Те из египетского войска, кто считался мужественными воинами, были рады вручить жизни резвости своих коней… Это было весьма постыдное происшествие; давно Ислам не испытывал столь серьезного бедствия. А между тем, в этот раз египетскую армию вели несколько знаменитых предводителей – таких как Хоштекин аль-Джераджи, Фалак ад-Дин и сыновья аль-Джавели[243].
Так с горечью писал Баха ад-Дин бин Шаддад. По его оценкам, в плен к крестоносцам попали 500 человек. Значительная часть армии бежала, рассеявшись по пустыне. Те, кому посчастливилось спастись, в конце концов вернулись в Египет. Крестоносцы захватили огромное количество добычи. Им достались верблюды и мулы, груженные серебром и золотом, богато украшенные покрывала и одежды, прекрасные палатки и шатры, превосходные кольчуги, драгоценная посуда и шахматные доски, зерно и мука, лекарства и снадобья, перец и тмин – всего не перечислить.
По свидетельствам арабских хронистов, крестоносцы потеряли от 10 до 100 конных воинов, а находившийся в рядах христиан Амбруаз заявлял, что потери мусульманского войска составили 1700 всадников без учета павших пехотинцев. Эта победа Ричарда Львиное Сердце была справедливо названа одним из его блестящих военных триумфов. Она нанесла серьезный удар по египетской армии, подкосивший военную мощь Египта и лишивший Салах ад-Дина надежд на подкрепления как в людях, так в конях и оружии, на которые он очень рассчитывал.
В качестве ответного хода султан приказал разрушить водные резервуары вокруг Иерусалима и засыпать колодцы, чтобы максимально осложнить крестоносцам осаду города. Его эмиры настаивали, что надо выйти из-под защиты стен и сойтись с врагом грудь с грудью в решающей битве. Победа могла бы развернуть негативно развивавшуюся ситуацию в более выгодную для мусульман сторону, а в случае поражения можно было бы бежать и начинать собирать силы заново. Помимо рациональных стратегических и тактических соображений, эмирами двигал, вне всякого сомнения, страх повторить судьбу Акры.
Анри II граф де Шампань привел долгожданные подкрепления 29 июня, что усилило тревоги Салах ад-Дина и его военачальников. В пятницу 3 июля совет султана решил, что ситуация предельно осложнилась и их повелителю больше нельзя оставаться в Иерусалиме. Салах ад-Дин согласился покинуть войско и со слезами на глазах совершил молитву в мечети Аль-Акса.
В тот же пятничный вечер армия крестоносцев вышла из лагеря и направилась к Иерусалиму. Однако, пройдя некоторое расстояние, она развернулась и отправилась обратно в лагерь. Этот маневр не оставлял места сомнениям и был истолкован мусульманами совершенно однозначно – предводители христианского войска не смогли победить противоречия и продолжали пребывать в хаосе нерешительности.
Несмотря на грандиозный триумф Ричарда и на захваченные богатства, крестоносцев действительно сплотить не удалось. Фанатикам поклонения Гробу Господню никакие победы не могли заменить взятие Иерусалима. Ворчуны стенали из-за роста цен на ячмень, вызванный значительным увеличением поголовья коней и мулов. Все одинаково страдали от жажды, поскольку воды не хватало по причине уничтожения водных резервуаров. Французы обвиняли во всех мыслимых и немыслимых грехах Ричарда, остальные столь же бескомпромиссно критиковали французов.
Юг III герцог Бургундский сочинил оскорбительную песенку о короле Англии, и все его многочисленные приспешники ее во весь голос распевали. У остальных это вызвало возмущение.
И в довершение всего, Генрих[244] герцог Бургундский, подстрекаемый отвратительным духом высокомерия или ведомый самой неподобающей ревностью, сочинил слова песни для исполнения публично. Такие постыдные слова никогда не были бы обнародованы, будь у их составителей хоть какое-то чувство приличия, ибо явили они себя не то, чтобы не мужчинами, но мужчинами, не умыкавшими женщин. Те, кто приложил руку к такой непристойной глупости, на самом деле выставили себя напоказ и раскрыли тайные намерения своих сердец[245].
Ричард не остался в долгу и сочинил в ответ не менее оскорбительную песенку, которую большинство приняло более благосклонно по двум причинам. Во-первых, она являлась лишь ответом на очень грубую выходку. Во-вторых, она была изящнее и остроумнее, поскольку ее автором являлся трубадур и потомок трубадуров.
Песенки песенками, но принимать окончательное решение по поводу осады Иерусалима было необходимо прямо сейчас. Предводители крестового похода еще раз попытались договориться, хотя один раз такая попытка уже себя не оправдала. Процедура была достаточно сложной. Знать и рыцари избрали из своей среды 300 уважаемых воинов. В свою очередь, те избрали 12 авторитетных депутатов, которым было доверено выбрать трех судей, чей вердикт ни при каких обстоятельствах не подлежал обжалованию. Поскольку судьи руководствовались не корпоративной верностью, а военными реалиями, то их вердикт был ожидаемым: необходимо отступить от Города Мечты, находившегося всего в нескольких часах марша от лагеря крестоносцев.
