Благородный сэр Альвар Зольмс, командующий двумя полками элитной конницы, вел учтивую беседу с местными лордами, я улыбнулся ему на ходу, кивком пригласил следовать со мной. Он коротко бросил собеседникам «простите, я на минутку», пошел рядом, учтивейший и одновременно готовый к решительным действиям.
Как и все мои рыцари с той стороны Великого Хребта, в дублете он просто образец строгости, если сравнивать с жителями Сен-Мари. Дублеты у армландцев самые классические, без наворотов вроде сшивных шоссе или пуфов: обтягивающие фигуры кожаные куртки с кусочками кольчуги, изнутри лен или шелк, стоячий воротничок защищает шею.
Мне они кажутся не только практичными, но и весьма элегантными, в то время как орифламцы щеголяют в жиппонах, что те же дублеты, но растерявшие простоту и строгость, превратившиеся в стеганый камзол, поддоспешник, но слишком роскошный и непрактичный даже для поддоспешника, так как делается из пяти слоев ткани. Если дублет сам по себе воинский костюм, то жиппон служит разве что нижним камзолом…
– Неприятности? – спросил он мужественным голосом, от звуков которого у меня всегда на сердце становилось веселее. – Что на этот раз?.. Вам чем-то мой костюм не угодил?
Я отмахнулся:
– Сам знаешь, мне все равно, кто во что одет. Мы все еще в походе…
– Так что же?
– Комиссия из Ватикана, – сказал я с тоской. – Эти начинают смотреть сперва на одежку, а в ней всегда что-то не так…
– Если мы не в длинных рясах? – спросил он с издевкой.
– И с непокрытыми головами, – добавил я. – А потом начнут рыться и под одежкой…
– У меня не пороются, – заявил он.
Я покачал головой:
– Сэр Альвар, это из Ватикана! Святая церковь. Мы должны сотрудничать. Как бы это ни было нам… обидно, что ли. Так что скажите всем нашим, чтобы держались ниже травы и тише воды в пруду.
– Скажу, – пообещал он. – Что еще?
– Хотя бы на время пребывания таких необычных гостей, – сказал я, – наше крестоносное войско должно являть собой образец чистоты нравов.
– Сам прослежу, – пообещал он. – Я вернусь с вашего позволения?
– Идите, сэр Альвар.
У гостевого домика прохаживаются рослые стражи. Для охраны высоких гостей подобрали армландцев, их добродетели написаны на лицах: суровые, хмурые, сосредоточенные, кресты на груди, на спине и на рукоятях мечей.
Мои железнобокие остались с ними, в дом я вошел один, в коридоре слуга с поклоном ринулся открывать передо мной нужные двери. Когда открыл последнюю, я увидел сразу, что гости из Ватикана успели отдохнуть и переодеться: все трое в одеждах темно-фиолетового цвета, хотя и с крупными золотыми кольцами, нашитыми от плеча к плечу в виде перевернутой радуги, нечто вроде рубах из толстой материи, длиной чуть ниже груди.
Я склонил голову, весь полный почтения, эти трое мне годятся в деды, если не в прадеды:
– Мое почтение, дорогие гости.
Один из священников, высокий, с худым заостренным лицом и близко посаженными глазами, окинул меня быстрым взглядом. Габриэль Хорст, как назвали его, явно тоже птица очень высокого полета. На голове все та же крохотная символическая шапочка, короткие седые волосы выбиваются прямые, как шерсть большой крысы.
– Все мы гости в этом мире, – произнес он холодновато. – Сейчас вам принес его высокопреосвященство кардинал Мадзини.
Второй, который Раймон Весилион, посмотрел на меня с некоторым интересом и кивнул на ряд кресел у стола.
Я взял крайнее, развернул и уселся прочно, но в этот момент из внутренних покоев показался кардинал, и мне пришлось вскочить с недостойной майордома поспешностью.
Кардинал все в той же кроваво-красной одежде, словно Юлий Цезарь, такой же свободной, как и тога, только более закрытой. Отец Габриэль Хорст и отец Раймон Весилион торопливо поднялись и застыли в смиренном поклоне.
Я сложил руки ковшиком:
– Благословите, ваше преосвященство!
Кардинал чуть поморщился, я сообразил, что к лицу такого ранга нужно обращаться «ваше высокопреосвященство», ладно, следующий раз скажу громко и ясно, чтобы услышали и за дверью.
Он небрежно подвигал ладонью, а я вспомнил формулу, что епископ, небрежно дающий благословение, оскорбляет Бога больше, чем пьяница, который богохульствует, ругаясь в кабаке.
– Будь чистым перед лицом Господа, – сказал кардинал.
Я насторожился, вроде бы не это положено говорить, но переспрашивать нельзя, поинтересовался с вежливым поклоном:
– Хорошо ли отдохнули, ваше высокопреосвященство?
– Необходимость не знает отдыха, – ответил он несколько суховато.
– Но после такой длительной дороги необходим покой, – сказал я. – Вы должны были растерять все силы за дорогу!
Нечто мелькнуло в его глазах, я сообразил, что ляпнул глупость, но не успел понять где, кардинал произнес высокопарно:
– Лактанций, наш богослов, говаривал, что покой принадлежит только сну и смерти. Самый даже сон есть несовершенный покой, потому что отдыхает одно только тело, а в душе представляются разные образы, и она находится в беспрерывном движении, тогда как тело восстановляет свои силы. Следовательно, одна смерть, собственно, есть вечный покой. Надеюсь, вы не о таком покое для нас говорили.
