— И еще двое на крыше, — добавил Альдер и указал на дом слева. — Так что окна надо закрывать, когда будете монеты пересчитывать.
— Да уж, — согласился я, — но пуще глаза надо стеречь то, что они считают неслыханным богатством.
Он ухмыльнулся, адиёты, как можно девку считать ценным приобретением, да еще такую, от нее наплачетесь, сообщил:
— Там Ревель присматривает за ее дверью.
— Надо еще и за окном, — сказал я.
— Да неужто через окно спустится?
— От такой можно всего ожидать.
Он покрутил головой.
— Тогда в самом деле такая девка чего-то стоит… Но все равно, пришлось бы через двор, с той стороны глухая стена. Другое дело, если ее попробуют те лихие ребята выкрасть.
— С ее согласия, — напомнил я. — А это упрощает их задачу.
Он кивнул.
— Даже Ревель заметил, что в город все прибывают крепкие ребята из степи. И все стягиваются сюда. Похоже, нас обкладывают, как волков.
Дверь комнаты Женевьевы отворилась. Она вышла, поморщилась, увидев нас.
— Еще не спите? Вы что, в самом деле собрались всю ночь здесь торчать?
— Что вам понадобилось? — ответил я вопросом на вопрос.
— Иголка и нитка, — сообщила она.
— Вам доставят, — ответил я. — Я позову служанку.
Оба мы присматривались к ней внимательно, что-то держится очень уж нахально, в глазах торжествующий блеск, спина прямая, явно у себя по комнате летала, но сейчас сама королевская величавость, лицо вытянулось, взгляд из-под длинных ресниц надменен, как на пьяных слуг, что ко всему еще и вымазались в дерьме.
Альдер тоже словно бы старался прочесть на ее лице, что ей сообщили за это время и каким способом, а я старался выглядеть твердым и надменным, тертым калачом, что все видит насквозь и не допустит помехи своим планам.
Она поинтересовалась холодно:
— А что же вы так быстро вернулись? С той крестьяночкой почему не задержались?
— Хорошую девушку все хотят держать при себе, — пояснил я. — Это от всяких… ну, вы понимаете, стараются избавиться. Довезти как можно быстрее.
Она вспыхнула, выпрямилась еще больше, тонкий стан могу обхватить пальцами, маленькая, но крепенькая грудь туго натянула тонкую ткань. Я засмотрелся, она перехватила мой заинтересованный взгляд, презрительно фыркнула, смазав королевскость, ну не идет надменной королеве фыркать и хрюкать.
— Полагаю, — произнесла она крайне холодно, — вас от меня постараются избавить.
— Пусть стараются, — разрешил я.
— И обязательно избавят!
— А вот это уже бабушка надвое репнула… и еще насчет гопа, пока не перескочишь…
— Что за «гоп»? — осведомилась она подозрительно.
— У нас говорят: не говори «гоп», Коли рожа крива, — объяснил я. — Это не к вам, ессно, ваша надменность, но есть тут… слишком быстрые. Жаль, не сбили у них рога в молодости… Что ж, будем сбивать сейчас. Отросшие. Ветвистые.
Она выпрямилась, облила нас презрением из-под длинных, как копья македонской фаланги, ресниц, повернулась и ушла к себе.
Альдер покрутил головой, в глазах странный восторг.
— Какая женщина!.. Нет, какая женщина!
— Я предпочитаю попроще, — буркнул я.
— Сэр Ричард! — вскрикнул он шокировано.
— В смысле попроще в общении, — пояснил я. — Есть и такие, Альдер. Красивые, умные, образованные…
Он в сомнении покрутил головой.
— Если женщина красивая, умная, да еще и умеющая себя держать, то это уже непонятное что-то, не для нормальных мужчин.
Я кивнул.
— Ты прав. Ладно, я сейчас скажу служанке, чтобы принесла иголку с ниткой…
— Думаете, ей в самом деле это было нужно?
— Нет, конечно, но примем игру. И скажу Ревелю, чтобы не забыл тебя сменить.
Я уже уходил, а он направился к двери Женевьевы, когда что-то вспомнил, хлопнул себя ладонью по лбу. Я тоже повернулся, он подошел торопливо и сказал шепотом:
— Очень уж не нравятся мне те ребята, что расположились хоть и за городской стеной, но…
— Что тебя тревожит?
— Это те, что ехали за нами вчера.
— Может, случайность? — предположил я.
Он покачал головой.
— Они все верхами, как и мы, но у них нет повозок! Давно бы обогнали нас. И почему заезжали то справа, то слева? Нет, ваша милость, это люди Грубера. Он все-таки больше разбойник, чем рыцарь.
Я буркнул:
— Одно другому не мешает.
Он посмотрел на меня нерешительно.
— Да это я чтобы вас не обидеть.
— Я не отвечаю за все сословие, — сказал я. — Может быть, и Грубер остепенится, когда у него будет свой замок, свои земли и свои крестьяне. Своих не пограбишь, они и так свои!.. Поневоле начнет о них заботиться.
— Если доживет, — заметил Альдер. — Если бы все доживали, земля бы прогнулась под их тяжестью. И железа бы на всех не хватило.
Я поднялся к себе в комнату, постучал сапогами, вроде снимал, задул светильник, ложе заскрипело под моим весом, хорошо, я тут же на цыпочках прокрался к окну, бесшумно отворил и, цепляясь за выступы, кое-как спустился по стене. Здесь темно и тихо, глаза быстро привыкли, хотя я скоро начал различать и красные силуэты от теплового излучения, мимо прошли запоздалые гуляки, я перемахнул забор и оказался на другой улице.
