Крестовый поход оставался главной мечтой Ричарда и после коронации. Основной его заботой в связи с этим была все-таки не борьба с недоброжелателями, а организация автономного управления империей, чтобы та могла бесперебойно функционировать во время отсутствия короля. Он также изыскивал финансы, которых требовалось изрядное количество, и подбирал соратников, с которыми готов был отправиться в дальний путь.
За те пару недель, которые Ричард был королем, вокруг него успел сформироваться круг сподвижников. На одних он оставлял свои владения, с другими надеялся разделить славу и тяготы крестового похода. В Святую землю с королем отправлялись Бодуэн де Бетюн, воспетый менестрелями как идеал рыцаря, и Морис II сеньор де Краон, самый могущественный магнат Анжу. В поход собирались славный Андрэ де Шовиньи, отважные нормандцы – Робер II Храбрый сеньор д’Аркур и Воклен де Феррерс с сыном Генри. Готовился к отплытию сэр Этьен де Лоншан – брат лорда-канцлера. Из прелатов сопровождать короля за море решили архиепископы Болдуин Кентерберийский и Уолтер Руанский.
Ричард страстно желал быть первым во всем, жаждал превзойти всех прочих предводителей Третьего крестового похода, стать его единственным признанным лидером. Его посланцы объезжали порты, реквизируя для нужд армии самые лучшие и самые вместительные суда. Только Пять Портов[134] предоставили по меньшей мере 33 корабля, свой вклад в снаряжение эскадры внесли также Нормандия, Бретань и Аквитания.
Обычно казна платила собственнику две трети от стоимости судна, а обязательство погасить оставшуюся треть налагалось на других участников похода. Размер выплат экипажам король установил, исходя из следующего расчета: 2 пенса в день – матросам, 4 пенса – рулевым. К Михайлову дню 1189 года Генри де Корнхилл, который отвечал за найм флота, потратил более 5 тысяч фунтов стерлингов на корабли и плату морякам. И это была сравнительно небольшая часть затрат на комплектование и содержание армии, заготовку припасов и амуниции – одних только подков у кузнецов Форест-оф-Дина казна закупила 50 тысяч штук.
Сохранившиеся отчеты о государственных финансах Англии – казначейские свитки – дают некоторое представление о масштабах подготовки, предпринятой Ричардом. Доверенные слуги короля отправились во все казначейства и сокровищницы для подсчета серебра, накопленного его отцом. Выяснилось, что Генри II оставил после себя более 90 тысяч фунтов стерлингов. Однако даже этих ценностей было недостаточно. Требовалось изыскать дополнительные источники финансирования.
После введения полтора года назад Саладиновой десятины обложение населения еще одним специальным налогом показалось Ричарду не самой хорошей идеей. Но он правильно рассудил, что основные богатства сосредоточены в руках относительно небольшого числа людей, тесно связанных с властью. И за эту связь со всеми вытекающими из нее привилегиями и доходами они готовы были щедро платить.
Ричард подошел к вопросу системно. Он приказал провести широкую кампанию по расследованию злоупотреблений королевских слуг. Уличенных в лихоимстве король лишил должностей и приговорил к высоким штрафам. На их место пришли люди, также готовые за это раскошелиться. Например, смещенный с поста шериф Вустершира Роберт Мармион был оштрафован на 1000 фунтов стерлингов. Его сменил Уильям Бошан, выложивший за право занять эту должность 1000 марок.
Стюард Ранульфа де Гленвилла некий Райнер, исполнявший помимо прочего обязанности заместителя шерифа Йоркшира, был приговорен к выплате 1000 марок. Зять Ранульфа де Гленвилла Ральф де Арден также вынужденно распрощавшийся с шерифскими полномочиями, выплатил казне более 1000 марок. Из 27 человек, исполнявших обязанности шерифов в конце правления Генри II, только пятеро сохранили свои должности. И каждая замена дважды пополняла королевскую сокровищницу.
Было бы серьезной ошибкой считать, что от претендентов Ричарду нужны были только деньги. Действительно, тугой кошелек рассматривался им как фактор необходимый. Но одобрял король новое назначение только в том случае, если был уверен – в заботах о собственном благополучии новые слуги не забудут об интересах королевства. Ричард лично рассматривал все кандидатуры, поэтому достаточно циничная распродажа должностей, титулов и привилегий совершенно не мешала назначению на важные посты ответственных и способных людей.
Гийому де Лоншану пришлось выложить 3 тысячи фунтов, чтобы стать лордом-канцлером и хранителем королевской печати, однако Реджиналд ФицЖослен епископ Батский по прозвищу Итальянец готов был дать за эти должности на 1000 фунтов больше. Тем не менее Ричард не счел его достойным своего доверия и предпочел человека, в способностях и умениях которого был уверен. Годфруа де Люси епископ Уинчестерский, один из богатейших английских прелатов, претендовал на то, чтобы стать шерифом Хемпшира с попечительством над Уинчестерским и Портчестерским замками и готов был за это щедро заплатить. Но король отверг его предложения, невзирая на упущенную значительную прибыль.
