Бадрутдин снова промолчал, Эмекток покачал головой, не отрывая горящего взора от лица конунга.
– Не понял, – сказал он с расстановкой. – Что именно ты скрываешь от всех?
– От всех, – возразил Бадия, – но для всех!.. Мы изменим город. Введем свои законы. Сейчас от нашей власти в городе только стела в честь победы наших предков! Да еще небольшая дань. Когда-то была тяжелой, но города выжили, разрослись, разбогатели. Теперь эта дань что подаяние богача нищему.
Бадрутдин снова смолчал, только сердито засопел и переступил с ноги на ногу, а Эмекток нахмурился.
– Мы не можем изменить Закон Степи! – сказал он резко. – Размер дани был вписан в Великий Закон Победы.
– Мы не будем менять закон, – сказал Бадия. – Но когда сами станем горожанами… не дергайся, мы останемся Народом Холодных Волн и Людьми Моря! Повторяю, когда станем горожанами, в королевстве Тиборра сможем менять многое. Уже не как кочевники, а как местные жители! По закону и праву.
Эмекток озадаченно молчал, Бадрутдин шевельнулся и впервые разомкнул плотно сжатые губы. Голос его прозвучал грубо, как стук неподкованных копыт:
– Кочевникам нельзя, глиноедам – можно.
– Золотые слова, – похвалил конунг. – Не зря все в племени говорят, что вождь Бадрутдин говорит редко, но всегда по делу.
Эмекток поморщился.
– Позволить, чтобы нас называли глиноедами?
– Мы ими не станем, – заверил конунг. – Мы будем жить в городе, как живем в степи! И везде будут только наши законы. И богатства городов будут наши! А не крохи, которые бывшие побежденные нам сбрасывают со стола, руководствуясь устаревшим Законом Победы.
Эмекток сказал угрюмо:
– Благодаря этому закону мы сохранились, как народ.
– Гордыми и бедными, – вставил Бадия.
– А сколько, – возразил Эмекток, – других племен исчезли? Захотели быстрых перемен!
– Они поторопились, – сказал Бадия. – И они были… дураками. Мы не станем меняться, вот в чем дело! Мы всего лишь приспособим королевство Тиборра под себя. Запомни, не мы изменимся, а мир вокруг себя изменим!
Я проводил их долгим обеспокоенным взглядом. То, в чем подозревал Бадию, начинает подтверждаться, но от этого только тревожнее. Все-таки жила трусливая мыслишка, что слишком осторожничаю, ничего такого не произойдет, кочевники насмотрелись на беспечную и сытую жизнь горожан, сами восхотели такой же привольности и беззаботности, однако эти люди степи оказались крепче духом.
В то же время со дна души поднимается смутное недовольство, что перерастает в острое. Вроде бы все делаю правильно, к тому же – успешно, однако странное гадкое чувство не то неуверенности, не то стыда поднимается, растет и начинает потихоньку грызть то непонятное, что высокопарно именуется душой.
Делать все правильно – этого мало, если честно. Каждый из нас вообще-то должен делать наибольшее из того, что может. Хотя в действительности абсолютное большинство погрязают… да, погрязают. И стараются делать по минимуму из того, что от них требуется. Даже философия такая выработалась: «А что, мне больше всех надо?»
Неужели и я постепенно сползаю в измельчание? Какой хренью занимаюсь! А ведь жадно и страстно пробивался на эту сторону Великого Хребта, только потому, что дальше за океаном загадочный Юг!..
С другой стороны… ну не могу вот так оставить этих людей, раз уж увидел, соприкоснулся! На будущее дураку наука: лети выше, чтобы не замечать, не слушай ничьих жалоб, иначе всю жизнь будешь разгребать навозные кучи и вытаскивать оттуда застрявших дураков и неудачников…
Я вздрогнул, обнаружив, что в глубоких размышлизмах выбрался из дворцового сада в город, и сейчас мои умные ноги несут прямо к таверне.
Вздохнув, я отворил двери пинком, не люблю так, но надо – статусное движение. За столами все сразу повернули головы, а хозяин за стойкой приподнялся и уставился с надеждой и подозрением: то ли деньги вломились, то ли неприятности.
Столы в два ряда, половина заполнена, это устраивает, я пошел в сторону стойки, но еще с середины зала провозгласил громко:
– Мне нужен Кроган, Барсук или хотя бы Ухорез!..
За столами зашептались, не отрывая от меня взглядов. Я прошагал к хозяину и сказал повелительно:
– Стол почище и лучшего вина!
Он сказал торопливо:
– Сейчас будет сделано… господин.
Я бросил на прилавок монету, хозяин взял с почтением, золото попробовал на зуб, хотел было бережно опустить в кошелек на поясе, но всмотрелся внимательнее, глаза расширились в удивлении. Я наблюдал, как он поворачивает ее так и эдак, рассматривает под углом, царапает ногтем торец.
Подошел толстенький распаренный человечек, от него так мощно пахнуло кухней, что можно не спрашивать, где работает и чем занимается. Он тоже начал смотреть и рассматривать. Оба время от времени бросали на меня удивленные и настороженные взгляды.
– Что-то не так? – спросил я.
Сердце тукает чаще, я повел плечами, если придется драться, то надо меч выхватывать как можно быстрее, здесь тесно, могут сразу прижать к стене.
