(Ин. 5:9)
Тогда призвал отец папа к себе кардиналов и слуг и вещал к ним:
«Смотрите, братие,
никто да не обольщает вас пустыми словами, (Еф. 5:6)
ибо я дал вам пример, (Ин 13:15)
дабы так, как я беру, и вы бы брали»[153].
Проигнорировав, таким образом, приглашение папы, Ричард продолжил путь по чудесной итальянской земле. Он проехал через кишащий оленями, газелями и дикими козами «Лес Энея», или по-другому Silva Laurentina – густой лавровый лес, где на долю троянского героя выпало множество приключений. Вымощенная мрамором дорога привела Ричарда к тому месту, где легендарный троянец якобы впервые вступил на италийскую землю. Затем, вновь взойдя на корабль, король проплыл мимо горы Капе-Чирчео, на вершине которой стоял замок, с давних пор служивший убежищем разбойникам и пиратам. Далее Ричард миновал остров Понца, где, по преданиям, был рожден Понтий Пилат, пятый префект Иудеи[154]. Король полюбовался видом острова Искья, который всегда дымится, так как на нем расположены целых три вулкана – Монте-Вецци, Тработти и Эпомео. В древнеримском термальном курорте Байе он посетил купальни Вергилия.
В Неаполь Ричард прибыл 28 августа и задержался в этом славном городе на 10 дней. Он осмотрел склеп аббатства Святого Януария, где хранились мумифицированные останки четырех сыновей дордоньского графа Эмона – героев широко известного французского эпоса. На Рождество святой Девы Марии, то есть 8 сентября, король сел на коня и поскакал в Салерно, где задержался еще на пять дней, до 13 сентября. Там Ричард получил долгожданное известие о том, что его флот, задержавшийся на неделю в Марселе для ремонта, приближается к Мессине. Не особо торопясь, он продолжил свой путь к Мессинскому проливу верхом. По дороге король попал в очень опасную переделку, причиной которой послужила разница между неаполитанскими и привычными ему обычаями. История могла бы показаться смешной, если бы его поход в Святую землю едва не окончился, только-только начавшись.
Проезжая 22 сентября с единственным спутником через какую-то небольшую деревушку в Калабрии, Ричард услышал крик ястреба, доносящийся из ветхого дома. Король, искренне полагавший, что только знатные люди имеют право держать ястребов, ворвался в дом и, желая восстановить порядок, как он его понимал, схватил птицу. Ричарда тотчас окружила толпа разъяренных жителей деревни, требовавших вернуть ястреба хозяину. Король отказался подчиняться требованиям простолюдинов, и они набросились на него с палками и камнями. Один из нападавших вытащил нож, и Ричард нанес ему удар мечом плашмя. Лезвие сломалось, после чего незадачливому крестоносцу пришлось отбиваться от селян всем, что попадалось ему под руку. Только чудом Ричарду удалось вырваться из ловушки, в которую он попал по собственной неосмотрительности.
Добравшись до городка Ла Баньяра, Ричард явился в местное аббатство и нанял там лодку. В тот же день на утлом суденышке он пересек Мессинский пролив. Переночевал король в простом шатре, разбитом возле огромной каменной башни, на вершине которой находился маяк. На следующий день, 23 сентября, к месту ночевки подошли несколько галер, нанятых им в Марселе. Он поднялся на борт одной из них и без новых приключений добрался до Мессины, где уже стоял его флот, прибывший туда 14 сентября.
Кораблей, которые король увидел у берега, было сто, из них четырнадцать буссов – судов большой вместимости и поразительной быстроходности, мощных и прочных, снаряженных и укомплектованных. Передовой корабль имел три рулевых весла, тринадцать якорей, тридцать весел, два паруса и тройные канаты всех видов; а кроме того – все, что может понадобиться любому кораблю, в двойном количестве, за исключением мачты и челнока. Управлять кораблем был назначен самый искусный кормчий, а служить и помогать ему были отобраны четырнадцать помощников. На корабль были погружены сорок коней, тренированных для войны, всевозможное оружие для такого же количества всадников, сорок пехотинцев и пятнадцать моряков, а также годовой запас провизии для этого количества людей и коней. Всем кораблям были даны одинаковые распоряжения, однако каждый бусс получил двойную загрузку. Королевская казна, чрезвычайно великая и неисчислимая, была разделена между кораблями и буссами, так что если один из них попал бы в опасное положение, остальные могли спастись… Так великолепны были прибывшие, так бряцало и сверкало их оружие, так громко звучали трубы и кларионы, что город дрожал в испуге, а люди всех возрастов без числа спешили навстречу королю, восхваляя и дивясь, насколько он славнее и грознее по сравнению с королем Франции, который со своим войском опередил его на семь дней[155].
