Отец Гэбриэль торопливо вмешался:
– Скажите, а не гордыня говорит в вас, когда вы решили, что можете подправлять законы Христа?
– Не подправлять, – уточнил я, – а развивать. На его фундаменте строить стены. Или хотя бы положить кирпичик. Таких, как я, надеюсь, много! Вырастут стены, возведем прекрасное здание. А тот, кто надеется, что законом «Ударившему по правой щеке подставь левую» можно воспользоваться, жестоко обломится. Я уже знаю ряд подзаконных актов насчет нырка под руку, двойного разворота с ударом ногой в челюсть или в пах и прочих интересных моментов толкования этого красивого закона.
Отец Гэбриэль злобно ухмылялся и так торопливо строчил на листе пергамента, что сломал перо, торопливо схватил другое и, не отряхнув каплю чернил, стал спешно записывать мои крамольные слова.
Кардинал с укоризной покачал головой.
– Вы гораздо более опасны, – проронил он, – чем полагают в Ватикане. Хорошо, сэр Ричард, на сегодня все. Можете идти.
Сцепив зубы, чтобы не выругаться, я произнес сдержанно:
– Счастливо оставаться, святые отцы. Да будет ваша работа угодна Господу.
Глава 17
Меня раскачивало от бешенства так, что хватался за стены. В глазах кровавая пелена, давление как у парового котла перед взрывом, дыхание обжигает горло.
В саду воздух вокруг меня зашипел, как масло на раскаленной сковороде, кто-то шарахнулся в сторону, потом донеслось испуганное, что господин гневен, лучше не попадать под горячую руку. Я понимал, что сейчас натворю нечто, о чем буду всю жизнь жалеть, могу вообще что-то непоправимое, а то хуже всего – непотребное, старался дышать глубже, напоминал себе настойчиво, что мелких и дрянных людей немало даже в Церкви, но я не они, я вообще-то все равно орел и умница, как бы под меня ни копали, я должен взять себя в руки, не всегда же я такое дерьмо, что брать противно…
В сторонке послышалось осторожное покашливание. Отец Дитрих остановился и смотрел на меня тревожными глазами.
– Сын мой, – произнес он успокаивающе, – на тебе лица нет! Что стряслось?
Я прорычал:
– Мир рухнул, отец Дитрих!
Он покачал головой:
– И тебя раздавил?
– Нет, – рыкнул я. – Держу вот на плечах.
– Поставь на место, – посоветовал он. – Трудно?
– Еще как…
Он посмотрел на меня с непонятным выражением в глазах:
– Ты еще не поколеблен в вере, сын мой?
Я огрызнулся зло:
– Из-за чего? Из-за трех крыс, простите великодушно, из Ватикана? Ничуть, отец Дитрих. Чем дольше живу и чем больше вижу людей, тем сильнее верую.
– Это хорошо, – произнес он почему-то со вздохом. – Да, это хорошо… Но в Ватикане говорят, что верующий всегда чуть-чуть сомневается в своей вере, только неверующий твердо уверен в своих сомнениях.
Я в удивлении покачал головой:
– Отец Дитрих, что за крамола?
И хотя в моих словах звучала шутливость, он ответил очень серьезно:
– Верующий, который не знает сомнений, не обратит в свою веру сомневающегося. Это аксиома. А мы призваны обращать, спасать души от мирского тлена.
Я согнал с лица горькую усмешку, отец Дитрих вообще вроде бы никогда не шутит, ответил ему тоже серьезно:
– Я понимаю, отец Дитрих. Человек сомневающийся – человек ищущий. Это наш человек. А не знающий сомнений… это вообще-то страшный человек.
Он кивнул и сказал очень осторожно:
– Люди никогда бы не стали верить в Бога, если бы им не разрешили верить в него… неправильно.
Я застыл, переваривая, отец Дитрих тоже не шевелится, наблюдает за мной, это тоже крамола, но высокая крамола, которую могут позволить себе только высшие иерархи Церкви.
– Неправильно? – переспросил я.
Он кивнул:
– Ты понял, сын мой.
– Надеюсь, – прошептал я. – Мы все, если на то пошло, верим в него неправильно, ибо непостижим Его Путь и дерзновенны для нашего ума Цели… Но мы верим, каждый по-своему. У ребенка одна вера, у солдата другая, у женщины третья. Если удастся обратить троллей и… прочих, у них будет своя вера, где Христос будет зеленым и с перепончатыми лапами… но это не будет кощунством, ибо если от чистоты сердца, то Господь узнает себя и в перепончатой жабе.
Он перекрестил меня, я поцеловал ему руку от чистого сердца, ну нет унижения поцеловать руку такому человеку или красивой женщине. Даже у самого гордого и надменного нет внутреннего протеста…
– Иди с Богом, – сказал он, – сын мой. И трудись на благо. Ибо трудиться на благо – это трудиться на Господа.
Мои телохранители рассыпались шире, чем обычно, иду, как в пустоте, всех отгоняют, чтобы в раздражении не зашиб кого, только у самого входа меня встретил начальник дворцовой стражи.
– Соболезную, – сказал он хмуро. – Они и меня чуть ли не пытали… Все под вас роют, гадости выискивают! А нельзя ли как-нибудь… ну, удалить?
Я насторожился:
– Например?
Он скупо ухмыльнулся:
– Нет-нет, я не предлагаю их сунуть в мешки и утопить в общественном сортире, хотя именно эта идея мелькнула у вас, признайтесь. Нет, я имел в виду совсем другое.
