Прежде чем приступить к вразумлению зарвавшегося наглеца, Ричард сделал своего рода ритуальный жест, послав к Комнину герольда с требованием практически того же, что тиран Кипра сам предлагал всего несколько дней назад, а именно: вернуть захваченное имущество и возместить нанесенный ущерб. Однако, выслушав королевского посланника, тиран Кипра лишь издал неприличный звук, и тому не оставалось ничего другого, как только вернуться к своему господину.
Сознательно пойдя на обострение, Комнин катастрофически просчитался второй раз. Он действительно не мог предположить, что противник осмелится высадиться на берег: за укреплениями, пусть даже возведенными второпях из подручных средств, стояла армия киприотов, которую с моря поддерживало несколько боевых галер.
Каково же было его изумление, когда он увидел, как крестоносцы в полном вооружении перебрались с кораблей на лодчонки, рискуя утонуть. Волны играли утлыми суденышками, как щепками, швыряя их из стороны в сторону. Ричард приказал сначала нейтрализовать угрозу с моря. При поддержке арбалетчиков и лучников его воины быстро захватили неприятельские галеры, которые тут же присоединились к флоту. Затем крестоносцы на тех же лодках устремились к берегу, где их поджидала кипрская армия, состоявшая наполовину из греков, наполовину из армян. Подобравшись к неприятелю на расстояние выстрела, арбалетчики и лучники Ричарда засыпали врагов болтами и стрелами, вынудив немного отступить от берега.
Король первым соскочил на берег и во главе передового отряда стремительным броском добрался до импровизированного заграждения, заботливо сооруженного киприотами. Авангард укрылся за баррикадами с наружной стороны и удерживал врага на расстоянии, отчаянно сопротивляясь попыткам неприятельской кавалерии сбросить смельчаков в море и давая возможность остальной армии высадиться без помех. Затем крестоносцы в пешем строю атаковали врага, и после ожесточенной схватки киприоты отступили.
Вместо того чтобы преследовать врага по неизвестной холмистой местности, Ричард повел армию в покинутый Лемесос. Он приказал тщательно обыскать город и побережье. В Лемесосе были найдены немалые запасы продовольствия, а на берегу – выброшенное морем тело вице-канцлера Роджера Мачела, на поясе которого висел мешочек с королевской печатью.
Комнин отступил недалеко – киприоты разбили лагерь примерно в 8 километрах от города. Тиран объявил своим людям, что им необходимо отдохнуть, поскольку на следующий день он намерен дать крестоносцам решительный бой. Ричард, в отличие от него, этой ночью спать не собирался. Первым делом король приказал выгрузить с судов коней и прогулять их, чтобы животные пришли в себя после долгого и тяжелого морского путешествия. Затем он выслал разведчиков, которые обнаружили местонахождение врага.
Во главе 50 рыцарей Ричард ринулся в атаку на лагерь киприотов, не дожидаясь, пока туда подтянется остальное войско. Численное превосходство врага было столь велико, что клирик Юг де ла Мар не на шутку перепугался за жизнь повелителя.
Осмелюсь, сир, вам дать совет:
Бегите – в том позора нет,
Когда врагов встречаешь тьму.
«Сэр клерк, вернись-ка ты к письму, —
Так отвечал ему король. —
И здесь глаза мне не мозоль.
А верность рыцарским делам
Оставь уж Бога ради нам»[186].
Стремительный удар рыцарей, собранных в единый кулак, застал Комнина врасплох. Это был его третий просчет – он не допускал мысли, что Ричард сможет так быстро подготовить коней к бою. Несмотря на малочисленность нападавших, ряды киприотов дрогнули. Когда же подтянулись остальные отряды крестоносцев, греко-армянская армия ударилась в бегство. Комнин также поддался всеобщей панике и нашел убежище в горах.
Крестоносцам достался совершенно нетронутый лагерь с огромным количеством добычи, включая воинскую казну, домашний скот, коней, оружие и даже штандарт самозваного императора, расшитый золотом. Его Ричард приказал беречь как зеницу ока, поскольку сразу же решил принести в дар знаменитому бенедиктинскому аббатству Бери-Сент-Эдмундс в Англии.
На следующий день, 11 мая 1191 года, в Лемесос на трех галерах прибыла очень странная группа просителей. На берег сошел сам Ги де Лузиньян титулярный король Иерусалима. Он прибыл в сопровождении брата Жоффруа сеньора де Вувана, давнего недруга Ричарда, Боэмунда III Заики князя Антиохии и Левона II правителя Киликийской Армении. От мятежного семейства Лузиньянов глава Анжуйской империи всегда видел только одни проблемы, но на этот раз его представители явились не для того, чтобы затевать ссору. Они искали поддержки Ричарда, поскольку были серьезно озадачены политическими маневрами Филиппа Августа. Не успел король Франции высадиться под Акрой, как сразу занялся любимым делом – начал плести интриги с целью свергнуть Ги де Лузиньяна и возвести на трон Иерусалима своего протеже Коррадо дельи Алерамичи маркиза Монферратского[187].
