А мы вот живем в неискреннем, ибо что может быть дальше от искренних животных чувств, как мораль, честь, верность, достоинство?
Кардинал и отец Габриэль удалились с отцом Дитрихом инспектировать другие объекты, а другой прелат, отец Раймон, подозвал сразу поникшего Максимилиана фон Брандесгерта, что-то выспрашивал. При кардинале он выглядит священником, а сейчас издали видно, что идет прелат, великий прелат, важный и облеченный чрезвычайными полномочиями. А наш замечательный и общий любимец Максимилиан выглядит рядом с ним не просто Максом, а Максиком или даже Максишкой.
У моего военачальника, на мой взгляд, такое лицо, словно болят все зубы, но выдрали только один, а остальные разболелись еще сильнее.
Увидев меня, он посмотрел страдальчески и с собачьей мольбой в честных глазах. Прелат тоже обрадовался, поспешил ко мне навстречу, удерживая в то же время Макса за рукав.
– Сэр Ричард, – сказал он деловито, – я тут прослышал про вашу дикую идею насчет крещения… нечеловеков!
Я стиснул зубы, беззвучно выругался, но сделал приятное лицо и поинтересовался:
– Это утверждение, а не вопрос. Если у вас вопросов нет, то позвольте, я продолжу путь… И сэра Максимилиана захвачу, он мне крайне нужен.
Макс встрепенулся, во взгляде зажглась надежда на спасение, но отец Раймон тут же сказал:
– Да, я неверно сформулировал, но странно, что вы это заметили…
– Вы хотите сказать, – поинтересовался я, – что я дурак?
Он чуть опешил, давно не встречал отпора от таких простых, как я, продолжил уже не так агрессивно:
– Вы как-то странно переворачиваете мои четкие слова. У меня именно вопрос, сэр Ричард.
Я спросил нетерпеливо:
– Что вас интересует конкретно?
– Тролли, гномы, кентавры, – сказал он, – и прочие, прочие… Вы что, в самом деле верите, что примут христианскую веру?
Я вздохнул:
– Нет.
– Тогда почему же…
– А вы как думаете?
– Теряюсь в догадках.
– Святой отец, – сказал я невесело, – а что нам еще остается, чтобы и с дороги не сворачивать, и в то же время поступать правильно? Это не всегда сходится. Но мы должны, просто обязаны, чтобы оставаться честными людьми или просто людьми, поступать по-человечески.
Он внимательно всматривался в меня серыми глазищами прирожденного убийцы.
– То есть по совести, – сказал он наконец, – как велит Господь.
– «По совести», – повторил я. – Мы и поступаем так. Тролли… не люди, я даже не представляю, как бы мы уживались в одном обществе, однако мы обязаны использовать шанс! Если тролли примут веру Христа, то примут и все морально-этические законы, из которых вытекают и все остальные: уголовные, политические, имущественные, нравственные…
Он кивнул, лицо стало суровым:
– Если же не примут…
– …то наша совесть чиста, – закончил я так же подчеркнуто бесстрастно. – Мы им давали шанс влиться в наше общество и стать в нем равными.
Он задумался, а Макс сказал с подъемом, счастливый, что его перестали допрашивать:
– Надо будет заранее укрепить наши позиции на ключевых высотах вблизи компактных поселений троллей.
– Только сделайте это незаметно, – предупредил я.
– Как?
– Ну, не слишком привлекая внимание. Или пустите ложный слух насчет скорой высадки пиратов, появления великанов, драконов, гарпий…
Он снова кивнул, лицо посветлело:
– Хитрый же вы жук, сэр Ричард! Нет, с вами играть не сяду. Вы такой, что и коня в рукав спрятать сумеете.
– Идите, – разрешил я. – Разрабатывайте стратегию строительства.
Макс откозырял и поспешно удалился, почти побежал. Даже спина у него выглядела счастливой настолько, что из-под лопаток могли прорасти крылышки.
Отец Раймон кисло посмотрел ему вслед.
– Вообще-то у меня были к нему вопросы, – проговорил он недовольно, – но ладно, я обращу их вам.
«Вот так и делай добро», – мелькнула у меня мысль. Спасенный Макс смылся, а я вынужден принять запасенные для него удары. Впрочем, я же майордом, я и должен спасать своих людей. Они мои, а я – отец народа…
– А что он должен был ответить?
Отец Раймон отмахнулся:
– Да по мелочи. Скажите лучше, в каких вы отношениях с императором Германом?
Я ответил уклончиво, но твердо:
– Я, как благородный рыцарь, прежде всего подданный Господа Бога, а уж потом – императора.
Он поморщился, демагогии никто не любит, посмотрел на меня пытливо.
– Королевство содрогнулось в ужасе, когда по нему всюду запылали костры. Вам не кажется, что вы взялись за упрочение веры слишком… резко? Народ привык к прежней жизни.
Я сочувствующе улыбнулся, как бы давая понять, что сам считаю вольную и бесцерковную жизнь более приемлемой для людей, но сказал с должною твердостью в голосе:
– Когда наводишь порядок, не стоит ждать, когда мусора станет больше. Странно, что это говорю вам я, а не вы мне.
