс с разочарованным лицом развел руками, а я сказал со смешком:
– Отец Дитрих, а вас любят!.. Что вообще-то странно. Подумать только, Великого Инквизитора!
Он покосился с некоторым удивлением:
– А кто им дает представления на площади, сжигая ведьм и чернокнижников? Все любят смотреть, как жгут продавших души дьяволу.
Я засмеялся, что-то сам туплю, простой народ в самом деле инквизиторов любит, те никогда не трогают их, а все среди богатых находят добычу для костра, среди знатных, грамотных.
– Хорошо, – сказал я с чувством. – Чистое, незамутненное счастье… Приятно вернуться к друзьям, где тебе рады, где все хорошо, все идет правильно…
Отец Дитрих не стал советовать сплюнуть, это язычество, но во взгляде была укоризна. Сэр Торрекс не уходил, а перехватив мой взгляд, сказал уже негромко:
– Только что прибыл гонец от сэра Норберта. Тот сообщает, что к нам едет прелат из Ватикана! Всего в двух днях пути от Геннегау!
Отец Дитрих вздрогнул, мне даже показалось, что переменился в лице:
– Прелат? Где он?
Сэр Торрекс выпалил с готовностью, повернувшись к нему, словно отец Дитрих здесь главный:
– В сутках пути отсюда. Видимо, между Ангулем и Першем.
Отец Дитрих почему-то быстро взглянул в мою сторону, лицо напряглось:
– Хорошо, нужно успеть подготовиться.
– Как? – спросил я. – Кроме покоев…. Что-то особое?
Он покачал головой:
– Нет, люди из Ватикана, что бы о них ни рассказывали, на самом деле неприхотливые. Приготовиться надо иначе… Провести ночь в бдении перед распятием Иисуса, подумать о себе и своей жизни, вспомнить, что сделано не так, и попросить у Господа прощения…
Я сказал сэру Торрексу:
– Отправьте гонца в домик с красной крышей, он сейчас свободен, пусть отдохнет. А мы подготовимся к приему высоких гостей.
Он сказал с готовностью:
– Я могу подобрать для них покои!
Я взглянул на отца Дитриха. Тот кивнул.
– Только позаботьтесь, чтоб их покои были недалеко от часовни.
Сэр Торрекс преклонил колено и припал к его руке. Отец Дитрих перекрестил склоненную голову.
Лицо Великого Инквизитора оставалось встревоженным.
– Ну вот, – произнес он, – а вы, сэр Ричард, только что про незамутненное счастье.
Сэр Торрекс вскочил на коня и унесся, за ним ускакал только один всадник, остальные бдили, охраняя сюзерена. Отец Дитрих обеспокоенно смотрел вдаль, словно видел нечто сквозь пространство далеко впереди, а увиденное тревожило еще больше.
Я спросил быстро:
– Что не так, святой отец?.. Мы установили власть над целым королевством – этого достаточно для пристального интереса со стороны Ватикана. К тому же оно на этой стороне Великого Хребта!
Он медленно и несколько неуверенно кивнул:
– Все так…
– Но что вас тревожит?
Он посмотрел на меня с сомнением:
– Из Ватикана нелегок путь. Там много опасных мест… Оттуда нелегко добраться в эти края. И всякий раз заранее предупреждают о приезде высоких гостей.