Однажды случилось так, что король Англии Ричард изъяснился на латыни в таком роде: «Volumus quod istud fiat coram nobis»[164]. Вышеупомянутый архиепископ [Кентерберийский], присутствовавший тогда вместе со многими другими великими мужами, желая поправить короля, сказал: «Государь, coram nos, coram nos». Услышав это, король посмотрел на Юга епископа Ковентрийского, мужа ученого и красноречивого, и тот сказал под смех всех присутствовавших: «Вы, Государь, придерживайтесь своей грамматики, потому что она более могущественна»[165].
Ричард обладал незаурядным даром убеждения, не уступая в этом даже искусному оратору епископу Ковентрийскому. Но в большинстве случаев выражал он свои мысли лаконично и предельно четко, как подобает прирожденному военачальнику. Ярким подтверждением этой особенности его речи стал сеньяль[166] «Да-и-Нет» (оксит. Oc e No), данный королю его задушевным врагом Бертраном де Борном.
Да-и-Нет любит грозный бой
Больше, чем Алгейсы разбой[167].
Недоброжелатели уверяли, что это прозвище свидетельствовало о непостоянстве, лживости и двуличии Ричарда. Однако знаменитый трубадур вкладывал в свой сеньяль совершенно иной смысл. Он лишь подчеркивал, что король следовал библейскому поучению, гласящему: «Но да будет слово ваше: “да, да”, “нет, нет”; а то, что сверх этого, то от лукавого» (Мф. 5:37).
Свободные минуты Ричард проводил в кругу друзей, где обычным явлением были взаимные розыгрыши. Король ценил юмор и сам не прочь был пошутить, хотя порой его шутки оказывались далеко не безобидными. Так, он дал весьма едкую отповедь некоему приходскому священнику Фульку из Нойи, считавшему себя великим проповедником и борцом с пороками.
Явился однажды вышеупомянутый Фульк к Ричарду королю Англии и сказал ему: «Говорю тебе от имени Всемогущего Бога: трех своих дочерей, которые у тебя самые порочные, скорее выдай замуж, чтобы с тобой не случилось чего-либо худшего».
…Запечатай уста себе пальцем:
Будет доносчиком тот, кто слово вымолвит…[168]
Говорят, что король отвечал ему: «Лицемер, лживые измышления в голове твоей, ибо нет у меня ни одной дочери». На что Фульк ответил: «Истинно, я не лгу. Ибо, как я сказал, у тебя три очень порочные дочери, одна из которых – гордыня, другая – алчность, третья – похоть». И тогда, подозвав к себе многих графов и баронов, там находившихся, король сказал: «Выслушайте все вы увещевания этого лицемера, который утверждает, что у меня есть три порочные дочери, а именно: гордыня, алчность и похоть. И велит мне выдать их замуж. В таком случае я отдаю свою гордость тамплиерам, свою алчность – монахам-цистерцианцам, а свою похоть – прелатам»[169].
При всей своей обычной для того времени богобоязненности, Ричард не скрывал неодобрительного отношения к процветавшей в церковной среде симонии и стяжательству. Он часто высказывался достаточно язвительно в отношении этих пороков и не щадил даже цистерцианцев, которые пользовались его покровительством.
Будучи человеком с очень разносторонними интересами, Ричард любил иногда порассуждать о высших материях, развлечься ученым спором, не боялся глубоко погружаться в теологические проблемы. Поэтому он не мог упустить возможность встретиться с известным итальянским теологом и аскетом Джоакино да Фьоре (Иоахимом Флорским), аббатом цистерцианского монастыря Санта-Мария-ди-Кораццо, который приехал в Палермо для переговоров с Танкредом о делах патронируемой им общины.
Джоакино да Фьоре во всеуслышание заявлял, что постиг скрытый смысл Библии и это позволяло ему предсказывать будущее мира. Ричард пригласил его в свой замок Матегрифон, где имел с ним длительную беседу в присутствии прелатов высокого ранга – архиепископов Руанского (Уолтера де Кутанса), Ошского (Жеро де ла Барта), епископов Эврёского (Жана) и Байоннского (Бернара де Лакарра).
Итальянский прорицатель делил мировую историю на три эпохи: эпоху Отца, эпоху Сына и эпоху Святого Духа. Третья эпоха, по его мнению, должна была стать временем любви, веселья и свободы, когда в сердцах всех людей пребудет Господь. Аббат считал, что она настанет где-то между 1200 и 1260 годами. Но Ричарду гораздо интереснее было ближайшее будущее – то есть завершение текущей Второй эпохи. Для Джоакино она характеризовалась семью гонениями на церковь. Семь великих гонителей – семь царей представлялись ему в образе семи голов дракона. Первой из них был Ирод, седьмой и последней – сам Антихрист.
