— Рыцарь — это хорошо… наверное. Но как случилось, что вы… по-простому? Или доспехи пришлось отдать? Слыхан я, что у вас, благородных, такой обычай: отдавать доспехи и коня победителю.
Я ухмыльнулся.
— Просто не хочу драться с каждым болваном, возомнившим, что его дама сердца — самая дамистая. Доспехи у меня в мешке, а меч стараюсь не вынимать из ножен… лезвие уж очень заметное.
Он снова слушал внимательно, смотрел, оценивал, а улыбнулся уже почти дружелюбно.
— Если так, то вы не дурак, ваша милость. Хоть и рыцарь. Драться за дело — достойно, а по пустякам, как рыцари, — последняя дурь. Когда война — бьемся, так надо, а когда ее нет… разве ж за баб стоит?
Я объяснил, куда утром явиться, он допил и ушел, сразу повеселевший, с прямой спиной, настоящий ветеран, что хоть и спустил с себя все, но оружие при нем, что выручило снова. Уже не в бою.
— Вылезай, — велел я Бобику. — Здесь тебе ничего не обломится.
Он вылез и посмотрел на меня с таким укором, что мне, как Чехову, стало ужасно стыдно.
Глава 9
Клотар сидел за столом, удобно расположившись спиной к стене, а лицом ко входу, характерная посадка для мужчин, столешница заставлена широкими тарелками, глубокими мисками, там же высится кувшин и три медных кубка. Брат Кадфаэль скромно сидит на другой стороне, а моя тарелка с ювелирной точностью стоит на вершине невидимого треугольника с абсолютно равными сторонами.
Они молча смотрели, как пес влез под стол, завозился там, устраиваясь, печально вздохнул и лег, громыхнув костями.
— А где извозчик? — спросил я. — Кучер? Ну, в смысле, водитель коней?
— Понес леди Женевьеве блюдо в номер, — объяснил брат Кадфаэль. — Он очень вежливый, хоть с виду не очень…
— Просто холуй, — буркнул Клотар.
— Он очень добрый… Я отмахнулся.
— Понятно, понятно. Люди-дикари: налицо ужасные, добрые внутри…
Я взялся резать мясо, стараясь не слишком явно присматриваться к Клотару, с кем до этого мы оба держались как на противоположных концах невидимой веревки и оба мечтали ее удлинить еще больше.
В просторном зале, где достаточно крепких мужчин, он выглядит, однако, как матерый волчище среди дворовых псов. Рослый, все в том же синем кафтане поверх стальной кирасы, коротко срезанные волосы обнажают толстую, как ствол дерева, шею, лицо будто высечено из серого камня, глаза стали еще ближе один к другому, зато широкий рот теперь шире, что я считал вообще невообразимым. Сейчас он откусывает такие ломти мяса, что я разделил бы на два десятка ломтиков, если бы в моих руках были нож и вилка. А так, конечно, я отстану от него не очень уж…
Я проглотил первый кус мяса, пересилил себя и сказал Клотару:
— У тебя нет причин меня обожать. Я тоже от тебя не в восторге… хотя, конечно, расправился ты с разбойниками просто великолепно!.. Так что давай не будем выказывать друг другу чрезмерной любви, но и не будем ничего такого, что помешает доставить леди Женевьеву… по адресу.
Он смотрел набычившись, с подозрением в близко посаженных оловянных глазах. Брат Кадфаэль сказал поспешно:
— Да какие могут быть… Сэр Ричард, о чем вы говорите? Мы же все христиане!
— Еще какие, — подтвердил я.
Клотар проговорил неприятным голосом:
— Мы должны довезти леди Женевьеву…
Кадфаэль не уловил недосказанности, но я учуял, у нас с Клотаром есть нерешенное дельце, кивнул и ответил, глядя ему в глаза:
— А когда довезем, тогда — да.
— Хорошо, — ответил он грубо. — Отложим.
Я жестом подозвал паренька с подносом.
— Еще такого же барашка… В чем жарили?
— В оливковом масле, — ответил он с почтением к таким шустрым едокам, не заметил нашего ненасытного крокодила под столом. Уже брюхо будет волочиться по земле, а все равно будет жрать, морда противная. — А что к барашку?
— Мне ничего, — ответил я, — но у моих… гм… коллег есть свои запросы.
— Вина, — прорычал Клотар. — Только получше, чем эта бурда.
Мальчишка повернулся к Кадфаэлю. Тот проговорил смиренно:
— Я уже сыт. Но, чтобы быть со всеми, я не откажусь от постной пищи.
— Есть прекрасные белые грибы в сметане, — сообщил мальчишка.
— Грибы и мне, — крикнул я вдогонку.
Мясо запивали вином из одного кувшина, стараясь не протянуть к нему рук одновременно, чтобы не соприкоснуться пальцами. Кадфаэль ерзает, на лице виноватость, не понимает напряга, ведь мы же христиане, должны взаимно прощать друг друга, даже щеки подставлять.
Принесли барашка и, к моему удивлению, заодно по своей инициативе подали прямо на сковороде еще шипящую и стреляющую капельками масла яичницу из дюжины яиц, горячий хлеб из муки тонкого помола и свежий сыр, а также поставили масленку, заполненную доверху свежайшим маслом.
— Ого, — сказал я. — Похоже, нас здесь уважают.
— Заметили, — буркнул Клотар. — Не люблю.
Я покосился на его яркий синий камзол, смолчал, хотя на языке сразу кое-что завертелось, готовое спрыгнуть. Другое дело — брат Кадфаэль, этот в самом деле не любит, когда замечают, потому и весь из себя скромнейшая мышка.
Дверь распахнулась, в зал вошли, тяжело ступая, пятеро воинов в побитых доспехах. Во главе отряда я отметил коренастого и поджарого человека с суровым коричневым лицом. Из-под тусклого шлема выбиваются темные с сединой волосы, такие же белые нити блестят и в короткой бороде. Властный взгляд, разворот плеч и осанка выдают в нем командира. Кожаный панцирь в металлических пластинках, на широком поясе короткий меч и кинжал с длинным узким лезвием.
Бард оборвал песню несколько обидчиво: взоры всех обратились к пятерым. Они тяжело опустились за стол слева от нас, сразу потребовали еду и вина. Кто-то поинтересовался, что у них с доспехами, старший бросил коротко, что встретили гяурлега. И тот не ушел с дороги, как обычно делал, если верить легендам.
Разговоры прервались, теперь уже и бард начал протискиваться поближе. Я не знал, что это за гяурлег, но видел, как посерьезнел Клотар, как побледнел и часто-часто закрестился Кадфаэль.
Справа от меня кто-то сказал:
— Говорят, только Блуждающий может остановить гяурлегов.
— Но Блуждающий, — ответил другой голос, — ушел и больше не вернется…
— Это он сам так сказал?
Кадфаэль заметил, что я прислушиваюсь, сказал строго:
— Суеверия темных людей!.. Ничто не спасет мир, только любовь и милость Господа нашего. А все эти древние колдуны и маги — это темная грубая сила, что служит Сатане.
— А что за гяурлеги? — спросил я.
Клотар посмотрел на Кадфаэля с презрением.
— Зверь, которого уничтожить никто не сумел. Как раз про него известно точно, что он был создан великим магом Синих Гномов, тот жил между Третьим и Четвертым циклом. А вот почему создал, здесь мнения расходятся. Не только у всякой швали подзаборной, но и у тех, кому думать велено сеньором, у каждого свое объяснение…
Кадфаэль тут же заспорил, Клотар грубо, но довольно умело парировал. Я слушал, поглядывал на потрясенных людей за соседним столом, доспехи жестоко измяты, у некоторых в щели проступают красные капли. Их пятеро, но неизвестно, сколько было перед стычкой с этим неведомым гяурлегом.
Очень хотелось выругаться. Одно дело, когда с генами экспериментировали ученые, да и то получалось нередко хрен знает что, недаром же в ряде стран такое вовсе запрещено, а другое, когда неграмотный маг, пользуясь обломками старых знаний, тоже пытается создать… в меру своего разумения. Вот и насоздавали.
Судя по обрывкам сведений, все эти чудовища были созданы в древние эпохи, когда еще что-то работающее да оставалось от старого мира. Однако поднимающейся из руин варварской цивилизации было непонятно само значение науки, а шаманы, отважившиеся войти в последние уцелевшие лаборатории… или клады с оружием, обрели могущество, размеры которого и сами не сознавали.
Я не знаю до сих пор, кто такие джинны, элементали и прочие бессмертные духи огня и воздуха: созданные ли существа или же сами шаманы, ухитрившиеся чаянно или нечаянно перейти на другой уровень существования.
Кадфаэль бросил на меня быстрый взгляд.
— Наверное, нужно у этих людей узнать…
Он замялся, Клотар буркнул:
— Я сам спрошу. Нам все равно выезжать из города. Надо знать, через какие ворота.
— А что за Блуждающий? — спросил я.
Оказалось, что и Клотар, и Кадфаэль о нем слышали немало. Из их рассказов я понял, что Блуждающий… в некоторых легендах упорно именуется Гуляющим, хотя смысл, понятно, иной, в древности овладел неким заклятием… был проклят, как упрямо утверждали другие, таких большинство, но и те и другие сходятся в том, что он получил вечную жизнь. Он набирался мудрости, знаний, стал богатым человеком, даже самым богатым на свете, но это наскучило, потом стал королем, тоже наскучило через пару столетий, а то и раньше, побывал на всех континентах, служил и Добру и Злу, теперь вообще никому, только бродит по свету, у него осталось только слабое любопытство… да и то, как подозревают мудрецы, он его поддерживает сам, ведь если остановиться на месте, то вообще…
Ночевали без помех, все прекрасно, леди Женевьева управилась со своим платьем и без служанки, так что рано утром мы наскоро позавтракали и бодро готовили коней. Треть пути за спиной, осталось всего два дня, а там я поеду один или с братом Кадфаэлем, это еще дней десять, и — рыцарский турнир!
Пес все порывался побегать по двору, но я заметил, как народ пугается, велел сидеть на месте. Я уважаю права и свободы граждан, которые еще не знают, что они граждане, а король их страны — тоже гражданин.
Брат Кадфаэль упаковывал в мешки снедь на дорогу, леди Женевьева вышла последней и с великой неохотой взобралась в повозку.
— Вы свой молот не забыли? — спросила она сухо.
Я удивился.
— Почему такая забота о моем молоте?
— Я видела, что он может, — сказала она и тут же добавила с ядовитой мстительностью: — Вы без него ничего не стоите, верно?