– Что?
– Послать их в Ундерленды, – пояснил он. – Там под крылом Кейдана куда больше нечисти.
Я покачал головой:
– Они не посылаемы.
– Так и будут пить нашу кровь?
– Пока не насытятся, – ответил я невесело. – А выпить, судя по всему, могут много.
– А когда уедут?
Я прорычал со злобной тоской:
– Не знаю. Но я сам какой хренью занимаюсь?.. Там Дженнифер, подумать только, со старым пердуном сняла защиту с прохода в другие миры! Я даже не знаю куда, но это они сделали!.. А что сумел бы я, раз уж умнее и вообще круче? Сегодня смотрел на бумаги, что нужно подписать, а сам думал, как бы я прошел в то волшебное зеркало! Вместо этого мышей ловлю да тараканов давлю по всему Геннегау. А еще постоянно оправдываюсь перед этими старыми пердунами из Ватикана.
Он сказал испуганно:
– Ваша светлость, на ваших плечах целое королевство! Вам даже резко шевелиться низзя – рухнет!
– Ну вот, сам видишь, – сказал я с тоской. – Был бы дурнее… или умнее, я бы остановился вовремя. Скакал бы на Зайчике и красиво бил по головам троллей, огров, драконов, спасал принцесс и собирал бы эти… как их…
– Пять частей кристалла Мощи, – подсказал он. – Сейчас их все собирают.
– Не семь?
Он покачал головой:
– Те уже собрали.
– А-а-а, вот видишь, уже собрали, – сказал я с завистью. – Хорошая, беспечная и бездумная жизнь… Полная счастья и незамутненной простой радости. А я?.. Дурак. Полную дурость перерос, до умности не дорос. Вот теперь полуумный, расту не по уму, а по титулам, званиям. Прирастаю не умениями, а территориями. Вот так и ловимся хрен знает на что.
Он отшатнулся в испуге:
– А вас… поймали?
– Не знаю, – ответил я честно. – Надеюсь, что нет. Но проверить все не могу.
Он перекрестился:
– Пока не проверяйте, умоляю вас!
– Случая нет, – ответил я с тоской. – А вот так встать и пойти… уже не могу. Наверное, попался. Или хотя бы одной ногой увяз.
Герцог Джонатан Меерлинг наконец-то со всем отрядом покинул Геннегау и двинулся по дороге в сторону своих далеких земель. Барон Альбрехт доложил, что за это время он усиленно встречался и вел переговоры со многими лордами в столице.
Сэр Норберт со своей стороны доложил, что два его отряда расположены в узком ущелье сравнительно недалеко от столицы, в любом случае арест пройдет без особых потерь.
Я вскочил на Зайчика, Бобик уже носится к воротам и обратно, в глазах мука, что мы такие медленные, наконец отряд легких всадников выметнулся из города.
Я предпочел окружную дорогу, чтобы не нагнать герцога, и прибыл к сэру Норберту, когда он всматривался в далекое пыльное облачко.
– С ним пятьдесят человек, – сообщил он ровным голосом. – На десять больше, чем было по приезде.
– Десять, – сказал я, – изменники.
– Да, – подтвердил он. – Сорок – вассалы, десять – изменники.
Я огляделся, мы на почти отвесной стене, противоположная шагах в полусотне. А между ними прекрасная протоптанная дорога. Лучше места для засады не придумать, если, конечно, у засадников хорошие арбалеты и мощные луки.
Вскоре я различил, как в нашу сторону герцог со своей свитой несутся по зеленой долине беспечно и весело, алый стяг с вепрем трепещет на ветерке, копыта стучат звонко, ветер ласково треплет выбивающиеся из-под шлемов и шляп волосы.
Я присел, чтобы меня не увидели раньше времени на фоне синего неба, с сэром Норбертом молча терпели бегающих по спинам муравьев, что тут же начали пробираться во все щели и пробовать на свежесть нежданно привалившее мясо.
– Герцог доволен, – проронил он.
– Еще бы, – согласился я. – Выиграл время. Теперь уже точно соберет всех вассалов под свои знамена.
Он покосился на меня, вздохнул:
– Не соберет.
– Думаете?
– А вы хоть раз смотрели в зеркало? – спросил он.
– А что там?
– Могли бы увидеть человека, что власть из рук не выпустит.
Я пробормотал:
– Разве во власти дело? Мне она ни к чему, я у баб и так успехом пользуюсь… Я дело интересное начал!
Всадники все появлялись и появлялись из-за холмов, среди них один отряд оказался в полных доспехах, кони в блестящей броне поверх цветных попон, в руках длинные боевые копья. Я насчитал сорок рыцарей, им стоит только опустить копья, и можно в атаку.
– А вот тех не было во дворце, – пробормотал я.
– Присоединились по дороге, – предположил сэр Норберт. – Думаю, пока доедет до своей крепости, обрастет целым войском.
Впереди несутся на резвых лошадях три легких всадника со знаменоносцем во главе, а справа и слева от герцога скачут на крупных конях осанистые всадники в парадных доспехах, слишком непрочных для сражения, но очень представительных. Сзади целый отряд в доспехах, но все расслаблены, воинский порядок не соблюдают…
– Пора, – сказал я с тревогой. – Что они медлят?
Сердце подрагивает, как желе, и сжимается в тревоге, опаздываем, герцог уходит… знаменоносец придержал коня, передовой отряд начал замедлять ход.