Он посмотрел исподлобья, старый воин, жаждущий покоя и любимой работы по охране дворца, а я, безродный чужак, лезу со своим уставом, однако этот чужак первым сказал неприятную правду там, где он еще раньше увидел сам.
– Ладно, – сказал он неопределенно, – посмотрим.
За нами послышались тяжелые шаги, Рогозиф идет покачиваясь, на скуле ссадина, костяшки кулаков ободраны, но морда довольная. Увидев, что обернулись и ждем его, радостно заулыбался, подошел и, не обращая внимания на Ланаяна, хлопнул меня по плечу.
– Ну как, – спросил он с довольным хохотком, – посмотрел драку?
– Да, – ответил я. – Посмотрел.
Он засмеялся.
– Хорошее место выбрал! Изнутри драки. Это чтоб ничего не пропустить, да? Тебя тоже никто не пропустил.
– Я тоже, – признался я и зябко повел плечами. – Что я такого съел?
– Мясо пережарено, – объяснил он авторитетно. – Я тоже, если пережаренного поем… да если еще какая сволочь горьких травок для вкуса положит, то и своим готов морды бить, только бы зуд в кулаках унять!
Ланаян сказал сухо:
– Желаю вам обоим хорошо провести остаток ночи. Сыны степи, как теперь понимаю, никогда не спят.
– Иди-иди, – разрешил Рогозиф благожелательно. – Нежный больно. А мы, Рич, пойдем выпьем?
– С огромным удовольствием, – ответил я. – В горле после этой разминки снова пересохло.
Он дружески обнял меня за плечи, но едва сделали первый шаг, сверху раздался строгий женский голос:
– Храбрый воин, я задержу вашего друга ненадолго.
Рогозиф вскинул голову, принцесса Элеонора склонилась над перилами и смотрит на обоих, глаза полны укора.
Рогозиф сказал мне весело:
– Рич, иди пей сам, мне повезло больше… ха-ха!
Элеонора проговорила надменно:
– Я обращалась к вам.
Рогозиф снова хохотнул, явно хотел еще поприкидываться, что не так понимает, но посмотрел на меня, вздохнул и, шлепнув по спине, наклонился к уху и шепнул:
– Желаю удачи. И чтоб «ненадолго» затянулось до утра.
Он поклонился принцессе, улыбка до ушей, и удалился, а я покорно поднялся, как на эшафот, на второй этаж. Элеонора встретила прямым взглядом, в глазах бушует пламя, сама прямая и натянутая как струна.
Я поклонился, она повелительным жестом указала на свободное кресло.
– Садитесь, Рич.
Я пробормотал:
– Как посмею, ваша светлость? В присутствии женщины…
Она кивнула, голос прозвучал холодно:
– Вы не сказали «в присутствии принцессы». Значит, в ваших краях в самом деле такие странные обычаи?
– Вам не нравятся? – спросил я.
Принцесса величественно села, я тут же брякнулся и сам, ноги гудят, по ступням побежали сладостные мурашки.
– Нравятся, – ответила она, – но вы мне зубы не заговаривайте. Вы сказали, что падаете с ног от усталости и отправляетесь спать…
– Это я во сне, – сказал я быстро. – Лунатик я. Сомнамбула!.. Вот сплю и слышу ваш нежный чарующий голос…
Она сказала саркастически:
– Это у меня нежный? Что-то ваш сон странноват… Ну да ладно, ответьте на главный вопрос. Зачем вы начинаете ссориться с конунгом? Мне говорят, вы уже побили его сильнейших воинов.
Я спросил удивленно:
– Это были сильнейшие? Куда мир катится… Когда придут из Сен-Мари, таких возьмут голыми загребущими…
Она сказала сердито:
– Они никогда не придут! А вздумают… наши мужчины дадут отпор. Как давали его наши предки.
– У них появился грозный предводитель, – сказал я. – Огромный, как гора, зубы вот такие, лютый и победоносный…
– Пусть появится, – сказала она. – Я своими руками выдеру его зубы!.. Но вы хитро уводите разговор в сторону, а я хочу узнать, зачем вам нужно ссориться с конунгом? Или просто так? Из удали? Зов степи или зуд в крови?
Я развел руками.
– Принцесса… как бы вам сказать…
– Так и скажите, – потребовала она еще сердитее.
– Вот так прямо?
– Да, – отрезала она, – вот так! Что, у меня колени подогнутся? Что задумали, Рич?
Я помыслил, пожал плечами.
– Ничего.
Она спросила ошеломленно:
– Это как?
– А вот так, – ответил я хладнокровно. – Некоторые вещи надо делать, не раздумывая. Бросаться в воду, спасая тонущего ребенка, помогать женщине, оказывать почтение старику, помогать гасить пожар, бить в морду, если не так посмотрели или слишком близко высморкались… Да много ли чего! Сейчас я тоже просто обязан вмешаться. Не хочу, но должен. Бремя белого.
Она молчала и смотрела удивленно, я говорю слишком серьезно, уже не виляю, а взгляд мой прям.
– Погоди, – проговорила она, – ты как будто вообще не одобряешь, что конунг укрепляется в Тиборе?
– Не одобряю, – согласился я. – Хорошее слово: не одобряю.
– Почему? – спросила она. – Это же так понятно! Человек такого ранга и власти в его огромном племени не может оставаться простым жителем! Он и здесь хочет получать больше уважения, чем рядовые горожане. Ну, хотя бы на уровне придворных короля…
Я сказал саркастически:
– Ага, придворных! Вы сами в это верите?