Хозяин проговорил с осторожностью:
– Монета больно редкая… Мне кажется, что-то о таких слышал… но не помню, что…
Повар зябко передернул плечами.
– Из жуткого времени уцелела…
Говорил он грамотно, смотрел почти интеллигентно-грустно, словно писец, которого вышибли из гильдии за пьянство и драки.
– Почему жуткого? – спросил я.
Он покачал головой.
– А вы что, не разобрали, что там начертано?
Я сказал самым небрежным тоном:
– Да мне все одно. Лишь бы золото.
Хозяин пощупал монету, поскреб пальцем, лицо оставалось озабоченно-задумчивым.
– Из чистого золота, – согласился он, – но на ней кочевник в латах убивает дракона!.. Первый раз вижу монету, на которой убийство.
– Так дракона же убивают, – возразил я. – Не человека.
Он снова покачал головой.
– Никто никогда не изображает на гербах или монетах убийство. Это дурной знак! Такое просто нехорошо. Убийств и так много. Нельзя напоминать о них еще и с монет.
Я сказал лениво:
– Никогда не задумывался. Хотя я, если честно, монет видывал мало… ха-ха!.. Они в моих лапах не задерживаются.
Повар хмыкнул, но смолчал, хозяин сказал серьезно:
– А через мои руки за сорок лет работы в гостинице… уж и не знаю сколько. К тому же у нас столица, люди отовсюду и деньги отовсюду. Могу точно сказать, что ни одно королевство не чеканит на монетах сцены убийств…
Повар задумчиво вертел монету между пальцами, брови сдвинулись над переносицей.
– К тому же всадник убивает не дракона, а его детеныша… А это совсем нехорошо.
Я помолчал, по легенде дракона встретила девушка, повязала ему на шею свой пояс и привела доверившегося ей зверя в город, где его и убил воин Георгий, получивший потом прозвище Победоносца. В самом деле, что-то не совсем красиво. И недостойно воина.
– Да ладно, – сказал я. – Это было давно. К счастью, и монет таких не осталось… Добавлю еще одну, если представят перед мои светлы очи любого из той тройки.
Говорил я нарочито громко, хозяин искоса зыркнул в зал, где тут же снова пошли перешептывания.
– Да как вам сказать, – проговорил он с неуверенностью, – люди они темные… Здесь не появляются… У нас чистое заведение…
– А за последние дни? – спросил я. – Никто из них не вынырнул, чтобы погулять?
Что-то в его лице дрогнуло, он снова зыркнул в стороны, словно если прямо взглянет мне в глаза, то сразу отдаст всю харчевню, проговорил неуверенно и совсем шепотом:
– Это не в счет…
– Почему?
– Ну… оба были одеты по-благородному, деньгами сорили, всех поили… Вроде они и уже не они…
Я сказал громко и насмешливо:
– А кто, по-твоему, им дал так заработать? Все по-честному, никаких грабежей!
Хозяин отшатнулся, лицо быстро менялось, но в глазах оставалась прежняя настороженность. В зале нарастали разговоры, кто-то яростно спорил, ему возражали, я не вслушивался, реакция хозяина интереснее, он мялся и мямлил, наконец проговорил с неуверенностью, настоящей или притворной:
– Здесь появляется мальчишка… я могу его послать…
– Пошли! – прервал я.
– Сейчас его нет, – промямлил он. – А когда появится…
Дверь из кухни распахнулась, рослая статная женщина из тех, кто коня на скаку, появилась, как статуя командора, бросила на меня лишь один короткий взгляд, а хозяину сказала повелительно:
– Скажи!
Он вздрогнул, помялся, посмотрел на меня снизу вверх искательно.
– Супруга дело говорит, – сказал я доброжелательно. – Женщины лучше людей чувствуют, кому доверять, кому нет. У нас ум, у них – чутье.
Он тяжело вздохнул.
– Хорошо… Я пошлю к ним. Но если зря, они меня убьют.
– Если не пошлешь, – сказал я ласково, – я убью раньше. Поторопись! И вот тебе плата.
Глава 5
Он снова успел поймать монету над самым столом, но едва разжал ладонь, цепкие женские пальцы мгновенно экспроприировали, хозяйка попробовала добычу на зуб, улыбнулась мне чисто и светло, и снова исчезла за дверью, откуда успели вырваться умопомрачительные запахи свежей бараньей похлебки с луком и чесноком.
Хозяин посмотрел на меня обреченно.
– Ладно…
– Не трусь, – сказал я подбадривающе.
– Да как не трусить, – вздохнул он.
– Ты же не трусил, – возразил я, – когда эту корчму открывал?.. А мог бы сидеть тихо. Тут одни неприятности, зато и прибыль идет.
Он вздохнул так душераздирающе, словно затаскивал тяжело груженный воз на вершину горы.
– Зато все время как на иголках.
– День без потерь, – сказал я, – записывай в прибыль.
Он сказал с кривой улыбкой:
– Ну… если учтены все расходы…
– От всякого труда есть прибыль, – сказал я веско, – а от пустословия только ущерб.
Он намек понял, помялся, бросил беглый взгляд на закрытую дверь кухни.
– За ними уже послали…
– Жена?
– Не сама, – объяснил он. – На кухне всегда есть кого послать.