Свет в домах почти везде погашен, оставалось прятаться в тени только от лунного света, я перебежками прокрался на ту сторону площади. Во дворе приглушенные голоса, тихонько заржала лошадь, зачуяв меня, голоса притихли, но, к счастью, по улице протащилась пара запоздавших гуляк, заорали песню и утопали к постоялому двору. После паузы во дворе заговорили снова, а я прокрался через освещенное место, новая тень приняла с готовностью, где я переждал чуть, прислушиваясь, потом ухватился за верх стены и быстро перемахнул через нее.
Под ногами, опять же к счастью, ни щепок, ни спящего поросенка, что пронзительным визгом переполошит всех, дальше пробирался под стеночкой почти без препятствий. Обогнув дом, рассмотрел просторный двор, во дворе костер, двое стражей коротают время, играя в кости, хороши охранники, дверь в дом прикрыта, но вряд ли на запоре, когда ее охраняют двое крепких мужиков с оружием в руках.
Я выждал момент, когда один метнул кости и оба упали на четвереньки, всматриваясь и считая дырочки, на цыпочках пробежал в дверь, быстро отворил, чуть скрипнуло, я скользнул в прихожую и тихонько закрыл за собой.
Сердце колотится, как будто я пробежал кросс в пять километров. В доме тихо и темно, только у дальней двери едва чадит крохотный светильник, пожадничали масла. За окном тоже тихо, я прокрался к той двери, отворил, огляделся в большой комнате, заставленной разнообразной мебелью, поспешил вдоль стены по лестнице на второй этаж.
Там всего три комнаты, я у каждой прислушивался, везде тихо. Недоумевая, я толкнул самую дальнюю, осторожно заглянул, обнаженный меч в руке, свет с улицы освещает пустую комнату, если не считать кровать, стол и пару стульев. Во второй комнате то же самое, только еще и громоздкие шкафы.
Третью дверь я толкнул, уверенный, что хоть здесь-то я найду Грубера, и когда увидел на ложе спящих мужчину и женщину, уже не сомневался, что отыскал гада.
— Спи-спи, — прошептал я, — баюшки-баю…
Женщина начала открывать глаза, я ударил рукоятью по голове. Послышался стук, женщина охнула, ее голова бессильно упала на подушку. Мужчина пытался вскочить, лезвие моего меча уперлось ему в горло. От неосторожного движения лезвие погрузилось на пару миллиметров, но из разреза сразу поползла вниз тонкая темная полоска.
— Кто… вы? — прошептал он, едва шевеля губами.
— Кто ты? — спросил я грубо, разочарованный, что это не Грубер. — И какого черта следишь…
Он снова чуть неуловимо дернулся, теперь я понял, что угадал, просто спросонья не рассмотрел мое лицо в темноте, а так меня видел, знает и в самом деле зачем-то следит.
— Я ни за кем не следил…
Но говорил слишком торопливо, а в голосе нет той искренности, которая убедила бы мое изощренное ухо. Лезвие меча упирается в горло, затылок вжимается в деревянную спинку кровати, и даже сдвинуть в сторону не удастся: из сплошной спинки выступают толстые декоративные прутья, фиксируют голову в углублении.
— Подумай, — сказал я услышанной фразой очень далеко отсюда, — что мне помешает погрузить меч глубже? Так это, на ладонь?
Он нервно сглотнул, кадык дернулся, поморщился, кровь потекла гуще.
— Я не… хорошо-хорошо, я следил.. Мне велел барон Марквард.
— Кто? — переспросил я изумленно.
— Барон Марквард, — повторил он послушно. — Мой господин.
— Он нанял тебя?
— Нет, я служу ему уже двадцать лет.
Десятки мыслей закружились у меня в голове, человечек не двигался, глядя на меня расширенными в ужасе глазами. Я подумал, сказал нерешительно, но стараясь, чтобы голос звучал веско, внушительно:
— Вот что… Если я взялся отвезти леди Женевьеву, то я ее отвезу. Следить за мной — это как бы предположение, что я либо сопру деньги и смоюсь, либо сам использую эту строптивую девицу. Вообще следить — это попрание достоинства. Моего, ессно. Это недоверие, понял? А недоверие я воспринимаю как оскорбление.
Медленно убрал меч, женщина застонала и открыла глаза. В них появился ужас, она набрала в грудь воздуха, но ладонь мужчины опустилась на ее рот раньше моей.
— Молчи, — предупредил он. — Случилось просто недоразумение. Господин сейчас уйдет.
Я кивнул.
— Да, я ухожу… Тебе же совет: возвращайся к барону и скажи, что я оскорблен. И мог бы считать себя свободным от обещаний, если бы… если бы оказался такой же сволочью, как он сам. Но я все-таки довезу леди Женевьеву. Теперь я ухожу, но… если я завтра или еще когда-то увижу тебя, приглядывающим за мной, то…
Я подвигал мечом, бросая ему на лицо лунные блики. Он торопливо кивнул, женщина молчала, глаза — как плошки. Я нащупал за спиной дверь, тихонько отворил и выскользнул.
Альдер все еще дежурил в коридоре, с ним, к моему удивлению, был пес. Он ликующе бросился мне на грудь, я расцеловался к ним, велел отправляться в мою комнату, но Альдер сказал просительно: