Он ухмыльнулся:
— Ну, раз он вам служит, а нас не рвет на части, то это хороший пес.
— Очень, — сказал я, — лапочка. Такой послушный!
Его улыбка стали шире:
— Да уж… Я не стану говорить, на кого он похож…
— Не стоит обижать честного пса, — согласился я, — нехорошими сравнениями.
Он оглянулся:
— А ваш монашек покропил святой водой?
— Когда монашек его встретил, — заметил я, — он был не в том состоянии, чтобы что-то одобрить или забанить. Когда пришел в себя, он принял пса, как и траву, на которой лежал.
Он кивнул:
— Мы все такие. Если вашего песика увидят одного в лесу или в поле, сразу невесть что подумают! А когда вот так с нами, то собака и есть собака. Только очень крупная.
Не дурак, мелькнуло у меня. Такие вещи понимает, которые относятся к общей психологии толпы, если есть такая дисциплина.
Он все поглядывал и на моего коня, однако на лбу не осталось и следа от свалившегося рога, а так конь как конь, только очень крупный, а когда идет рысью или галопом, он становится просто прекрасен, как клипер под всеми парусами или танцующая женщина.
Мы остановились на крутом изгибе, дорога почему-то сворачивает, делает гигантскую петлю, а затем снова выходит на прямую и пропадает за горизонтом.
— А что? — спросил я. — Заминировано?
— Сэр…
— Нагажено? — поправился я. — Кони в дерьме копыта испачкают?
Альдер внимательно смотрел на мирную долину с роскошной зеленой травой.
— Не знаю, — признался он. — Помню только, что испокон веков так ездят.
— Может быть, — предположил я, — когда-то там было нечто очень опасное, тогда объезжали поневоле, но сейчас зачем?
Он подумал, кивнул, перевел тот же очень внимательный, даже прощупывающий взгляд на меня.
— Все может быть, ваша милость. Так что же… едем прямо?
Я подумал, прикинул взглядом длину исполинской петли.
— Нет, поедем согласно дороге. Петля не так уж и велика. Когда-нибудь в другой раз, когда не буду ничем связан, когда буду готов получше…
Он ухмыльнулся:
— Ваша милость, теперь я вижу отважного и опытного воина, а не задиристого мальца. Увы, многие рыцари мальцами остаются до глубокой старости. Я рад, что мы с Ревелем сейчас с вами. За него не беспокойтесь, он сейчас с другой стороны повозки. Следит и за девушкой, что внутри, и за ее телохранителем. Она очень красивая и… беззащитная.
Я изумился.
— Беззащитная? Эта змеюка?
— Некоторые цветы, чтобы их не сожрали сразу, научились отращивать шипы… Как их, забыл…
— Розы, — подсказал я.
— Да, розы. Если бы не шипы, их бы козы давно сожрали. Атак розу сорвет тот, кого не страшат ее уколы.
За спиной послышалось конское фырканье, стук колес, подъехала повозка. Клотар и Ревель держатся по обе стороны, рослые и с одинаково каменными лицами. Кучер натянул вожжи, колыхнулась занавеска, леди Женевьева высунула смуглое личико. Жмурясь от яркого солнца, спросила надменно:
— Чего стоим?
— Это наше дело, — отрубил я. — А вы езжайте дальше. Вон дорога!
Альдер взглянул на меня несколько странно, мне даже почудился в его взгляде легкий укор. Пес запрыгал вокруг повозки, стараясь лизнуть узницу, утешить, я строго велел ему не приставать, леди Женевьева с брезгливостью поглядела ему вслед.
— Почему он такой огромный?
— Наверное, потому, — ответил я, — что это собака, а не кошка, если вы еще не рассмотрели.
— У меня дома в спальне шесть собачек, — заявила она оскорбленно. — Так что я в собаках разбираюсь! Все шестеро спят на одной подушке.
Не слушая меня, задернула занавеску, кучер взял в руки вожжи, коляска понеслась, подпрыгивая на ухабах. Клотар и Ревель удалились так же синхронно, только брат Кадфаэль на крупноголовом муле приотстал, улыбнулся нам светло и беззащитно.
— Брат Кадфаэль, — сказал я, — ты с кем предпочитаешь общаться: с женщинами или собаками?
Брат Кадфаэль даже отшатнулся, все понятно, я кивнул, сказал понимающе:
— Ты прав. Женщина — полная противоположность собаке: собака все понимает, но ничего сказать не может…
Альдер вздернул бровь, вдумываясь и запоминая, но ничего не сказал, и мы, пустив коней в галоп, обогнали повозку и понеслись по утоптанному тракту.
Дорога, словно река из расплавленного золота, прожгла русло в цветущей зелени, углубилась в почву двумя глубокими колеями. При каждом шаге вздымалась тончайшая желтая пыль, долго висела в воздухе, оседая на одежде и лицах тех, кому выпало ехать следом.
Дважды видели небольшие села, что расположились в излучинах небольшой речушки, на опасливом удалении от леса. Хоть и далеко бабам ходить за сучьями, грибами и ягодами, а мужикам — возить бревна, зато и лесному зверю надо выйти на открытое место, чего звери не любят. К тому же оба села, как я сразу заметил, окружены рвом и ловчими ямами.