Она поморщилась.
– Да знаю я эти слухи. И ярл Элькреф намекал, но с его стороны это всего лишь ревность. Нет-нет, в мою сторону конунг даже не смотрит, это ревность одного сильного мужчины к другому. Двух степняков близко к трону быть не может, как сказал Элькреф. Но он ослеплен своими чувствами, сам вообще-то не несет никакой нагрузки! А конунг берет на свои плечи тяжелые и неприятные обязанности, моему отцу меньше забот. Наши люди преуспевают в ремесле, торговле, нам все равно не нравится носиться с оружием… Если даже мой отец, король, не против усиления Бадии, то какое дело тебе?
– Оружие порождает власть, – возразил я. – И портит характер. Даже нравы. Тем более, у слишком юных.
Она поинтересовалась с недоумением:
– Кого ты называешь слишком юными?
– Кочевники, – сказал я, – остаются юными, даже дожив до седых волос. И умирают юными, хотя у них очень редко кто умирает от старости. Таким нельзя давать в руки оружие. Тем более – власть.
– Верховная власть останется у моего отца, – запротестовала она, – а остальная у его советников – Раберса, Фангера, Сарканла, Иронгейта…
Я покачал головой.
– Не останется.
– Ты не прав!
– Хотелось бы, – сказал я сухо. – Но Бадия, как мне кажется, все же сместит твоего отца. Он не настолько изощрен, чтобы оставить его прикрытием. Он по-своему честен и прям и просто убьет, просто потому, что его племя потребует крови и ясных знаков его власти. У кочевников военная демократия. Бадия вынужден считаться с мнением военной верхушки и даже общим настроением воинов своего племени. Они попросту возжелают захвата города, разграбления… и еще введут, как мне иногда кажется, человеческие жертвоприношения. Хотя бы по большим… даже особым праздникам.
Она отшатнулась.
– Они не посмеют!
– Будучи здесь полными хозяевами? – усомнился я. – Элеонора, вы мне казались не только красивой, но и умной! Но теперь решили, что быть только красивой – достаточно?.. Да, это путь большинства женщин. Простите, я должен идти. У меня дорога большинства мужчин.
Она сказала резко:
– Сидите! Что у вас за привычка уходить без позволения?..
– Вы мне прошлый раз разрешили, – пробормотал я.
Она сказала с гневом:
– Вы меня вынудили! А это недостойно мужчины. Единственное оправдание, что полностью снимает с вас вину, ваша грубость не от черствости, а от чрезмерной чуткости и скромности.
Я разинул рот.
– От… скромности? Моей?.. Ага, ну да, я еще какой скромный! Сам сижу частенько и восхищаюсь, какой же я скромняга, с ума сойти! Другого такого поискать…
– А еще вы побаиваетесь обязанностей, – сказала она быстро. – Я всю ночь думала о нашем разговоре, но чаще видела ваш полный достоинства взгляд, гордый разворот плеч, вашу осанку героя и… я бы даже сказала, полководца. Вы пока не думаете об этом, но вы можете…
– Ни за что, – твердо сказал я, плечи мои зябко передернулись. – Как славно быть простым героем-одиночкой! Иду себе, играю арбалетом… Впереди все цветет, а сзади все горит… Нет, я ни за что не стану жить в этих каменных джунглях, где человек человеку волк, товарищ и брат. Джунгли – это такая дико разросшаяся оливковая роща, полная ужасных хищников.
Она покусывала губы, почти не слушая, взгляд стал отстраненным, на лице отражается борьба множества разноречивых и достаточно мощных, судя по мимике, мыслей. Наконец несвойственные женщине морщины со лба ушли, лицо разгладилось, она вскинула голову и обратила на меня сияющий взор.
– Я боялась этого ответа, – произнесла она ясным голосом, – но предчувствовала, что гордый сын степи просто не может ответить иначе… Что ж, тогда я пойду за тобой, Рич! Женщина всю жизнь ждет настоящего мужчину и редко когда вообще видит даже издали. Но если у нее был шанс и она его упустила, то жизнь ее превратится в ад. Если упущу тебя, я никогда себе не прощу! И жизнь моя станет горька и безрадостна.
Сиденье начало накаляться подо мною, воздух показался чересчур жарким и душным, словно весь павильон в огне. Элеонора, гордая и прекрасная, смотрит воспламененным взором, даже страшновато, вдруг да бросится на шею, переполненная собственной жертвенностью, женщины умеют раздувать ее до неимоверных размеров, чтобы предъявить нам счет на сумму побольше.
– Ваша светлость, – сказал я почтительно.
Она прервала:
– Называй меня Элеонорой!
– Я не посмею…
– Ты посмел сразиться с магами, – возразила она с сияющими глазами. – Я даже не могу предположить, сколько драконов ты перебил, чтобы добраться до них, и ты робеешь перед женщиной?
Я вздохнул и развел руками.
– Зато перед какой…
Она сказала счастливо:
– Ты герой, Рич!
– Ну, с этим мне трудно спорить…
– Ты мой герой, – сказала она жарко. – О тебе я мечтала, таком скромном и мужественном, исполненном внутреннего достоинства и отваги. Мои подруги с первого же дня прожужжали о тебе уши, но я, такая самоуверенная, не желала слушать ни о ком, кроме Элькрефа! Но теперь вижу, что впервые правы были они, а не я. Рич! Если ты не захочешь жить в городе, я пойду за тобой в степь!