Филипп Август искусно играл на недовольстве, которое по всей Святой земле вызывали неудачные действия Ги де Лузиньяна. Это он командовал в 1187 году армией крестоносцев в трагичной для христиан битве при Хаттине, был разбит, попал в плен и пробыл там до июня 1188 года. Салах ад-Дин освободил его с условием не принимать больше участия в боевых действиях. Однако Ги изначально не собирался выполнять условия договора. С большим трудом, но он нашел-таки священника, освободившего его от клятвы. Но главной проблемой для короля Иерусалима стали вовсе не его военные поражения и нарушения данных обетов. Пока он, многими порицаемый, томился в плену, героем христиан стал Коррадо маркиз Монферратский, обосновавшийся в Тире. Маркизу повезло, что Салах ад-Дин решил первый удар обратить против главного города королевства, а не штурмовать прибрежную крепость, укрепления которой были в отличном состоянии. К Тиру султан подошел уже во главе усталых солдат. Перед мусульманской армией маячила неприятная перспектива продолжительной тяжелой осады, и Тир устоял – 1 января 1188 года Салах ад-Дин увел войско из-под его стен.
Коррадо дельи Алерамичи совершенно резонно счел, что его звезда восходит и нужно пользоваться моментом, чтобы обеспечить себе как можно более достойное место в Святой земле. Он отстоял Тир и на этом основании считал более достойным короны Иерусалима себя, а не проигравшего решающую битву Лузиньяна. Были у него и другие причины ставить себя выше соперника. По знатности рода Алерамичи превосходили Лузиньянов: маркизат Монферрато, который Коррадо унаследовал в 1188 году, был одним из великих княжеств королевства Италии. Его мать Юдита доводилась внучкой одному императору Священной Римской империи, сестрой – другому и теткой – третьему, самому Фридриху Барбароссе. В то же время Ги приходился всего-навсего младшим сыном Югу VIII сеньору де Лузиньяну, аквитанскому землевладельцу.
Что касается династических прав на корону Иерусалима, то они были одинаково шаткими у обоих. Ги де Лузиньян считался королем только потому, что ему повезло жениться на Сибилле, наследнице королевства в собственном праве, дочери Амори I и сестре Бодуэна II Прокаженного – двух последних королей Иерусалима. Однако осенью 1190 года Сибилла умерла во время эпидемии. Мог ли Ги де Лузиньян претендовать на корону после смерти супруги? Сам он в этом нисколько не сомневался, однако законы престолонаследования говорили о другом. Корона Иерусалима должна была перейти по наследству Изабелле, младшей сестре Сибиллы. А женат на Изабелле был не кто иной, как Коррадо дельи Алерамичи маркиз Монферрато.
Казалось бы, преимущество однозначно на стороне Коррадо. Но и с его претензиями все было непросто. Вызывала сомнение законность брака – ходили слухи, что одна из двух предыдущих жен маркиза, гречанка, все еще жива. В то же время у Изабеллы не по слухам, а фактически и неоспоримо имелся первый муж – Онфруа IV сеньор де Торон. Брак с ним был аннулирован при весьма сомнительных обстоятельствах, вызывавших большое сомнение в законности самого акта. В процедуре развода участвовали Убальдо Ланфранки архиепископ Пизанский и Филипп де Дрё епископ Бовеский. Поскольку второй прелат был двоюродным братом и ярым сторонником Филиппа Августа, за всей историей с разводом и последующим замужеством Изабеллы явно маячила тень короля Франции.
Ги де Лузиньян прилагал немало усилий к тому, чтобы как-то реабилитироваться в глазах палестинских христиан. Очень многое он поставил на освобождение важного прибрежного города Акры. Лузиньян начал осаду, но сил у него не хватало, и с каждым месяцем положение осаждавших становилось все хуже. Не улучшилась ситуация и с прибытием долгожданных подкреплений – сначала в лагере крестоносцев обосновался Филипп Август, затем к нему присоединился Коррадо, которого француз открыто и во всеуслышание именовал «избранным королем Иерусалима».
Справиться своими силами со столь могущественными оппонентами Ги де Лузиньян не мог и, наступив на горло собственным амбициям, вынужден был искать покровительства у сеньора, которому прежде охотно выказывал неповиновение. Несмотря на сложную историю взаимоотношений с родом Лузиньянов Ричард согласился выступить на стороне просителя. Причина заключалась не только в принципе «враг моего врага – мой друг». Покойная Сибилла приходилась Ричарду двоюродной теткой, а строптивые Лузиньяны как-никак были его вассалами в герцогстве Аквитанском и в качестве таковых имел право на защиту. Нимало не колеблясь, глава Анжуйской империи принял оммаж от Ги де Лузиньяна и его сторонников, тем самым усугубив конфликт с Филиппом Августом.
На следующий день Ричард преподнес королю Франции еще один сюрприз, также весьма неприятный, – 12 мая 1191 года он обвенчался с Беренгарией в часовне Святого Георгия в Лемесосе. Непосредственно вслед за этой церемонией новоиспеченная супруга была коронована Жаном епископом Эврёским. Ричард решил сыграть свадьбу именно здесь, на Кипре, а не под Акрой, куда направлялся, поскольку был не прочь подложить свинью Филиппу Августу, но совершенно не желал своими действиями внести раскол в ряды крестоносцев. А это неминуемо произошло бы, задумай он жениться в Святой земле, на глазах взбешенно