Я поцеловал коня в ноздри, сказал укоризненно:
– Зачем же драться с конями? Чую, скоро придется с людьми. Или с драконами…
Гунтер и воины уже вскочили в седла, я потрепал коня по холке, засмотрелся, как женщину, держа под руки, подвели к каменному корыту. Она осторожно переступила через край, ее поддерживают так же бережно, опустилась, села, а потом и легла навзничь. Тут же подали небольшой деревянный крест, скрестила руки на груди, крест зажат в пальцах, что-то произнесла, я видел, как шевельнулись губы.
Дюжие мужики с натугой взяли второе корыто, перевернули и, подняв за четыре угла, начали двигаться, как крабы, бочком. Когда они опустили краями на первое корыто, я наконец сообразил, что это гроб, только не деревянный, а каменный. Темнеют просверленные дырочки, значит – не задохнется. Мужики сходили за цепями, снова зазвенело и загрохотало, этими цепями связывать бы Лаокоона или Святогора, но мужики с самым серьезным видом начали опутывать цепями каменный гроб. Священник суетился, как квочка, вздымал книгу, читал молитву, я слышал его патетический голос, но не разбирал слов, все вокруг крестились и клали поклоны.
Гунтер смотрел с мрачным сочувствием, я хотел спросить, что за дурацкий ритуал, неужели на спор, как Копперфильд, разорвет цепи и разнесет вдребезги каменный гроб, но оборвал себя на полуслове, многое мне кажется дурацким, не фига со своим комсомольским уставом лезть в масонский орден.
– Поехали!
Славно погуляли, как-нибудь расскажу, мы посетили все три моих деревни, одна из них даже село, но я пока не разобрался, какая именно, а спрашивать не решился, это же урон моему имиджу.
Право первой брачной ночи так и не использовал, никак свадьба не подворачивается. Деликатно выяснил у Гунтера, не думает ли народ размножаться, мне солдаты нужны, а он брякнул, что в деревнях и селах свадьбы всегда играют осенью, когда соберут урожай, обмолотят и ссыплют зерно в закрома. Тогда делать уже не фига, вот и женятся от безделья…
Погрустил чуть, зато Гунтер набрал двадцать крепких парней для службы, нанял четверых мастеровых для выделки луков. Пообещали призвать еще и некоего Джона Кленовые Руки, знаменитого умельца, чьи луки всегда нарасхват, он-де знает некие секреты, но никому не передаст…
Вернулись поздно, солнце уже село, мы едва успели пересечь мост, как погасли последние облака. Вместо пурпурного великолепия на небе выгнулось темно-синее великолепие, звезды усыпали темный свод даже ярче, чем вчера, небо стало глубже, вогнутее, я отчетливо видел эту опрокинутую гигантскую чашу и даже мог представить, как тяжелые края хрустального небосвода лежат на твердой земле, погрузившись в нее на десятки метров.
За ужином Зигфрид и Сигизмунд рассказали, что за время их дежурства ничего не произошло, разве что челядь осмелела, уже никто не прячется, жизнь вошла в свое русло. Зверя все-таки сумели раззверить, оружейник от счастья поет, такого прочного металла никогда не видел, обещает из отодранных пластин сделать не меньше трех-четырех доспехов.
– Отлично, – сказал я с облегчением. – А что у него внутри?
Зигфрид пожал плечами, Сигизмунд перекрестился и сказал с жаром:
– Пока еще не знаем! Там такое, такое под железной шкурой… К внутренностям еще не пробились.
– Ладно, – сказал я вяло, – все одно не заработает… Малышка, как тебя, принеси еще вина! Только хорошего.
Девушка сказала застенчиво:
– Меня зовут Фрида, ваша милость. Сейчас принесу.
Зигфрид, не удержавшись, шлепнул ее по высокому заду, повернулся ко мне.
– Новые луки, признаться, бьют сильнее… Сегодня сделали первый, я испробовал. Клей еще не высох, но все равно, уже бьет дальше. Хорошую штуку вы придумали, сэр Ричард! А говорите, что не искушены в воинском деле…
Я таинственно улыбнулся, Фрида принесла большой кувшин с вином, я поднялся из-за стола.
– Продолжайте без меня. Устал чего-то… Да и завтра, чувствую, день тоже будет непростой.
В покоях Галантлара я лег на его роскошное ложе, какое, к черту, его, теперь мое, поставив меч с одной стороны, молот прислонил с другой, рукоятью вверх. Тело наливалось тяжестью, я уже начал себе представлять, как придет Саня, я постараюсь сдержаться и не сразу грести под себя, пусть расскажет что-то еще, перед глазами замелькали первые образы, как вдруг за окном раздались неистовый вой, свист, лязг и скрежет. Я встрепенулся, меч моментально оказался в одной руке, молот в другой.
За окном коротко полыхнуло огнем. Свет слабый, но в полной тьме спичку можно увидеть за километр, мертвенно-голубоватый свет потрепетал на стене напротив, исчез, потом еще раз, уже слабее. Снова грохот, рев, лязг, тоже намного слабее.
Я соскочил с постели, меч и молот в руках, голым подбежал к окну. Во дворе пусто, но здание церкви охвачено голубым огнем. Из окон бьет холодное пламя, церковные врата распахнуты настежь… В груди кольнуло: по двору проскользнуло одно темное тельце, другое, третье, все вбегали в церковь. Не люди, люди не бегают с такой скоростью, да еще на четвереньках…
В коридоре прогремели шаги, дверь распахнулась, с мечом в руке влетел бледный Сигизмунд.
