ожен оба меча, какие-то несолидные: короткие и тонкие. Кочевники отшатнулись, вокруг супергероя образовалось пространство.
Полагая, что народ уже вдоволь налюбовался на мои мышцатые мышцы, люблю это дело, я наконец потащил меч из ножен, стараясь делать это красиво и по-европейски. Стальная полоса со свистом прорезала воздух. Диолд выставил перед собой оба меча и отскочил, путаясь в цветной хламиде, но почему-то недостаточно далеко, хотя, на мой взгляд, мог бы.
Длинное лезвие двуручного меча блеснуло на солнце эффектно и обрекающе. Все ахнули, услышав тихий хлюпающий скрежет. Отточенная сталь рассекла голову восточника, шею, грудь и живот, развалив единоборца на две половины вместе с крохотными гениталиями.
Мир застыл, птицы повисли в воздухе, а зрители замерли в горестном оцепенении. Бой только начался, все приготовились смаковать удары и считать раны, мои, конечно, но рассеченное надвое тело уже бесславно истекает кровью у ног такого нетитулованного и нераспиаренного. Мне показалось, левая часть посмотрела единственным глазом на правую с укором, пинком придвинул, чтобы снова стали вместе, и воссоединившийся на минутку Диолд, выплевывая кровь, прохрипел в диком изумлении:
– Но как же можно…
– Все меня недооценивают, – ответил я скромно.
– Я не ожидал…
– Чего?
– Что сможешь… – шепнули его бледнеющие губы, – вытащить из-за спины… двуручный… Он слишком… Так не бывает…
Я услышал как в толпе кто-то изумленно ахнул, другой сказал пораженно: «Во дурак…»
– Кто-то не может, – ответил я высокомерно, – кто-то может все. Еще есть адиёты? Нет? Удивительно, куда враз все делись.
Подошел Рогозиф, глаза огромные, как тарелки на королевском столе, сказал со странным выражением:
– Поумнели.
Я отмахнулся.
– Я не такой оптимист. Придумают, что поединок был не по правилам. Да хрен с ними, пусть говорят, все равно ничего больше не умеют, кудрявщики.
Глава 7
Иногда чувствую, как во мне ворочается нечто мрачное и злое, сразу хочется сказать, что это Темный Бог, а мои вспышки ярости ни при чем, это он, гад, виноват, а я весь в белом, но умом понимаю, что все больше злюсь от нетерпения, от пробуксовок на одном месте.
Когда был простым рыцарем, и то чувствовал некие масштабы, а сейчас весь измелочился, хотя должно бы все наоборот. А про Темного Бога, если на то пошло, уже и забыл, это было нечто вроде грубой неорганизованной мощи, что полностью под контролем… да каким-то там контролем, суть Темного Бога растворилась полностью, я даже не могу воспользоваться его возможностями, потому что… потому что не знаю, что у него за возможности и чего пожелать!
Вообще-то «чего» у меня много, но не знаю, как это вымычать, оформить в понятное. Потому и злюсь, этого дурака убил зазря, он вообще-то безобидный, просто добивался известности всеми путями, но не воровал же кошельки, даже чужих жен не насиловал, вот только героя из себя зря строил, не все же такие доверчивые, у кого-то и своя голова на плечах отыщется…
Показался слегка запыхавшийся Ланаян, увидел меня издали и помахал рукой. Доспехи на нем и в тени блестят, словно постоянно на ярком солнце. Я покосился на Рогозифа, начальник стражи обычно предпочитает общаться наедине, спросил ехидно:
– Устроил высоких гостей? Виноват, высочайших?
Ланаян подошел, на Рогозифа зыркнул с раздражением.
– Без меня устроили, – сказал он хмуро.
– Конунг?
– А есть другие? – спросил он зло.
– Без вариантов, – согласился я. – Ты чего так запыхался?
Рогозиф тоже смотрел на него с покровительственным интересом, хоть и глиноед, но все-таки воин, это уже наполовину глиноед, наполовину – человек, такого не обязательно в морду, можно и по плечу похлопать, как шустрого слугу.
Ланаян снова бросил на него хмурый взгляд.
– Десятник Рич, – сказал он громко и официально, – вас вызывает к себе Его Величество Жильзак Третий, король Тиборры!
Я дернулся было идти, но вспомнил про свою саностепейность, гордо переспросил:
– Вызывает?
Рогозиф засмеялся, хлопнул меня по спине, звук такой, словно тюлень шлепнул мокрым ластом.
– Ха-ха, ты чего весь пошел колючками? Старый человек зовет, надо выказывать почтение старшим.
Ланаян поморщился и сказал резче:
– Приглашает. Его Величество приглашает!
– Благодарю за любезное приглашение, – ответил я степенно. – Когда пожилой человек вот так это самое, как не пойти? Отведешь меня или как?
– Отведу, – ответил Ланаян сердито. – Хорошо бы под стражей.
Рогозиф сказал вдогонку:
– Не напивайся слишком, Рич!.. А то посуда там дорогая… А мебель так вообще…
– Сам дворец тоже чего-то стоит, – откликнулся я весело.
Ланаян лишь втянул голову в плечи, лицо его кажется мне озабоченнее не с каждым днем, а с каждым часом.
Толпа вокруг двух половинок Диолда становится теснее, голоса громче и удивленнее, мы оставили ее позади, а на полдороге к зданию я поинтересовался учтиво:
– И чего изволит соизволить Его Величество… Жильзак Третий, король Тиборры и еще чего-то?