По мнению аббата, они жили во времена шестой головы, которая отождествлялась им с Салах ад-Дином. Джоакино да Фьоре вдохновенно пророчествовал перед благодарными слушателями:
В скором времени он [Салах ад-Дин. – В.У.] потеряет Иерусалимское королевство и будет убит; и хищные коршуны исчезнут, и подвергнутся они величайшему избиению, какого не было от начала мира. И опустеют их жилища, и города их будут заброшены; и христиане вернутся на утраченные пастбища и совьют на них гнезда, – и, повернувшись к королю Англии, продолжил: – Все это Господь предназначит тебе и попустит свершить через тебя. Он дарует тебе победу над врагами твоими, Он прославит имя твое в веках, а ты прославишь Его, и в тебе Он будет славен, если ты будешь упорен в предпринятом деле[170].
Слова аббата бальзамом лились на душу Ричарда, ибо полностью были созвучны его мечтам и чаяниям. Впрочем, кое-какие детали развернутой перед ним картины будущего Ричарда настораживали и не вызывали у него доверия. Так, по словам Джоакино, седьмой гонитель – Антихрист – уже родился в Риме, и это произошло пятнадцать лет назад; ему предстояло стать папой, прежде чем он откроет миру свою истинную сущность. Ричард не соглашался с аббатом, у него сформировалось свое мнение по поводу седьмой головы дракона.
«Если Антихрист рожден в Риме и займет там Апостольский престол, то я знаю, что это – тот Климент, который лишь папа», – он сказал это, поскольку ненавидел папу. Затем король заговорил снова: «Но я полагаю, что Антихрист родится в Вавилоне или в Антиохии от колена Данова, и воцарится в храме Божием, что в Иерусалиме, и будет ходить по той земле, где ступала нога Господа. И процарствует он три года и половину года, и поспорит он с Енохом и Илией, что убьет их, а потом умрет. А после его смерти Господь даст на покаяние шестьдесят дней, в течение которых покаются те, кто сбились с истинного пути и были совращены проповедями Антихриста и его лжепророков»[171].
Участники диспута расстались весьма довольными беседой и друг другом, однако своих взглядов не изменили. Джоакино да Фьоре не счел нужным присмотреться внимательнее к точке зрения Ричарда. Но и король с прелатами, надо заметить, также не очень впечатлился идеями аббата Санта-Мария-ди-Кораццо. Он лишь еще тверже уверился в том, что для спасения христианского мира необходимо отрубить шестую голову дракона, уничтожив власть Салах ад-Дина, и захватить Иерусалим, чтобы предотвратить появление седьмой головы – Антихриста.
Наступила зима. Корабли были вытащены на сицилийский берег для ремонта. Крестоносцы проводили время в праздности и развлечениях. Огромные запасы провизии, собранные Ричардом, находились под надежной охраной в монастыре Сан-Сальваторе.
Рождество 1190 года Ричард пышно отпраздновал в своем замке Матегрифон. Хозяин проявил необычайную щедрость: гости не переставали дивиться окружавшему их великолепию – золотой и серебряной посуде, разнообразию кушаний, обилию мяса и напитков. В числе приглашенных был и Филипп Август – какими бы ни были отношения королей, полностью игнорировать сюзерена было бы стратегией ошибочной.
С началом нового 1191 года и приближением открытия навигации Ричард почувствовал необходимость подготовиться к продолжению похода в Святую землю и покаяться во всех своих прежних грехах. Церемонии публичного покаяния были привычным ритуалом, но принимали иногда весьма экзотические формы. К примеру, весьма оригинальному испытанию подверг себя Фульк Черный граф Анжуйский – тот самый, что умудрился откусить небольшой кусочек камня от Гроба Господня.
В том же году старец, отрешившись от всех мирских забот, позаботился о душе своей, отправившись в Иерусалим. Там он заставил двух слуг дать клятву исполнить все, что прикажет. Они потащили его по улицам, обнаженного, на глазах турок к Гробу Господню. Один из них держал веревку, обмотанную вокруг его шеи, другой хлестал его бичом по обнаженной спине, в то время как он кричал: «Господи, прими несчастного Фулька, твоего клятвопреступника, твоего отступника; призри мою кающуюся душу, Господи Иисусе Христе!»[172].
Не менее широкую известность получило покаяние короля Генри II. Он совершил его в присутствии большого количества священнослужителей у гробницы Томаса Бекета. Монахи Кентербери опасались, что мощи святого могут украсть, поэтому его останки были помещены под пол восточной крипты в Кентерберийском соборе. В каменном своде над ними было проделано два отверстия, куда паломники могли просунуть голову, чтобы поцеловать гробницу.
Король скинул плащ, затем просунул голову и плечи в одно из отверстий гробницы святого Томаса. Он не снял свою зеленую тунику, так что я не знаю, была ли под ней власяница. Затем его высекли: сначала по пять ударов хлыстом нанес каждый из присутствовавших прелатов, а затем по три удара – каждый из 80 монахов