– Сэр Ричард! – выпалил он, запыхавшись. – Демоны напали на святую церковь!
– Свят только господь, – поправил я наставительно, но в голове сразу же мелькнули длинной вереницей связки слов, как «святые реликвии», «святые места», «святые речи». – Остальные так себе… Из-за чего?
– Так бой же за ведьму! – прокричал он. – Позвольте я помогу вам облачиться в доспехи!
– Зачем? В смысле идти в церковь? Вот так, ночью, ни свет ни заря? Погоди, расскажи подробнее. А то я видел краем глаза, но думал, что это что-то ритуальное…
Он вздрогнул от нового дикого воя, глаза метнули безумный взгляд в распахнутое окно, быстро выпалил:
– Там же ведьма!.. Ведьма из Беркли!.. Та самая!
– Ага, – согласился я. – Та самая… Ух ты, та самая? Да быть того не может… А теперь расскажи с толком и расстановкой, без пономарьства, чем она знаменита. Нет, ты сядь, успокойся. Попей воды… Эй, слуги! Не прикидывайтесь, что спите, этот вой мертвого поднимет. Я же встал? Мне вина, сэру Сигизмунду… тоже вина, гулять, так гулять!
Заспанный слуга внес кувшин и два кубка, а потом по собственной инициативе притащил на серебряном блюде нарезанные ломти холодного мяса, полголовки сыра. Расторопный малый, надо запомнить его имя. Я усадил Сигизмунда за стол, придержал за плечи, чтобы не вскакивал, наконец юный рыцарь, видя мою невозмутимость, перевел дыхание и, все еще округляя глаза при каждом взрыве дьявольского хохота за окном и дикого звериного воя, сказал взволнованно:
– Все знали эту богатую и знатную женщину, ибо была не просто любима всеми, но ей удавалось все, за что бралась. Вела роскошный образ жизни, ибо сколько бы ни тратила, денег меньше не становилось. Я не знаю, сколько лет так длилось, но священник рассказывал, что неделю назад ее ручной ворон, что умел говорить, закричал нечеловеческим голосом… в смысле невороньим, упал и околел. Это был знак, как она призналась священнику, что срок договора с дьяволом истекает. Начали умирать все ее родные и близкие, умерли все сыновья, а их было восьмеро, умерли две дочери, все умирали страшно, все просили ее помочь, спасти их, словно догадывались… а может, им было сказано, что это она заложила их жизни за свою роскошь и долгую молодость…
Свет за окном замигал, вой становился тише, но раздался тонкий звон туго натянутой железной цепи. Не просто звон, а звон лопнувшей цепи. Сигизмунд было вскочил, я усадил его властным жестом.
– И что дальше?
– Она покаялась, в слезах раскаялась во всех своих согрешениях, просила спасти ее душу! И тогда священник, посоветовавшись с мудрыми книгами, повелел обернуть ее воловьей кожей, положить в гроб и сковать тот гроб тремя железными цепями. Вы это видели, как раз тогда, когда садились на коней и ехали осматривать свои владения… Черти страшатся железа, потому и железными… Это и проделали сегодня днем, ее уложили в гроб, а гроб поставили стоймя в церкви. Священник обязался читать мессу сорок дней и сорок ночей…
– Сорок суток, значит, – прервал я, – учись говорить короче. И что за шум? Вот так ночью? Не могли с разборками подождать до утра?
Он вскочил, взмолился:
– Так черти же явились за ее душой! Осаждают святую церковь! Неужели не поможем священнику? Он же один бьется со всей оравой!
Я нахмурился, подумал, покачал головой.
– Это его профессия. Он знал, на что шел.
– А что будем делать мы?
– Ляжем спать, – решил я. – Утро вечера мудренее. Хотя при таком вое заснуть трудно… Правда, уже стало тише. Если бы я знал про эту ведьму, велел бы сжечь прямо там, на месте. Виновата она, а почему мы должны слушать это бесчинство?
Он вскочил, глаза сияли надеждой.
– Так пойдем прекратим?
Я покачал головой.
– Нет. Мы – рыцари, а не духовники. Иди отдыхай. Я утром намереваюсь изволить посетить последнюю деревушку, сегодня не успел, далековато, придется выезжать ни свет ни заря. Надо отоспаться.
Сигизмунд спросил с надеждой:
– Меня возьмете, милорд?
– А кто замок беречь будет?
– Зигфрид, – ответил Сигизмунд решительно. – Он очень опытный воин! Да и легче защищаться в крепости, чем в чистом поле. Если вы, сэр, поедете в свои дальние владения, там могут быть неприятности. К тому же вас могут подстеречь родственники Генриха Гунландского. Я не верю, что вам простили его смерть…
Я подумал, кивнул.
– Я тоже не верю. Ладно, признаю, тогда сглупил. Достаточно было просто выпороть. И хороший выкуп взять, а потом отдать крестьянам, как возмещение. Это был бы неплохой урок… Ладно, я разве говорил, что я везде поступаю верно? Дурак, как и все. Уговорил, поедешь завтра со мной. А теперь иди спи.
Осчастливленный, он убежал, чтобы успеть выспаться и вовремя встать, я еще раз подошел к окну, выглянул, но теперь свет едва заметно мерцал из окон, церковные ворота никто не ломал, уже сломаны, а из самой церкви шум и вой доносятся вполне терпимые.