Ланаян шел ровный, как монумент, которого перевозят по льду, на мои недостаточно почтительные речи поморщился, но я чужак, сын степей и потому вне юрисдикции короля, законов королевства и дворцовой стражи.
– Понятия, – проговорил он сухо, – не имею.
Я сказал:
– Ланаян, не хитри.
Он даже не повернул голову, двигается ровно, но переспросил с преувеличенным недоумением:
– Я?
– Ты, – сказал я. – Еще в первый день, когда я только прибыл, ты зачем-то сказал, что конунг Бадия все больше подгребает под себя власти. Вот так вряд ли сказал бы первому встречному!.. Такой болтливый, да? По тебе не скажешь.
Его лицо оставалось озабоченно-каменным, а взгляд устремленным только вперед, пока мы огибаем стену дворца, за которой располагаются залы для массовых приемов.
– Да что-то захотелось пооткровенничать, – произнес он. – Это со мной бывает редко.
– А еще ты сказал, – напомнил я, – что если я что-то надумаю, чтобы дал тебе знать.
Он изумился:
– Я так сказал?
– Сказал, сказал, – ответил я. – Словом, мне надоели пустые разговоры. Я – сын степей и конского топота, человек действия. Мне кажется, пора убрать из дворца и вообще из города людей конунга.
Он переспросил в непритворном недоумении:
– Убрать? Что это?
– А ты не знаешь? – спросил я.
– Нет, – ответил он.
По его лицу и глазам я видел, что не врет, вот же королевство, вот же мир, да их обобрать можно среди белого дня, не заметят, а еще и спасибо скажут.
– Убрать, – сказал я сердито, – нейтрализовать, изъять, вычеркнуть, стереть, ликвидировать, удалить, зачистить, замочить… Ну как тебе еще сказать, чтобы не употреблять грубое и некрасивое слово «убить»? Мы же культурные люди, мать твою, плохих слов избегаем, потому и плодим синонимы-хренонимы. Культура культурой, а убивать надо.
Он оторопело кивал, содрогаясь под лавиной культурного шока, наконец почти прошептал:
– Но вы… все еще один?
Я взглянул на него в удивлении:
– Как это один? Разве я не сказал?
– Н-нет…
– Нас двое, – сказал я с энтузиазмом.
Он вздрогнул, лицо вытянулось.
– Да?.. А я было не поверил, хотя плохое предчувствие было, было… А зачем так много? Людей конунга здесь не больше полусотни. Вам одному делать нечего.
Я кивнул.
– Абсолютно верно! Но если все будет от меня, потеряется легитимность. Надо, чтобы я тебе только помогал. Чуточку. Временами. Лучше – издали. Советами. Мысленно. И горячим сочувствием. Хотя поставил бы, конечно, на конунга. Сочувствие сочувствием, а бизнес бизнесом.
Он хмыкнул, скривился, затем спросил очень серьезно:
– Все-таки не пойму…
– Чего?
– Вам-то какое дело?
– А сам как думаешь?
Он развел руками.
– Теряюсь в догадках.
Я сказал зло:
– Да никакого дела, прекрасно понимаю!.. Но вот такой я дурак, что-то во мне уцелело от дурацкого воспитания. Мол, ах-ах, мы за все в ответе… Кого приручили, а теперь уже и кого не приручили! Дикий животный мир теперь под охраной тоже. Вот и охраняю вас, живую природу от загрязнения. И когда вижу, что дикость вот-вот захлестнет и утопит цивилизацию… да-да, вот это болото, в котором живете, все-таки цивилизация, если сравнивать с романтикой резни и убийства всех, кто не из нашего племени, то чувствую, как толкает нечто внутри выйти на дорогу и остановить эту скачущую по колено в крови поэзию.
Он мало что понял, но смысл уловил, а на мелочи мужчины внимания не обращают, это дело женщин и политиков, буркнул хмуро:
– А силенок хватит?
– Если бы дело в них, – ответил я безнадежным голосом. – Но это проклятое воспитание требует в любом случае быть на стороне… ха-ха!.. Добра. Даже если силенок совсем ни гу-гу. Это вы добро представляете? Самому смешно, но если сравнить с кочевниками… ладно, это я говорил. Теперь пора действовать. Разбегайтесь, гуси, я иду!
С этой стороны дворца стражи только из местных, хотя двух кочевников я заприметил вблизи, очень высокие, сильные, жилистые, каждый стоит пятерых в бою, настоящие ветераны, что умеют сражаться яростно, однако не теряют голов.
Стражи напряглись, услышав мой грозный клич, его можно принять и за призыв к кровавой схватке. Ланаян помахал успокаивающе.
– К Его Величеству! – сказал он грозно.
Дверь приоткрылась, выглянул осанистый вельможа, но золота на нем столько, что тяжело двигаться, таким может быть только церемониймейстер.
Ланаян сказал без особой надобности:
– Его Величество изволил посылать за десятником Ричем.
– Сейчас доложу, – ответил церемониймейстер с несвойственной для его работы поспешностью. – Подождите!
Дверь оставил приоткрытой, мы с Ланаяном вздрогнули от громового рева:
– К Его Величеству Жильжаку Третьему! Десятник Рич по вызову Его Величества!
Я поморщился, ну да ладно, не мелочный, пусть думает, что вызвал, а я буду думать, что сам пришел, мы ж цивилизованные.