Великолепное появление Ричарда в Мессине, несомненно, произвело громадное впечатление на тех, кто явился свидетелем этого события. Оно вполне соответствовало обычаям великих принцев, однако многим, очень многим такое поведение показалось не слишком тактичным. Французы оскорбились, что вассал позволил себе унизить сюзерена тем, что нарочито продемонстрировал свое превосходство в могуществе. Местные жители, дивясь на невиданную роскошь, испытывали страх перед силой, которой им было нечего противопоставить. Недовольство витало в воздухе.
Прибывший на Сицилию первым, Филипп Август уже занял королевскую резиденцию – мессинский дворец. Занять более скоромные апартаменты Ричард не пожелал, поэтому приказал разбить большой лагерь прямо на берегу моря, тем самым противопоставив себя всем остальным. Несмотря на то, что под свои знамена Ричард собрал англичан, анжуйцев, аквитанцев, нормандцев, говоривших в большинстве своем на разных диалектах французского языка, всех его солдат без разбора местные предпочитали именовать англичанами, а точнее – хвостатыми англичанами[156]. Это делалось с единственной целью отличить их от солдат, пришедших с Филиппом Августом, которых называли французами – каковыми те, собственно говоря, и являлись. Сам Ричард был совершенно не против такого противопоставления, поскольку неоднократно заявлял, что французом себя не считает, и имел обыкновение отзываться о французах с явным пренебрежением.
Наиболее глубоко уязвлен был Филипп Август. Король Франции не забыл еще полученный в Генуе отказ, который вопреки очевидности упорно считал за оскорбление. Обиду только усугубило то неловкое положение, в которое он попал в Мессине, представ весьма бледно на фоне пышного прибытия своего блестящего вассала. Не желая дальше подвергать свою особу не слишком выгодному сравнению, Филипп Август объявил о своем намерении немедленно отплыть в Святую землю. И действительно, он приказал своим судам выходить в море. Однако, к его вящему разочарованию, ветер переменился и ему пришлось вернуться назад в порт Мессины.
На протяжении своей истории Сицилия нечасто наслаждалась спокойствием – слишком лакомым куском она представлялась соседям. Королевство включало в себя не только сам остров Сицилию, но также значительную часть Южной Италии и остров Мальту. Оно процветало: на плодородных землях в изобилии произрастали кукуруза, апельсины, лимоны, хлопок и сахарный тростник. Неудивительно, что к нему тянулись жадные руки завоевателей.
Когда-то здесь распоряжалась Византия. Затем в IX веке Сицилия подпала под власть арабов. Во второй половине XI века остров завоевали нормандцы, и бразды правления перешли к представителям захудалого нормандского рода Отвилей. Границы их владений расширялись, под властью ассимилировавшейся северной династии в стране мирно сосуществовали и христиане, и мусульмане.
Крестоносцы прибыли на Сицилию в очень сложный для нее момент. В ноябре 1189 года умер бездетный король Гульельмо II Добрый. Ему должна была наследовать 35-летняя тетка Костанца. Но она была замужем за Генрихом Штауфеном, сыном Фридриха Барбароссы, императора Священной Римской империи. Ни знати, ни народу Сицилийского королевства не улыбалось оказаться под рукой германского короля. Папа Климент III с ужасом думал о том, что случится с папством, когда оно окажется в окружении владений, зависимых от могущественного императора.
Для всех, помимо Штауфенов, самой приемлемой казалась кандидатура Танкреда ди Лечче, незаконнорожденного сына Руджеро III герцога Апулийского и двоюродного брата последнего короля. Многие вдохнули свободнее, когда сицилийская корона досталась именно ему. Но права Танкреда на трон вызывали сильные сомнения, и врагов у него хватало. Они не брезговали никакими средствами для очернения нового короля, издевались над его внешностью – тем более что писаным красавцем он не был.
Пьетро да Эболи, хронист и придворный поэт Генриха Штауфена, написал резко сатирический портрет бастарда на троне, который был основан на реальных физических недостатках оригинала.
Сколько в тот день лжесвидетельств – увы! – совершил он,
В граде помазан когда был незадачливый граф!
О, блеск обмана! О, лжи пышность несправедливой!
Карлику ты отдаешь враз королевство свое?
Гляньте на чудище, выкидыш гнусный природы!
Гляньте! Уродливый зверь – села макака на трон!
К нам, о Алекто, сюда! Пусть Эриннии воют зловеще,
Злобно сатиры кричат: «Гляньте, идет полумуж!»[157]
Трон под Танкредом не то чтобы шатался, но и в полной безопасности не был. Вскоре после коронации в его владения вторглась германская армия, а на острове вспыхнуло восстание мусульман. Мятежные сеньоры на материковой части королевства перешли на сторону имперских захватчиков, целью которых было свержение незаконнорожденного Отвиля и возведения на сицилийский престол Штауфена.