Я отшатнулся:
– Святой отец!.. Ну ладно, мою корявую речь политика и воина понять богословам, наверное, трудно. С чего начнете знакомство с новым королевством, ваше преосвященство?
– С отчета отца Дитриха, – ответил он. – Как Верховный Инквизитор Зорра, самовольно покинувший вверенное его опеке королевство, он сперва должен объяснить свой странный поступок.
Он сделал рассчитанную паузу, я все понял правильно, от кардинала веет недобрым холодом, да и отец Раймон посматривает как-то намекающе. Впрочем, я и не скрывал, что именно я уговорил отца Дитриха приехать, соблазнив не чем-то дьявольским, а возможностью работать с утра до ночи не покладая рук.
– Да, – ответил я, – да, вы совершенно правы, ваше преосвященство.
Во взгляде кардинала было самодовольство, и хотя не сказал, что он прав всегда ввиду своего высокого церковного сана, но на лице это крупными буквами.
– А потом будут вопросы к вам, – сказал он бесстрастно, – постарайтесь эти дни быть в городе.
– А если что-то возникнет на другом конце королевства?
Он посмотрел мне в лицо жуткими немигающими глазами:
– Постарайтесь, чтоб не возникало. А если возникнет, нам может показаться, что вы нарочито избегаете общения с высшими церковными иерархами.
Я охнул:
– Да зачем мне такое понадобилось бы?
– Причин может быть много, – произнес он холодно. – Если человеку есть что скрывать… а вы многое скрываете, сэр Ричард.
– Господи, – воскликнул я, – да зачем это мне?
Он продолжал сверлить меня взглядом.
– Все люди что-то да скрывают, сэр Ричард, – произнес он холодно. – Но у большинства такие мелкие грешки, что за таких людей стыдно, но есть и великие преступники. Хорошо, если пашут землю, но бывает ужасно, когда в их руки попадает хотя бы меч… или власть.
Отец Габриэль вклинился в разговор:
– Простите, сэр Ричард, у меня к вам уже есть один вопрос…
– Да хоть десять, – ответил я настороженно и пожалел, что ляпнул. – Голому чего бояться?
– Расследований боятся все, – произнес он мирно, но с таким спокойствием, что на меня повеяло могилой.
– Расследований? – переспросил я. – Меня в чем-то подозревают?
Кардинал постарался мягко улыбнуться, это выглядело устрашающе, словно сама смерть старается выглядеть любезной.
– В Ватикан поступили весьма противоречащие данные. Высшей комиссии они показались достаточно… гм… важными, чтобы послать нас для проверки на месте.
Я произнес сдержанно:
– Осмелюсь поинтересоваться, что именно вас интересует?
Кардинал покачал головой:
– Пока этого сказать нельзя. Но мы все выясним. Брат Габриэль, брат Раймон, приступайте!
Оба легата поклонились, Габриэль оглянулся на меня и сказал торжественно:
– Мы выясним все. От нас скрыть ничего не удастся!
Оба вышли из комнаты, кардинал сказал с холодной любезностью:
– Сэр Ричард, я должен задать вам несколько вопросов.
– Задавайте, – ответил я.
Он указал на кресло:
– Сядьте. Вопросы могут показаться неприятными или слишком личными, но для святой курии не должно быть тайн.
Я сел и стиснул челюсти, давненько никто не смотрел на меня так, не указывал, где сидеть и как сидеть.
– Первый вопрос, – проговорил он, – поступили сведения, что вы скрываете явных безбожников и хулителей веры Христа и даже покровительствуете им!
– Доносчику первый кнут, – сказал я зло.
– Что, простите?
– Пороть, – сказал я с нажимом. – Чтобы проверить, насколько тверды в брехне.
Он сказал сухо:
– Позвольте нам самим выбирать методы. Итак, что скажете в свое оправдание?
– Мне оправдываться нечего, – сказал я с той твердостью, какой на самом деле не испытывал. – Все брехня. Простите, ваше высокопреосвященство, но сие нелепость и выдумка.
– Так ли? – спросил он.
Он смотрел в меня неотрывно, я ответил твердо:
– Так, ваше высокопреосвященство.
– А что вам говорят такие имена, как Логирд, Задинг, Рихтер?.. Есть и другие, но я жду, что ответите хотя бы по этим.
Внутри меня завязался тяжелый холодный узел, я с трудом проглотил ком в горле и сказал уже не так твердо:
– Ваше преосвященство, эти люди никогда не хулили веры Христа.
– Точно?
– Точно, – подтвердил я, он смотрел с тем же вопросом, я понял, что нужно разжевать подробнее, сказал нехотя: – Им просто нет дела до религии, их религия – знание. Они заняты тем, что пытаются разгадывать многие загадки прошлого…
Он покачал головой, в глазах начал разгораться нехороший огонек, но голос прозвучал с отеческой укоризной:
– Сэр Ричард, знания без веры опасны.
– Эти люди не сами по себе, – пояснил я. – В большинстве своем они работают в монастыре!.. Под надзором отца Дитриха, Великого Инквизитора. Он постепенно прививает им основы веры, но так, чтобы не мешать основной работе.