– Это я знаю, – сказал я нетерпеливо. – Как бы иначе захватил такой замок? Но что он сам за человек? Добр или зол? Дает ли какие-то свободы или за каждую провинность вешает? Да не просто вешает, а за горло?
Староста помолчал, ответил еще осторожнее:
– Не наше это дело, судить дела господина. Он поступает, как… как господин. Он могуч и силен, соседи нас обижать не осмеливаются…
Он умолк, я кивнул.
– Хорошо сказал. Верно, каждый должен знать свое место. Простолюдин свое, сеньор – свое. А король – тоже свое. Значит, сам вас все-таки обижает…
– Я этого не говорил, – запротестовал он.
– Не в лоб, – заметил я, – но все-таки сказал… В чем эти обиды?
Он помолчал, глядя исподлобья, сказал очень осторожно:
– На господина обид нет. Но сам он почти перестал показываться из замка. Раньше его видели часто… Да что там почти, в самом деле последние два года его не видели. Мне довелось в прошлом году побывать в замке, отчет давал, так он, скажу вам, ваша милость, настолько стар, что я просто не знаю… Всеми делами уже давно заправляют Цеппер и Шваргельд, да еще Етлинг, это они берут молодых женщин на поругание, на первую брачную ночь…
Я прервал:
– Первая брачная – это ж освященное право сеньора, это можно, а вот как эти Цеппер да Шваргельд, они что, тоже господа?
Староста покачал головой.
– Нет, господин один – Галантлар. А они – слуги.
– Может быть, колдовство какое? – предположил я. – Слыхивал, что Галантлар приехал в эти земли не так уж и давно, ну лет пять от силы! Что же он так вдруг постарел… Или какое-то колдовство?
Староста без всякого удивления развел руками.
– А кто не колдун? Всякий замок либо на колдовстве, либо с помощью колдовства. Говорят, где-то на дальнем Севере не так, но есть ли он вообще, тот север? Да, хозяин – великий колдун, да и служат ему…
Он осекся, я ободряюще кивнул.
– Не трусь. Здесь свои. Так кто ему служит?
Староста сказал осторожно:
– Не люди… или не совсем люди. Нам, конечно, все равно, мы в деревне сами по себе, а они там сами по себе, от нас только продовольствие требуется да людей иногда, но и то, правду сказать, когда соседний барон Шульц начал было нападать на деревни, жечь и людей хватать, то наш хозяин выступил с отрядом, подстерег барона, разбил наголову, самого поймал, заставил принять бой и собственноручно разрубил до пояса. Его людей гнал до ворот его замка. Мало кто ушел… Так что мы ему благодарны. А что в его отряде были и… ну, не совсем люди, то это не наше дело.
– Да, – сказал я, – что для нас хорошо, то – Добро, а что против, то – Зло. Верно?
Староста просиял.
– Все верно, ваша милость! Как вы точно все сказали! Что значит благородная кость. А мы только чувствуем это, а сказать не можем.
За окнами послышались шум, крики. Донесся грохот копыт, мимо проскакал мальчишка на взмыленном коне. Староста бросился к окну, а я через его плечо увидел далеко зловещий густой дым, поднимающийся к невинно-голубому небу. Староста сказал озабоченно:
– Никак на деревню Большие Сверчки кто-то напал…
Я выбежал на крыльцо, из дома Иволинны выскочили Сигизмунд и Зигфрид, растрепанные, растерянные. Сигизмунд на ходу застегивал рубашку, а Зигфрид затягивал пояс. Мальчишка поднял коня на дыбки, явно гордый, что все внимание на него, прокричал:
– Там напали!.. Дядьку Гента убили, Шарля и Курта ранили, сестру Шарля уже на коня…
Зигфрид раздраженно фыркнул, а Сигизмунд воскликнул красивым голосом:
– Как можно? Мы не позволим!
– Да не спеши ты, – осадил его Зигфрид.
– Но там бесчинство!
– Бесчинство или нет, – сказал Зигфрид строго, – определяет наш сеньор. Может быть, там осуществляются законные права…
Они смотрели на меня с требовательным ожиданием. Сердце мое стиснулось в трусливый комок. Я уже могу постоять за себя, проверено, с самого первого дня, как сюда попал, принимаю удары и наношу их в ответ, мало не показалось. Но это все, так сказать, в порядке самозащиты, когда каждый гражданин, не опасаясь, что посадят или предъявят, может давать сдачи, но чтобы вот так самому куда-то пойти или поехать, дабы бдить и защищать, – на это есть милиция, органы и все такое…
Холодок прокатился вдоль хребта. Никуда не денешься, рыцари – и есть та самая милиция, что поддерживает порядок, наказывает насильников, переводит старушек через дороги, утешает вдов и сирот, защищает бедных.
И не на кого сослаться, нельзя втянуть голову в плечи и дождаться, что кто-то поедет, а я останусь.
– Поехали, – сказал я обреченно. – Мы должны вершить справедливость. Знать бы, какая она…
Земля мелькала под копытами быстрыми рывками, сливалась в серо-коричневую полосу, ветер пытался остановить, хлестал конской гривой по лицу. Пожар приближался, видно было выбегающих из домов людей. Всадники кружили на деревенской площади, там с криками и плачем бегали две девушки в разорванных платьях. Из одного дома мужчина в жирно блестящей кольчуге выволок за волосы женщину, за нею бежал мальчишка, с плачем хватался за женщину, за насильника. Тот отшвырнул его пинком, мальчишка вскочил и снова бросился на обидчика, и тогда тот, не останавливаясь, коротко ударил его узким мечом.