Он огляделся украдкой по сторонам, сказал тише:
– Сэр Ричард, в Ватикане тоже не все… одинаково думают. Есть ригористы, есть более свободномыслящие. Это в основном более грамотные и просвещенные люди. Я хочу сказать, что лично мне импонирует ваша смелость и свободомыслие… С другой стороны, некоторые ваши шаги обрадовали бы самых твердолобых в Ватикане…
Он смотрел с вымученной улыбкой, в глазах то и дело мелькало беспокойство, время от времени пугливо поглядывал по сторонам и болезненно улыбался.
– Я не твердолобый, – объяснил я. – Я свободомыслящий. И даже свободно мыслящий. Данные нам основы должны развиваться и усложняться, чтобы не отставать от времени.
Он торопливо кивнул:
– Что и делают свободомыслящие священники. Не все новое – ересь!
– Не все, – согласился я и тоже понизил голос. – Из иной ереси вырастают свежие здоровые ветви.
Он прошептал горячо:
– Вот-вот!.. Вы глубоко правы. Именно так!.. Потому вы мне глубоко симпатичны…
– По вас не скажешь, – обронил я осторожно.
Он поморщился, помотал головой.
– Вас не любят, – сказал он горячим шепотом. – И я вынужден смотреть на вас так, чтобы не заподозрил кардинал. Так что при нем я буду к вам придираться, сэр Ричард, но, уверяю вас, ничего серьезного!.. Только умоляю, не отстаивайте перед ним никаких взглядов! Он сотрет вас в порошок. Лучше сохраните себя для серьезных дел.
Я замедленно кивнул:
– Спасибо на добром слове, падре. У меня камень с груди, такая поддержка стоит дорого.
Он смущенно улыбнулся:
– Вы без всякой поддержки выдержите любые бури… ну, я пойду, не стоит, чтобы нас видели вместе.
Я проводил его долгим взглядом, отец Раймон снова согнулся и всячески изображает церковную крышу высшего ранга, мелкого начетчика и трудоголика. Таких никто не воспринимает как серьезных противников…
По дороге во дворец рядом крупно зашагал граф Альвар, с каждым днем он все элегантнее и ярче, молодость первой перенимает зарубежные моды, одежду на него шьют едва ли не чаще, чем королю.
Я заметил, что одежда стражей изменилась, но не понял в чем. Мы такие внимательные к мелочам, только слона в коридоре, да и то в тесном, и заметим. Это женщины сразу схватывают взглядом все новые рюшечки, но граф довольно хмыкнул.
– Куно, – сказал он с одобрением, – не забывает и мелочи…
– Какие? – спросил я.
Он кивнул на застывших у двери стражей в красной с золотом одежде. В головных уборах, кирасах, но с пышными рукавами из пурпурного шелка и дублетах до середины бедра, они выглядели такими же, как и всегда, за исключением…
– Заметили? – спросил он.
– Гербы, – пробормотал я. – Старые спорол?
– Он хотел вообще новую пошить, – сообщил он, – но граф Ришар запретил. Наш сюзерен, сказал он, не обращает внимания на мелочи. А деньги тратить нужно с умом!
– Верно сказал, – одобрил я.
Он хмыкнул:
– Только все это понимают по-своему.
– Средства, – сказал я строго, – нужно бросить на скорейшее строительство охранных башен и порта в Тарасконе. Если замечу, что стройка идет не ударными темпами, – полетят головы!
– Всем сообщу, ваша светлость, – сказал он почтительно и на всякий случай отстал в первом же зале, затесавшись в толпу придворных. – Да-да, обязательно…
Я едва успел сесть за свой стол, как вошел сэр Жерар, посмотрел на меня хмуро:
– Новости, сэр…
Я отмахнулся:
– Давай.
Вместо того чтобы сразу сообщить, он вышел, я чуть не выкипел до дна в нетерпении, наконец вернулся с церемониймейстером и провозгласил громовым голосом, словно сообщал о дате начала Страшного суда:
– Сэр Ричард, прибыли герцог Боэмунд Фонтенийский и герцог Алан де Сен-Валери!
– Ого, – сказал я, – сразу два герцога? Что-то небывалое. Напомните, кто они и откуда.
Он поклонился со всей церемонной почтительностью.
– Герцог Боэмунд Фонтенийский и герцог Алан де Сен-Валери – ближайшие советники Его Величества короля Кейдана.
Сэр Жерар и глазом не моргнул, дескать, это не новость, а я уставился, как на привидение.
– Кейдана?
– Да, ваша светлость.
– Ты не ослышался?
– Как можно! За это легко головы лишиться. Государственные дела, ошибки недопустимы…
– Все бы так считали, – проворчал я, – а то все такие умные, все за других знают. И что они хотят?
– Наверное, скажут во время назначенной им аудиенции. Но если я могу осмелиться…
Он умолк, глядя вопросительно. Я нетерпеливо махнул рукой:
– Да-да, можешь. Осмеливайся!
Он поклонился снова.
– Возможно, – заговорил он осторожно и старательно давая мне время успевать осмысливать, на случай если я вдруг тугодум, – речь пойдет о подготовке возвращения Его Величества в столицу. И в королевский дворец. Если у вас есть какие-то свои соображения… гм… отличающиеся от взглядов Его Величества, вам стоит взять время, чтобы подготовиться.
Выпрямившись, он стоял ровный и неподвижный, словно массивный столб, покрытый толстой золотой корой и роскошным лишайником из дорогого бархата. На лице полная бесстрастность, он лишь подает факты, а решения принимаю я и только я.