Таким образом, процесс найма на королевскую службу был вывернут Ричардом наизнанку – сначала кандидат проходил через жесткий отбор, где оценивались его деловые и человеческие качества, и только потом ему позволялось заплатить за должность. Платили все охотно, поскольку запрашиваемые суммы были им вполне по карману.
В своем стремлении собрать как можно больше денег на крестовый поход, Ричард использовал и другие доступные ему средства. Он добился у папы Климента III привилегии взимать отступные с тех, кто сгоряча дал обет отправиться в Святую землю, а затем по какой-то причине раздумал принимать крест. Среди таких отказников были весьма видные люди. Например, богатейший прелат Юг де Пюизе князь-епископ Даремский по зрелом размышлении решил в поход не ходить. Больше того, он возжелал приобрести графство Нортумбрию. Ричард согласился и на то и на другое, при этом облегчил сундуки епископа на 10 тысяч фунтов стерлингов серебром. Вспоминая потом этот случай, он шутил: «Я необыкновенный мастер – сделал из старого епископа нового графа»[135]. На самом же деле ему было на руку, что в его отсутствие за шотландской границей будет присматривать такой изворотливый политик, как князь-епископ Даремский.
Не обошел вниманием Ричард и традиционные способы пополнить казну: общинные поборы на приобретение лошадей и экипировки, на строительство кораблей. Вовсю использовал он и королевское право на выморочное имущество. Когда в конце августа 1189 года умер Джеффри Ридел епископ Илийский, не оставив ни наследников, ни завещания, Ричарду досталось 3200 марок, золотая и серебряная утварь, роскошные одежды, лошади, немалые запасы зерна.
Недоброжелатели, которых у Ричарда всегда хватало, называли его ужасным правителем, ради своих прихотей готовым разорить всех и распродать все. Ему приписывали весьма вызывающее заявление: «Я бы продал Лондон, если бы нашел подходящего покупателя»[136]. Однако большинство современников воспринимали действия Ричарда весьма спокойно, без критики: избранная королем фискальная политика, в первую очередь обращенная своим жалом против богатых, позволила в кратчайшие сроки собрать огромные средства, не прибегая к масштабному насилию и не вызывая возмущения у народа.
Впрочем, порой в Англии все-таки возникали весьма экзотические и оригинальные слухи. Один из них привел в своей хронике августинец Уильям из Ньюборо.
Таковы были слухи о короле, и из уст в уста летали пересуды, и достоверность им придавали эти его неосмотрительные, а также неумеренные как дары, так и распродажи. Верили, что он предвидел свой скорый конец и мало заботился о королевстве, которое вследствие этого либо распалось бы на части, либо погибло. Но впоследствии стало ясно, с какой изощренной хитростью он задумал и сделал так, чтобы все, кто считался богачом, опустошили свои кошели[137].
Несмотря на огромные сборы, финансовую систему Англии король не разрушил. Он оставлял страну в руках надежных и доверенных слуг, которые могли бы сохранять в ней покой и порядок. Но прежде нужно было этот покой и порядок окончательно установить как внутри королевства, так и на его границах.
В наследство от отца Ричарду достался один очень неприятный внутрицерковный конфликт между цистерцианцем Болдуином Фордским архиепископом Кентерберийским и монахами-бенедиктинцами его собственного кафедрального приорства. Еще в 1186 году Болдуин заявил о намерении основать коллегиальную церковь мучеников Святого Томаса и Святого Стивена в Хакингтоне – древнем приходе, граничившем с Кентербери на севере. Возмущенные монахи Церкви Христа[138] немедленно истолковали желание архиепископа как попытку покуситься на положение и престиж их ордена.
Вокруг проекта хакингтонской церкви началась отчаянная борьба, которая сопровождалась многочисленными переговорами, апелляциями к Генри II и к римским папам, постоянно сменявшим друг друга на Святом престоле. В январе 1188 года терпение архиепископа Кентерберийского лопнуло, и он приказал запереть монахов в их собственном монастыре. Заточение бенедиктинцев продолжалось полтора года, и выжили они только благодаря доброте жителей Кентербери, которые приносили им пищу. После смерти Генри II сторонам удалось договориться о своего рода перемирии, и ворота монастыря были открыты. Однако в октябре 1189 года распри разгорелись с новой силой из-за того, что Болдуин Фордский назначил приором бенедиктинской общины монаха Роджера Норриса, которого собратья считали предателем – во время заточения он сбежал из запертого монастыря через канализацию и перешел на сторону архиепископа. Накал страстей был столь высок, что пришлось вмешаться даже папе Клименту III, отрядившему для умиротворения сторон своего легата Джованни д’Ананьи. Правда, миссия папского посланника успехом не увенчалась, поскольку Алиенора Аквитанская приказала не пускать его дальше Дувра.