На следующий день, 4 июля, начался очередной отход армии от Иерусалима к Рамле – на этот раз окончательный. Ричард Львиное Сердце был талантливым полководцем и опытным воином, но перебороть неблагоприятное для него стечение обстоятельств он не мог. Под его началом собралась весьма разношерстная армия. В ней были и профессиональные воины, жаждавшие схватки, и откровенные стяжатели, надеявшиеся пополнить свое состояние, и самое главное – большая группа мечтателей, религиозных фанатиков. Вряд ли было разумно начинать тяжелую осаду Иерусалима с таким войском, в котором, помимо прочего, сильно было влияние потенциальных предателей – французские отряды герцога Бургундского насчитывали семь сотен одних только закаленных в боях латников. Интриги герцога, как ни грустно это признавать, по большей части имели своей целью поставить Ричарда в неудобное положение, о чем король знал доподлинно.
Какие тут сомненья? Знаю я,
Что есть повсюду у меня «друзья» —
Во Франции и здесь – кто ликовал,
Когда бы план мой потерпел провал,
И кто готов любой промашки ждать,
Чтобы меня позором запятнать[246].
Пока Ричард Львиное Сердце настаивал на принципиальной важности Египетской экспедиции, Юг Бургундский в пику ему требовал идти на Иерусалим. Но как только Ричард согласился двинуть войско на штурм Священного города вопреки твердой убежденности в бессмысленности такого шага, герцог немедленно изменил позицию на диаметрально противоположную и заявил, что помогать крестоносцам в этом не собирается и вообще покидает Сирию, уводя с собой всех своих воинов.
Поскольку отказ от возвращения Иерусалима вызвал негодование всего христианского мира, то неудивительно, что начались поиски виноватых. И многие, если не сказать большинство, упрекали именно Юга III герцога Бургундского, который так неловко сумел вызвать всеобщий гнев. Хронист Роджер из Хаудена однозначно утверждал, что Священный город не удалось взять из-за предательской позиции французов, причем обвинял в саботаже не только герцога, но и самого короля Филиппа Августа.
После переговоров с герцогом Бургундским и франками он [Ричард. – В.У.] готов был дать клятву, что сам пойдет к Иерусалиму и осадит его, и не уйдет оттуда, пока у него остается хотя бы один ронсен, которого можно съесть, и пока город не будет взят. И он умолял, чтобы французы и вся армия принесли такую же клятву. Но герцог Бургундский и франки ответили ему, что они не дадут клятвы и не останутся долее в этой стране; но покинут эту страну как только смогут, как повелел им их владыка король Франции[247].
От англичан, относившихся к французам весьма прохладно, сложно было бы ожидать другой реакции. Но похожие мнения высказывали также и французские хронисты, которые однозначно возлагали вину за предательство главной цели крестового похода на Юга Бургундского. Это неоспоримо следует из пересказанной ими речи, с которой герцог обратился к своим сторонникам. В ней на первое место выступала неприкрытая ревность к славе короля Англии и одновременно желание оправдать нерыцарственное поведение собственного сюзерена:
Сеньоры, вы хорошо знаете, что наш владыка король Франции отбыл [из Святой земли. – В.У.] – его Господь направил! – и что весь цвет рыцарства его королевства остался, и что у короля Англии не больше людей, чем у короля Франции. Но если мы пойдем на Иерусалим и возьмем его, то не скажут, что его взяли мы, но скажут, что его взял король Англии. Это большой позор для Франции. Скажут, что король Франции бежал, а король Англии взял Иерусалим. И никогда в течение многих веков не будет такого дня, чтобы Францию не упрекнули в этом[248].
Потомки действительно не забыли о роли, которую сыграли в Третьем крестовом походе французский контингент и его предводитель. И возмущало их именно то, чего так опасался и чего так хотел избежать Юг Бургундский. Сто с лишним лет спустя Жан де Жуанвиль, знаменитый средневековый хронист и доверенный советник короля Луи IX Святого, также участвовавшего, между прочим, в двух крестовых походах, отмечал как раз нежелание Юга Бургундского работать во славу англичан Ричарда Львиное Сердце:
Когда пришло время брать город, из отряда герцога пришло известие, что тот дальше не пойдет. Герцог Бургундский возвращался назад по единственной причине – чтобы не говорили, что это англичане взяли Иерусалим[249].
Интересно, что большинство хронистов, справедливо обвиняя Юга Бургундского в деятельном противодействии успеху крестового похода, вместе с тем совершенно необоснованно приписывают Ричарду Львиное Сердце желание захватить Иерусалим, какового у короля в общем-то не было. По всей видимости, им сложно было представить, что столь отважный, воинственный и умелый полководец мог стремиться к каким-то другим целям, не предполагавшим в качестве первоочередного действия отвоевание Священного города. Поэтому итоги крестового похода оценивались теми из них, кто не принимал в нем личного участия, как неудача, вину за которую с герцогом Бургундским в полной мере разделял Ричард.