Дорога, кстати, быстро истончалась, несколько раз вообще пропадала в траве. Дальше лежит то, что в моих краях называлось Диким Полем, где вольно гуляли запорожские казаки, крымские татары, ногайцы, куда редко забирались отряды польских магнатов, но искали славы герои-поединщики, начиная от хазарских времен и кончая «лыцарями» из Сечи.
Сходство еще и в том, что и здесь не мерено дичи, в реках видимо-невидимо рыбы, в плавнях не протолкнуться от птицы, в лесах бродят могучие стада туров и зубров, диких свиней, оленей, ветви деревьев гнутся под тяжестью гнезд сытых птиц, а пчелы переполняют душистым медом дупла деревьев.
Такая вот степь, перемежаемая участками леса, тянется, как говорят, на сотни, если не тысячи миль, где переходит в Высокие Холмы. А дальше вообще надо одолеть непростой перевал через горную цепь, чтобы снова попасть в цветущую долину, уже действительно южную: тамошние жаркие ветры, ударившись в горную гряду, возвращаются обратно, так что там, по слухам, вовсе не бывает зимы.
Здесь же пока что земля самая что ни есть благодатная: множество ручьев, рек и речушек, а холодные ключи бьют из-под земли чуть ли не через каждые полмили. Альдер уверял, что на каждую милю найдется десяток ключей. Их можно увидеть издали, присматриваясь к деревьям или внезапно буйной и сочной зелени.
По этой дикой земле легко проходят в любую сторону воинские отряды, особенно если помимо конников и ратников еще есть и лучники. Кони всегда находят сладкую траву и свежую воду, люди стреляют дичь, а вот небольшие отряды уже рискуют. Еще больше рискуют одиночки, однако именно одиночек и привлекает такое Дикое Поле: есть где сразиться с такими же искателями приключений, единоборцами.
Пес унесся далеко вперед, исчез, затем я видел его черную голову справа, и через секунду — за четверть мили слева, он гонял толстых птиц с красными крыльями, что не желали улетать далеко и тут же садились обратно, что лишь раззадоривало азартного Бобика. Во все стороны простор, лишь изредка проплывают мимо стайки рассыпающихся скал или же кучки деревьев, город далеко позади, мы в Диком Поле, где только один закон — закон сильного, однако сегодня со мной Альдер и Ревель, крепкие и надежные, хотя и себе на уме, опасаться стоит только Грубера, которой еще и барон Дикого Поля, а также эрл чего-то там и владетель еще чего-то. Словом, такая шишка, которой я могу только сапоги чистить.
Я посматривал по сторонам, однако признаков конного отряда пока нет. Более того, их не замечал и Альдер, следопыт из него получше, чем из меня. Ревель сказал гордо, что у нас лучшие в мире кони, никто не догонит, однако Клотар напомнил, что мы едем как раз по такому краю, куда за покупками съезжаются все лошадники. Наши прежние кони выглядят клячами рядом с нынешними, но ведь и Грубер тоже из этого края. Я еще в тот первый день, когда мы схлестнулись на улице, обратил внимание на их дивных коней.
И еще Клотар сказал однажды с беспокойством:
— У Грубера слишком много причин, чтобы снарядить в погоню за нами целое войско. Мы увозим его невесту, а это и богатство, и огромные земли Маркварда…
Альдер прервал презрительно:
— Клотар, ты был простолюдином, им и помрешь, хоть и командуешь всеми силами Маркварда! Грубер — рыцарь, а для рыцаря нет большего оскорбления, чем быть битым на виду у всех. Такие оскорбления смываются только кровью. А невесты, земли, богатства… что они для благородного рыцаря?
Клотар хмыкнул, но спорить не стал, а я еще больше уверился, что человек он опасный. Мог бы возразить и доказать, что Грубер не такой уж и рыцарь, как распространяет о себе слухи, но… не стал. Что-то придерживает при себе.
К полудню кони устали, я приметил такое же одинокое дерево посреди степи, инстинктивно предпочитаю подобные места, чтобы никто не подгребся неслышно и незаметно, хотя Клотар резонно доказывал, что лучше ночевать в чаще, там нас заметить труднее.
Альдер и Ревель умело разожгли костер, со сноровкой разделывают дичь, да и вообще все у них получается умело и без суеты. В то время как Клотар садился обедать с конюхом, эти двое держатся ближе ко мне, но все же образуют одну малую команду в составе более крупной. Я присматривался к ним, понятно, что оба будут в первую очередь прикрывать спины друг друга, а уже потом наши.
— Ревель, ты возвращаешься с какой-то войны или так и подрабатываешь охранником караванов?
— Подрабатываю, — признался он. — Что делать, уже лет двадцать мечтаю стать управляющим хотя бы крохотного хозяйства. Лучше бы целого замка… хе-хе, но не с моим рылом на такое, а вот малое хозяйство — самое то, что нужно ветерану, вышедшему на покой.
Альдер иронически щурился, я поинтересовался:
— А ты долго собираешься идти с мечом по жизни? Вот даже Клотар подумывает на покой!
Альдер сдвинул плечами.
— Мало ли что я мечтал по юности. Как раз грезил когда-то именно о своем небольшом хозяйстве… В смысле я — хозяин, а такой вот надежный, вроде Ревеля, — управитель… Но я видел, как многие, кто мечтал куда меньше и скромнее, не доживали даже до седых волос. Так что лучше не мечтать попусту, а делать дело.