Сигизмунд вырвался вперед, я видел только, как промелькнуло распаленное гневом лицо. Он на скаку развалил насильника почти пополам, по другой стороне улицы вихрем пронесся Зигфрид, тускло сверкал его меч. Я остановил коня, молот вырвался из моей длани, и в круге насильников из пятерых осталось двое. Я подставил ладонь, шлепок, замах, и снова свирепо воющий молот понесся навстречу оцепеневшим жертвам.
Народ бросился в стороны. Из дома выскочила старуха, подхватила мальчишку, голова залита кровью, он пытался вытереть лицо, но ручонки бессильно падали. Женщина поднялась, склонилась над ним, истошно завыла.
Я торопливо слез, подошел. Они все трое подняли головы, в глазах страх.
– Жив?
– Умирает, – ответила старуха плачущим голосом. Женщина выла, прижимала голову парня к груди. Разорванное платье сразу испачкалось кровью.
Я оглянулся, Сигизмунд и Зигфрид быстро разобрались, что рыцарей здесь нет, на пленении не заработаешь, быстро и жестоко порубили напавших. Оба, кажется, обошлись без ран, Сигизмунд тяжело дышал, вид очумелый, шлем на земле, видно, все-таки получил по голове дубиной или булавой.
– Дай-ка посмотрю, – сказал я женщине.
Голова мальчишки бессильно падала, как у птенчика, я опустил ладонь на его детский лоб. От пальцев побежал озноб, с разбега ударил в сердце, остро кольнуло. Зубы застучали, меня передернуло в ознобе, а заноза в сердце стала острее. Мальчишка задыщал чаще, кровь на глазах присохла, начала отваливаться коричневыми струпьями.
Я отодвинулся, перед глазами поплыло. Старуха и женщина радостно закричали, меня раскачивало, потом на плечо упала ладонь в металлической перчатке, голос Зигфрида прозвучал как гром, разрывающий перепонки:
– Сэр Ричард, вы ранены?
– Нет… – прошептал я.
– А что случилось? Вы так побледнели… А, лечили этого сопляка… Стоило из-за него…
Перед глазами прояснилось, лицо Зигфрида выступило, как из тумана, багровое, на щеках бисеринки пота. Он дышал часто, в правой руке все еще меч, лезвие в крови по самую рукоять.
– А кони у них хорошие, – сообщил он.
– Забирай, – разрешил я.
Он отодвинулся, исчез, на его месте оказалась женщина, на коленях, исступленно обнимала мои ноги, захлебывалась в счастливых рыданиях. Упала на колени и старуха, называла спасителем, целовала ноги, а мальчишка уже сидел на ступеньке, еще слабый, смотрел на меня непонимающими глазами.
Селяне выстроились цепочкой к ближайшему колодцу, передавали один другому ведра с водой, последний с разбега выплескивал через окна в горящую избу. Убитых обходили опасливо, на нас смотрели с таким же точно страхом. Сигизмунд прокричал громко:
– Есть здесь староста? Что произошло? Разбойники?
Зигфрид подошел к нам, меч уже в ножнах, покачал головой.
– Нет, для разбойников слишком хорошо одеты. И сытые морды…
– Сосед балуется набегами?
Зигфрид снова покачал головой.
– В том селе говорили, что соседи боятся Галантлара. А это его село.
– Значит, не так уж и боятся?
Он снова пожал плечами.
– Не совсем то. Боюсь, что намного хуже. И совсем не то, что вы нам рассказывали об этом Галантларе.
Сигизмунд привел пожилого человека, без седой бороды, но я сразу признал в нем старосту по степенности движений, уверенному хозяйскому взгляду.
– Кто эти люди? – спросил я. – Кто напал на село?
Он смотрел на меня исподлобья, ответил после паузы, со вздохом:
– Как бы не получилось, ваша милость, еще хуже… вы поедете дальше, а нам расхлебывать. Из замка приедут, и уже не одну, а десять девок уйедут на потеху и поругание.
Я не понял, спросил:
– За что?
– А что не кинулись сразу им помогать, а вы их так легко завалили! Это же был сам Цеппер со своими людьми. Правая рука господина Галантлара. У нас свадьба, вот они и приехали взять невесту для первой брачной ночи. Все так и получилось, не первый же раз, обычай есть обычай, но они ж восхотели захватить с собой еще двух молодых девок. Приглянулись больно. А это не по правилам, им пытались объяснить, но как объяснишь тому, кто уже пьян и у кого в руке меч?
Я слушал, слушал, оглянулся на Сигизмунда и Зигфрида. Лица обоих бесстрастные, дело обычное, деревня живет богато, мирно и зажиточно, на свадьбу явились люди из замка, чтобы взять невесту для первой брачной ночи. Так делается всегда и везде, но вот других девок брать нехорошо, это уже беззаконие.
Я нахмурился, хотя это дело, конечно, ерунда, любая девчушка к совершеннолетию проходит через сотни рук и не только рук, но принуждать всегда нехорошо, даже унизительно для мужской гордости: как это не уболтать, не уговорить на ужин, переходящий в завтрак?
Сигизмунд с непониманием поглядывал на мое помрачневшее лицо: